Игры на полу - Страница 4

По временам у нас происходят выборы мэра. Это что-то вроде народной переписи. Правом голоса пользуются лишь граждане о двух ногах и, по крайней мере, одной руке, словом, люди, способные стоять. Голосующие могут также подавать свой голос, сидя верхом па коне; бойскауты, женщины и дети не пользуются правом голоса, хотя там и происходит усиленная агитация к устранению этой несправедливости. Зулусы и лица, производящие впечатление иностранцев, как, напр., индейская кавалерия и краснокожие индейцы, также лишены этого нрава. То же самое можно сказать и о лошадях и верблюдах без всадников; ну, а слон никогда и не добивался этой привилегии, да, по видимому, и не желает ее: он влияет па общественное мнение и так совершенно достаточно—уже одним кивком головы...

Мы построили, а я сфотографировал один из наших городов, чтобы нагляднее показать увлекательность этой игры. „Красный Конец" будет справа от читателя и занимает собою большую часть холма, на котором стоит город, тенистый зоологический сад, ратуша, железнодорожный туннель через холм, музей - церковь и лавка. В „Синем Конце" имеется железнодорожная станция, четыре или пять лавок, множество домов, трактир и примыкающая к станции тростниковая ферма. Граница, начертанная мною, точно верховным владыкой (который в одно и то же время делает холмы и туннели и заставляет произрастать деревья!), беспорядочно вьется между двумя лавками возле собора, обходит его сбоку прямо на ратушу и идет далее между тростниковой фермой и плацем для стрельбы. О природе холмов я уже говорил выше, и на этот раз у нас не было озер или другой какой придающей красу воды. Однако последнее очень не трудно сделать при помощи куска стекла (напр., из стеклянной крышки

какого-либо ящичка), положеного на серебряную бумагу. Такую воду очень легко правдоподобно населить так широко распространенными ныне целлулоидными тюленями, лебедями и утками. Бумажные рыбы находятся под поверхностью и могут быть рассматриваемы любопытными Разумеется, большая часть веселья в этой игре зависит от остроумной комбинации различных предметов. И это непременное условие, иначе все дело у вас быстро превратится в бессмысленное скопление неудачных замыслов.

С этого привлекательного места я снял две фотографии—с правой и левой стороны. Для осмотра его главных видов я позаимствую, пожалуй,

обычный стиль путеводителей : начну с железнодорожной станции. На довольно близком расстоянии я снял с нее большую фотографию, представляющую для входящего посетителя разнообразную и занимательную картину. Там и сям снуют носильщики (из коробки с носильщиками!) с тележками и ручным багажом. Некоторые из наших чересчур малочисленных статских расхаживают по платформе; особенно обращают на себя внимание два джентльмена, леди и маленький сердито поглядывающий ребенок; тут же и деревянный матрос (ценою в 1 пенни!), заплетающий ногами в таком неприлично-пьяном виде, какого теперь, по счастью, встретишь не часто. Две храбрые собаки с молчаливым презрением взирают на его оброшенность. Скамья, возле которой он пошатывается,—часть какой-то сломанной игрушки, о происхождении которой я давно уже забыл; подобный же обломок и станционные часы, равно как и металлический столб, на котором написано название станции. Мы находим, таким образом, что многие игрушки становятся пригодными лишь тогда, когда уже отчасти поломаны...

Заборы в конце платформ не что иное, как куски дерева из игры в „Матадор",—той великолепной и поучительной игры, которая, если не ошибаюсь, явилась к нам из Венгрии, и медленно, но прочно завоевала симпатии английских детей. Тут же,—и это я говорю с сожалением,—красуется и мычащая реклама о „Краске для волос" Джаба, с распущенными волосами (на фотографии волосы не вышли вполне ясно). Сделано это Уэллсом-старшим, очевидно, самим роком предназначенным стать писателем реклам для ближайшего поколения. Из своего скудного досуга он тратит немало времени на выдумку и рисование реклам о воображаемых продуктах. Оставляя в стороне много веселого, прекрасного и благородного в жизни, он увлекается изучением и подражанием рекламной литературе и подъемными машинами. Вместе с братом своим он издает газету, почти всецело посвященную этим докучливым рекламам. Обратите также внимание на плакат над входом в туннель, навязывающий мыло Джинкса проезжающим путешественникам. Продолговатый предмет на плакате представляет, несомненно, плитку этого зловредного навязываемого продукта. Над зоологическим садом красуется -надпись: Зоо, за вход 1 пенни; нельзя умолчать и' о вывеске зеленщика—нарисованная капуста с надписью: Купи ее... В этом отношении Уэллсу-младшему больше нравится Совет лондонского графства, и он пред-

почитает обнаженные стены. Надеюсь, вы сможете прочитать его заявление над трактиром: „5 фунтов штрафа с того, кто приклеит сюда объявление".

„Возвращаясь со станции",—как гласит путеводитель,—и еще раз взглянув на пассажиров, ожидавших права объехать круг па открытой платформе, а также „обратив внимание" па замечательные платформы, сделанные нами из досок в 9*4¹/₂ д каждая, мы поворачиваем налево, к деревенской улице. Электрический омнибус (в менее прогрессивные времена это была одноконная больничная повозка) стоит в ожидании пассажиров, а по дороге к трактиру „Вишневое Дерево" вы замечаете двух нянюшек; у одной из них на руках ребенок с головой из пластилина. Хозяин трактира — небольшая комическая фигура из гипса; вывеска его прикреплена булавкой. Если судить по живости, с какой множество карабинеров устремляется к двери, то очевидно закуски здешние пользуются завидной репутацией... Кстати трактир, как и станция, и некоторые частные дома, крыты жесткой бумагой.

Эта бумага для крыш была одним из наших великих изобретений. Мы купили толстую жесткую бумагу и изрезали ее на нужные нам размеры. По окончании игры мы вкладывали эти крыши друг в дружку и клали на книжные полки. Сложенные таким образом крыши годятся и на следующий раз.

Продвигаясь по нашей дороге мимо „Вишневого Дерева", и удержавшись от искушения заглянуть туда, мы входим в торговый квартал. Товар в окнах ручной работы—из пластилина. Тут же мы видим мясо и окорока „м-ра Уодди", капусту и морковь „Тод и братья", торговый дом „Джокиль и К". Все служащие в наших магазинах обязательно должны быть в белых колпаках. По улице взад-вперед снуют бойскауты, мимо гремит телега; большинство взрослого населения занято своими делами, а, идя по дорого, играет хор музыкантов, одетых в красное. Сравните эту оживленную картину с таинственностью моря и леса, скал и водоворота в предыдущей игре.

Далее идет обширная церковь или собор. . Здание это—утрированная подделка под готический стиль; оно очень напоминает нам церковь, которую мы когда-то видели в пути вверх по Рейну, во время нашего кратковременного пребывания в Роттердаме. Одинокий скаут, помня заветы лорда Гальдэна, входит в высокий портал храма. Пройдя собор, мы попадаем в музей. Слово это—не пустая похвальба: музей заключает в себе образцы минералов, раковин,—тех самых больших раковин, которые мы находили на берегу в нашей предыдущей игре,—исполинские черепа вымерших кроликов, кошек другие чудеса в этом роде. Второстепенные достопримечательности могут быть расположены на полу, едва видимые из окон.

„Теперь", — как говорит путеводитель,—мы возвращаемся по своим стопам к магазинам и, свернув влево, поднимаемся под деревьями на террасовидный холм, на котором стоит ратуша. Это великолепное здание увенчано колоссальной статуей серны; оно двухъэтажное с зубчатой крышей и склепом (вход направо, по лестнице), служащим для заточения преступников; тут же городская стража в костюмах старинных лейб-гвардейцев.