Игра в любовь (СИ) - Страница 31

— А я так не считаю! Ты же эгоистка, Самойлова. Чуть что не по-твоему, все вокруг виноваты. Мне просто надоело быть жилеткой, вот и всё!

— Какой ещё жилеткой?! — Взрываюсь я вскакивая на ноги — Что ты несешь?

— Говорю, как есть — пожимает плечами.

— Да в твоих словах нет и доли правды! Это я, я всю жизнь носилась с тобой: поддерживала, подбадривала, выслушивала все твои капризы! Я, но никак не ты! Помнишь, что ты мне сказала, когда Матвей меня бросил? Помнишь? Ты сказала, что Измайлов никогда тебе не нравился и теперь никто не будет вмешиваться в нашу с тобой дружбу. А когда бабушка умерла, помнишь, что было? На следующий день после похорон, ты уехала в Италию на шопинг, когда мне была необходима твоя поддержка! Но я никогда тебя в этом не винила, потому что считала своим единственным, родным человеком! Так что это не я эгоистка, а ты, Громова! Избалованная, высокомерная эгоистка!

Ксюша молчит, поджав губы. Её грудь вздымается, на лице выступили красные пятна, видимо от стыда, а руки нервно комкают одеяло.

Не так я представляла наш разговор. Мне хотелось по-человечески объясниться с ней и на доброй ноте разойтись. Без претензий и упреков. Сохранить хорошие воспоминания о нашей дружбе, а сейчас я даже не знаю, была ли она, эта дружба…

— Спасибо, что выслушала — проглотив колючий ком в горле, поднимаюсь с места и направляюсь в сторону двери. Мне больше нечего сказать. Я услышала достаточно, чтобы окончательно разочароваться в этом человеке и в конце концов отпустить.

— Лер, подожди — просит Ксюша охрипшим голосом, и я останавливаюсь, но не поворачиваюсь. — С днем рождения.

— Спасибо. — сухо бросаю напоследок и дергаю ручку двери.

Всю дорогу, что еду домой перевариваю наш разговор. Мне не хочется плакать, но в груди всё равно неприятно ноет. Я всегда считала Ксюшу не просто родной душой, я считала её своей сестрой. Пусть и не кровной, зато самой любимой. И как же тяжело снимать розовые очки, попадая в дерьмовую реальность. Меня не просто в неё окунули, меня втоптали и уничтожили. Раньше я хотела стать частью семьи Громовых, а сейчас просто мечтаю забыть про их существование. Стереть себе память и не вспоминать про этих людей никогда. Но как бы не было тяжко, я благодарна им обоим. Дима и Кристина помогли мне понять, что в нашей жизни ничто не вечно. Дружба в один миг может обернуться разочарованием, любовь — банальной привязанность, а человек, которого ты когда-то возненавидел — стать самым ценным бриллиантом в твоей Вселенной.

Этот этап я хочу назвать — возрождением. Возрождением самой себя, своих ценностей и прощанием с прошлым. Оно было незабываемым, но на этом я ставлю точку.

К трем часам дня написал Матвей и сказал, что скоро будет. Своё двадцатиоднолетие я решила отпраздновать дома. В последнее время мне всё чаще не хочется никуда идти. Ни в кино, ни в кафе, даже на работу. Была бы моя воля, я бы с удовольствием закрылась в квартире и тупо валялась перед телевизоров в компании Мота. Вот такое настроение.

В гостиной накрыт стол, из колонок доносится музыка и задернуты шторы для поддержания романтической атмосферы. Зажигаю свечи и иду к зеркалу. На мне сегодня приталенное платье чуть выше колен нежно розового цвета. Я купила его месяц назад на распродаже, но так ни разу и не одела. Волосы я накрутила легкими волнами, несколько прядей собрала у затылка и подвязала атласной лентой. Мне нравится. Выгляжу скромно, но со вкусом.

Слышу стук в дверь и поправив прическу иду открывать. Я немного взволнована. Это первый праздник спустя пять лет, где мы будем вдвоём с Матвеем, и хочется, чтобы всё прошло как надо. Щёлкнув замок, первым делом, что вижу — это букет розовых пионов, от которых исходит невероятный аромат.

— С днем рождения! — Звонко произносит Матвей широко улыбаясь. На нем синяя рубашка в белый ромбик с коротким рукавом, брюки бежевого цвета, а на голове праздничный колпак. Он переступает порог квартиры и поцеловав меня в губы вручает цветы.

— Спасибо — тихо отзываюсь я зарываясь носом в букет. — очень красивые.

— А ты — просто прелесть. — с нежностью в голосе говорит Матвей, отчего мои щёки покрываются румянцем. Он не скуп на комплименты, но каждый раз для меня, как в первый. Измайлов даже на работе при всех сотрудниках умудряется отвесить парочку: то прическу похвалит, то блузку, что так отлично подчеркивает цвет моих глаз. Я конечно ворчу, что он так в открытую афиширует наши отношения, но в глубине души ликую. Приятно, чего уж скрывать.

— Проходи, а я пока букет в вазу поставлю. — курирую я и убегаю на кухню. Вазы у меня нет, но есть трехлитровая банка, которая успешно её заменяет. Ставлю цветы на подоконник и направляюсь в гостиную. Матвей зря времени не теряет, разливая шампанское по бокалам

— Что ты будешь? — Спрашиваю я, усаживаясь на диван. Беру тарелку, но Мот забирает посуду из моих рук, поясняя:

— Сегодня твой день, поэтому ухаживать буду я. — Он целует меня в кончик носа — Что тебе положить?

— Эм, давай греческий и кусочек рулета.

— Ешь, как цыпленок — посмеивается Матвей, ныряя ложкой в салат.

— Ну я же леди — отшучиваюсь я.

— Ох уж эти женщины — вздыхает он и ставит передо мной тарелку с едой. Себе накладывает салат с ананасами, отбивную, пару тарталеток и канапе.

— А теперь я хочу сказать тост — Матвей берет в руки бокалы, один из которых протягивает мне. — Я не стану желать тебе здоровья, денег и прочей банальности. Но скажу лишь одно — будь счастлива, кнопка, и чтобы не происходило, оставайся собой. Ты невероятная. За тебя.

Мы ударяемся бокалами.

— Спасибо Матвей — улыбаюсь, делая несколько глотков. — Мне приятно, что в этот день ты рядом.

— А мне радостно, что рядом ты. Знаешь, Лер, когда-то я совершил ошибку. И до сих пор не могу простить себя за это.

— Не нужно, это в прошлом.

— Подожди, я договорю. Так вот, я не могу себя за это простить, и не могу отмотать время назад, но я могу кое-что другое. Мы можем.

— И что же это? — Спрашиваю я практически беззвучно. Сердце громыхает в груди от волнения.

— Просто жить. Здесь и сейчас, не озираясь на прошлое. Я никогда и никого не любил. Я приехал в этот город только ради тебя. Мне было плевать на должность, плевать на всех вокруг. Я понятия не имел, получится ли, но верил. А когда ты наконец стала моей, до сих пор не могу прийти в себя, словно во сне застрял.

— Но у тебя ведь были девушки, и там, и здесь, что, совсем не ёкало?

— Да, были, я ведь взрослый человек, но только не здесь. Сюда я ехал с конкретной целью.

— А как же презервативы в твоей тумбе? — Вырывается из меня прежде, чем успеваю подумать. Закусив губу, устремляю взгляд на горячую свечу, боясь посмотреть в глаза Матвею. Вот зачем я вообще это сказала? Для чего? Ну было и было, это прошлое. Оно есть у каждого. Матвей не исключение. А сейчас Измайлов точно решит, что я малолетняя дура…

— Так это не мои, Димкины — спокойно поясняет он и краем глаза я замечаю на его лице улыбку. Интересно, что Матвея так забавит? Моя реакция? Или моя тупость? — Я ведь у него квартиру снимал. Там помимо, ещё и зубная щетка его осталась и некоторые вещи. Ты не знала?

— Не знала — бурчу я, и взяв бокал осушаю половину. Господи, как же стыдно!

— Там на пачке кстати для него и послание есть: «Димочка, спасибо за незабываемую ночь». Я, когда увидел, ржал два дня. Но если не веришь, можем позвонить и спросить.

Еще чего не хватало! На сегодня, пожалуй, достаточно позора.

— Да верю я, верю — поспешно отвечаю, пока Матвей реально не начал обзванивать Громова. — Прости, я не хотела вообще тебе ничего говорить. Просто… не знаю, что на меня нашло. Такую глупость сморозила.

— Это не глупость, кнопка — это ревность.

Матвей придвигается ближе и рукой притягивает к себе. Смотрю в его смеющиеся глаза, лукавую улыбку и наклонившись оставляю кроткий поцелуй на губах. Матвей касается моей щеки ладонью и гладит с такой нежностью, что в душе ощущается легкий трепет.