Игрушка детского бога (СИ) - Страница 5

Он должен понять.

Глаза? Листья? Небо?

В собранной головоломке были все пять цветов. Всегда.

Быстрее!

Ему чудилось... давно, еще с самого первого раза, он пытался увидеть, почувствовать правило. Он ощущал невидимую связь, закон, по которому разноцветные кубики выстраивались в спасение.

Гул нарастал.

Фарел прикрыл глаза и взялся за оранжевую детальку.

Поворот. Сверху опускается белая. Слишком хорошо видно умоломку, не хватает солнечной пелены, которая появляется, когда тебя ведет детский бог. Не хватает легкости рукам.

Черную убрать.

Весла. Почему он представил гребцов на лодке?

Длинный красный кубик.

Фарел смотрел на головоломку. Гребцы... Четверо слева, четверо справа. В каждой картинке цвета были... уравновешены! Да. В картинке с оккулой белый уравновешивался оранжевым, а черный - коричневым. Но в орнаменте... в орнаменте уравновешивались сразу красный, черный и белый.

Он незряче уставился на яркие кубики.

Их количество всегда было разным. Это нельзя было посчитать.

Но кажется... кажется, он это чувствовал.

Пальцы уверенно легли на гладкую поверхность.

Вот оно! Вот.

Не было тёплого восторга. Ни мгновения.

Но башня привычно задрожала и вздохнула. И почудилось даже, где-то глубоко под корнями повернулся с боку на бок громадный киит.

Фарел сморгнул мокрое с ресниц: пот? слезы? Какая разница. Он смог.

Он не слышал детского бога, но он смог.

Неуклюже повернулся, шагнул к окну, враз обессиленный. И остолбенел.

Там шла волна.

Надвигалась неотвратимо - громадная, серая, заслонившая край мира и пол-оккеана, поднимающаяся плавником громадной оккулы, готовой проглотить всю землю.

Фарел застыл, не в силах отвести взгляд. Одна мысль билась в такт заполошно стучащему сердцу.

Я ведь собрал ее...

Я же ее собрал!

Цепкие пальцы впились в плечи. Фарел едва смог обернуться - кё Хораса.

– Зачем ты вернулась? - бросил он сквозь зубы.

– Я не уходила, - голос ее звучал ровно, но пальцы дрожали. - Я не могла оставить... тебя. Я не знала, как будет лучше...

Она запнулась. Фарел мимолетно удивился: и это старая кё, хранительница тысячи историй, которая знала все на свете.

Волна поднялась до Хура. На песке жалко белела перевернутая лодка.

Фарел сморгнул.

Волна застыла. Чтобы обрушиться на берег всей мощью...

Показалось, качнулась земля. Тяжкий гул, неслышный, но ощущаемый всей кожей, раскатился с моря. В стене воды виднелась изумленная морда громадной оккулы.

Дрогнуло еще раз.

Волна рухнула в море, словно ее потянуло назад.

Вода вскипела, серая пена шипела на берегу. Что-то, похожее на гигантский водоворот забурлило, раскатилось бурунами. Волны накинулись на черный песок, дальше, дальше, почти до башни Аша, но обессиленно сползли обратно.

Суматошно орала чакка, мечущаяся под небом.

Круглая рожа Хура казалась изумленной.

– Боги мои, - шептала за спиной кё Хораса. - Боги мои, он её сложил.

Слезы бежали по щекам, темным как дерево.

Позади с чуть слышным скрипом расходились детали головоломки, расползались сами, превращая картинку в привычный хаос ярких кубиков.

Перевернутую лодку унесло в оккеан, но и только.

Прямо под башней валялся большой черепок горшка с красным орнаментом по ободу - он видел его до мельчайших деталей, до шершавости скола, до чуть искривленной линии там, где соломинка рисовальщицы соскользнула с круглого бока. Такой орнамент с глазами и ягодами умела рисовать только Найра.

Он сложил головоломку. Остановил волну.

Но ведь он не слышал детского бога...

Он ведь больше не ребенок.

Дикая мысль отравой вползала в бешено колотящееся сердце, туманила взгляд. Головоломка, созданная богом...

А богом ли?..

***

– Здоров, Геннадьич. Давненько не показывался, летал куда?

– Привет, Саш. На Четвёртую Собаку ходили.

– Это где ж такая?

– Процион.

– Далёко. Уран? Платина?

– Если бы... Сектантов возил, представляешь?

– Всё у тебя, Геннадьич, не как у людей: то крокодилов возил, то… Что за сектанты хоть, сыроеды какие-нибудь или вечноспящие?

– Экопоселенцы.

– Это которые детям учиться не разрешают? Могу себе представить: натуральная еда, счастье в работе, просветление на природе.

– Угу. И запрет на машины. А там цунами, кстати.

– Да ладно.

– Да точно. Раз в два года. Волна тридцать метров высотой.

– Погоди-погоди, что-то я помню… так это на ней терраформинг начали и бросили? Там ещё с аборигенами что-то не спелось.

– На ней, на ней.

– Ну, самое местечко для сектантов. Два года просветляться, а потом утопиться.

– Да нет… там это… "Триграм" остался.

– Терраформный модуль?

– Угу.

– Ничего себе! Геннадьич, ты меня поражаешь. Закон о вмешательстве, значит, уже никого не волнует? Ты там пару масс-конвертеров не оставил до кучи? И, между прочим, сектанты твои тоже хороши. На машины у них, видите ли, запрет. А как прижало, так будьте любезны!

– Да нормально всё. Им алгоритм в генпамять зашили. С откликом на… не помню, на химию какую-то.

– А методом тыка подобрать? А вычислить?

– Перестань, Саш. Это ж не кубик Рубика тебе.

– И будет твой "Триграм" идолом нового бога Четвёртой Собаки.

– Болтун ты, Сашка.

– Я, может, и болтун, а каковы сектанты твои молодцы. И планета им, значитца, и антицунами, и все условия для культа. Эх, Геннадьич! Поколений через десять эти ребята таких мифов вокруг "Триграма" насочиняют, что нам и не снилось!