Игра (СИ) - Страница 25

— На работу, — в зеленых глазах, скошенных на белобрысый висок, светилось что-то такое, от чего Блейз поспешил отвести взгляд. Он молча пожал плечами, а Поттер снова запустил пятерню в светлые волосы, пропуская пряди сквозь пальцы. — Если бы ты видел его по утрам, ты бы понял, — он сказал это очень тихо, словно адресуясь к одному только Драко.

За семь лет житья в одной спальне с Малфоем Блейз достаточно насмотрелся на кошмар под названием “утренний Драко Малфой”. Может быть, их главный аврор — мазохист?

— Да я, в общем-то, ви… — начал он, но, увидев опасно прищуренные глаза, тут же благоразумно заткнулся на полуслове. — Сам смотри, — поспешно выдохнул он. — Мне это не интересно.

Но Поттер на прощание все же обжег его подозрительным взглядом:

— Надеюсь. Ведь тебе не нужна очередная проверка в поместье?

Блейз попытался выдавить из себя кривую ухмылку:

— Благодарю. Думаю, вполне смогу обойтись без нее.

Поттер усмехнулся и притянул Драко к себе еще ближе, явно приготовившись к аппарации.

— Поттер! — Блейз, с нетерпением ожидающий, когда тот, наконец, уже свалит, неожиданно для себя сам окликнул его.

Гарри медленно повернул к нему голову:

— Что-то еще?

— Не будь идиотом, — Блейз решительно посмотрел ему прямо в глаза. — Не мучай, скажи об этом ему. Не то потеряешь.

И тут наконец-то Поттер ему улыбнулся, криво и скупо.

— Спасибо. Скажу, — вражды в его глазах больше не было. — Ты неплохой друг, Забини. Поэтому, просто чтобы расставить все точки над i. Он мой. Всегда был моим. Просто никто об этом не знал.

Хлопнула аппарация, и Блейз остался один на один с опустевшей бутылкой.

— Ну, в общем, я как-то так примерно и думал… — пробормотал он и, выдохнув от облегчения, придвинул поближе стакан. Вечер обещал быть удачным.

========== «Домой» ==========

— Гарри, что с тобой?

Гермиона кутается в красный шарф, пряча покрасневшие кисти в карманы мантии. Так теплее. Эта осень такая холодная, обвивает туманами, кружит сырыми листьями у самых ботинок, заволакивает дождем.

Гарри пожимает плечом. Как объяснить ей, что эта первая осень после войны. Что все потери и поражения осознались только сейчас. Что тоска и ужас вливаются в душу и в легкие капля за каплей, холодной осенней моросью.

— На тебя больно смотреть.

Она говорит это ровно и грустно, словно заранее знает, что ничем ему не сможет помочь.

Гарри упирается затылком в холодные камни и смотрит в серое, безучастное небо.

— Хочу домой, — неожиданно вырывается у него, и Гермиона буквально захлебывается новой фразой.

— Домой, — повторяет Гарри и закрывает глаза.

Гермиона шуршит складками мантии, и даже в этом шелесте слышится ее растерянность.

— Гарри, мы в Хогвартсе, — осторожно напоминает она. Так осторожно, словно его откровенность — это хрупкая бабочка, на которую нельзя даже дышать.

Гарри кивает. Все правильно. Замок все прошлые годы был для него домом. Но его больше нет, несмотря на то, что Хогвартс отстроили заново. Оказывается, для Гарри дом — это не место, а люди.

— Ты хочешь на Гриммо? — голос у Гермионы почти безучастный, словно ей действительно все равно, что с Гарри творится, словно не она пытается несколько месяцев, с самой войны, разрешить эту загадку.

Гарри снова открывает глаза. В сизом небе кружатся вороны. Они чем-то напоминают Гарри дементоров, которые стерегли Сириуса в Азкабане.

И Сириуса больше нет. Никого не осталось. Гарри мотает головой из стороны в сторону, чувствуя, как камни впиваются острыми краями в затылок. Иногда Гарри кажется, что жизнь так же впивается в него всеми зазубринами, которые есть.

— Я не понимаю тебя, — в тихом голосе Гермионы явно слышно отчаяние, и Гарри чувствует, как она хочет встряхнуть его, хочет крикнуть “да где этот твой чертов дом?”, но терпит, как всегда терпит его из последних сил.

— Не бери в голову, — он пересиливает себя и улыбается ей фальшивой улыбкой, которую давно натренировал для газетных полос. — Просто вырвалось. Осень.

— Осень, — тихо повторяет за ним Гермиона, как будто это слово все объясняет. — Идем?

Гарри кивает и нехотя отрывается от стены.

Гермиона — его лучший друг. Единственный, кто умеет промолчать, когда нужно. Наверное, поэтому Гарри больше не думает о возвращении к Джинни. Потому что знает, как это может быть по-настоящему, когда хорошо даже молчать. Гермиона — лучшая, и Гарри бы хотел ее полюбить, но почему-то не смог. А теперь не стоит даже пытаться.

Они медленно бредут к замку рука к руке, огибая неглубокие мерзлые лужи, кроша ногами давно опавшие листья.

— Поттер.

Малфой неожиданно появляется на тропинке, загораживая дорогу. Он так же, как Гермиона прячется в шарф — то ли от холода, то ли от неуместности встречи. Только шарф у него зеленый, цвета ушедшего лета.

— Что тебе нужно, Малфой? — Гермиона как всегда реагирует первой, хотя он обращался вовсе не к ней.

Белые волосы, спутанные осенними каплями, промокшая мантия и красный от холода нос. Сколько он здесь стоит? Гарри непроизвольно глядит на него — кажется, только Малфой все еще способен пробудить в нем интерес.

— Грейнджер, оставь нас, — то ли просьба, то ли приказ, и как всегда через зубы. Надменная высокородная дрянь.

Гермиона вспыхивает, нащупывая палочку в рукаве, а Гарри усмехается краешком рта — какие-то вещи не способна изменить даже война.

Но Малфой чутко улавливает их настроение и исправляется, добавляя:

— Пожалуйста.

Гермиона тревожно оглядывается на Гарри, но он пожимает плечом, все так же продолжая глядеть Малфою прямо в глаза. Бояться его? Это просто смешно.

Какое-то время Гермиона растерянно топчется между ними, явно не решаясь уйти.

— Я прошу, — с нажимом добавляет Малфой.

Послав ему напоследок многообещающий взгляд, Гермиона все же уходит, и они остаются вдвоем. Гарри кажется, или Малфой именно это искал?

— Поттер…

Гарри с удивлением видит, что высокомерный Малфой чем-то сильно смущен, смущен чуть не до слез. Казалось бы, за эти семь лет Гарри видел его уже всяким, но вот таким — несмелым и неуверенным — первый раз.

Гарри молчит, — он почти всегда молчит последнее время, — не мешая ему говорить.

— Мэнор… разрушен, — Малфой сглатывает, словно каждое слово дается ему с трудом, и Гарри молча кивает, показывая, что понимает. Чему удивляться? У них у всех разрушена жизнь.

— Я хотел… тебя… попросить… — он говорит очень медленно, так, словно выталкивает слова из себя.

Гарри приподнимает бровь в немом вопросе, словно не зная, дождется ли окончания, и Малфой внезапно решается, словно прыгая в холодную воду:

— …Чтобы ты помог мне. Восстановить.

Недоумение. Недоумение у Гарри такое, что глаза широко распахиваются сами собой. Он растерянно разглядывает пунцовые щеки, поникшие плечи, прикушенную губу и длинные нервные пальцы, сжимающиеся в кулаки. Вопросы вспыхивают в голове, пересекаются, бьются друг с другом.

“У тебя нет домовых эльфов, Малфой?” “При чем тут я?” и “Что думает твой папаша?”. Но из всех на волю вырывается только один, самый правильный:

— Почему?

Сложный вопрос, вмещающий в себя сразу все. “Почему именно я?”, “почему ты этого хочешь?” и даже “что ты задумал, Малфой?”

Но тот, словно уже решившись на отчаянный шаг, смело глядит ему прямо в глаза. Так, словно понимает — возврата не будет. И эта решимость ему очень идет. Ему идет всё, Гарри давно это знает.