Игра (СИ) - Страница 14

— За любовь? — он повторяет это с таким растерянным и глуповатым лицом, что Гарри неожиданно становится очень смешно. Он никогда прежде не видел, чтобы Малфой так тупил.

— Ко мне? — растерянно повторяет Малфой. Сейчас он выглядит так комично — с удивленно-приоткрытым ртом и почти по-детски округлившимися глазами, что Гарри не выдерживает, снова фыркает и возвращает Малфою его же собственный комплимент:

— Не тупи, — он смотрит на потерявшегося Малфоя и мстительно добавляет: — Идиот.

Но тот, будто не замечая грубого слова, продолжает на него смотреть растерянно и непонятно, а кроме того Гарри чувствует, как холодные пальцы у него на горле нервно дрожат. Толком еще не понимая, что делает, он накрывает холодную руку своей, чтобы унять эту дрожь, и говорит, чувствуя, что тоже начинает подрагивать вслед за Малфоем, как будто дрожь от желанной руки перебралась прямо в душу:

— К тебе. К кому же еще. Только сейчас это понял?

Он устало глядит на Малфоя. Он, и правда, смертельно устал. Любить без ответа.

Еще какое-то время Малфой недоверчиво и недоуменно смотрит на Гарри, а затем его лицо проясняется:

— Зато, похоже, до тебя даже сейчас не дошло, — злорадства в его голосе хоть отбавляй. Он торжествующе смотрит на Гарри, но потом его лицо неуловимо меняется и он выдыхает: — Придурок, да я бы мог полюбить тебя только за то, что ты спасаешь мой мэнор.

Гарри неуверенно пожимает плечом. Рассеянно смотрит на его растрепанный воротник и растерзанный галстук. Из всей его речи он слышит и понимает только одно:

— Ты мог бы меня полюбить… — он настолько подавлен, что Малфой коротко выдыхает и, словно сраженный его тупостью, снова роняет голову ему на плечо. Уже почти привычным движением. Неужели к этому можно привыкнуть?

Гарри щекой чувствует мягкость его волос, тепло его тонкого тела и легкий запах сирени. Откуда в зимнем переулке сирень? Он невольно тянется за этим призрачным запахом, осторожно ведет по виску и зарывается носом в светлые волосы, которые все сильнее пахнут цветами и летом:

— Но не полюбил, — шепчет он, закрывая глаза. Не стыдно признаваться в своей слабости, если не смотришь.

Поэтому Гарри не видит, что какое-то время Малфой глядит на него так, словно задыхается в чем-то одуряющем, невыносимом:

— Не полюбил, — покладисто соглашается он, но прежде чем Гарри успевает отпрянуть, обхватывает в ладони лицо и, коротко и зло прижавшись губами к губам, тихо шепчет в приоткрытые губы: — Потому что больше некуда, идиот. Хоть это ты способен понять?

И Гарри послушно кивает, хотя по правде не понимает уже вообще ничего. Кроме того, что губы у Малфоя горячие и сухие. И что целуется он так, что за это весь мир не жалко отдать, все планеты и звезды. И что когда Малфой оттягивает пальцами воротник и рвет галстук с шеи, идиотом станет любой, потому что думать все равно нечем. А еще, что Гарри безумно любит сирень.

========== «камин» ==========

Объятия, которые были вчера. Крышесносные поцелуи. И наивное “я люблю”, которое колется больнее всего. А вдруг это все-таки правда?

Драко морщится, он не верит в счастливые сказки. Стараясь двигаться по возможности тише, он выскальзывает из кровати.

Поттер спит, завернувшись в уютный кокон, подсунув кулак и подушку под щеку, припухшие губы чуть приоткрыты. Драко больно смотреть. Потому что невозможно любить с такой силой. Когда эта сила сильнее тебя. И ты каждую секунду чувствуешь себя проигравшим.

Одежда, ведомая заклинанием, обхватывает тело привычно и тихо; сама собой расходится смятая ткань. Смятая сильными руками аврора. За окном шумит новый день, подавляя реальностью, и теперь, при свете яркого солнца, Драко не верит в то, что ночью все это было. Потому что так не бывает. Потому что он должен уйти. Уйти навсегда, прежде чем увидит разочарование и стыд в зеленых глазах.

Галстук чуть шуршит, оборачивая шею в тугой узел, и Поттер, видимо, это услышав, тихо стонет, возится, и, наконец, раскрывшись, раскидывается на кровати. Драко, не удержавшись, бросает на него беглый опасливый взгляд и замирает. Тело, укрытое вчера темнотой, сегодня можно разглядеть во всем совершенстве: горы мускулов, мышц, темные ореолы сосков и упругая гладкая кожа, чуть тронутая загаром, неизвестно откуда взятым зимой. А по рукам и груди — росчерки тоненьких шрамов. Что с ними делают в этом гребаном Аврорате?

Поттер красив настолько, что ноги сами собой примерзают к полу, а во рту царит великая засуха. Гарри снова стонет, прикрывая глаза рукой, словно пряча глаза без привычной защиты очков, и вздрагивает во сне так, что Драко колет в самое сердце. Можно ли любить кого-то сильнее?

Больше всего на свете Драко сейчас хочется сжать, обхватить это прекрасное тело, чтобы утешить, чтобы сберечь его сон. Но он должен, он обязан уйти, чтобы хоть раз в жизни выиграть. Иначе перестанет себя уважать. Остается одно: нервно сглотнуть и закрыть глаза. Чтобы не видеть, от чего ты уходишь. От кого ты уходишь.

Драко кусает губы и стискивает кулаки, навсегда прощаясь с любовью. Он должен, он должен уйти.

Шаг к камину. Еще один шаг.

Отпусти меня, Гарри. Пусть я умру без тебя, но ты об этом уже не узнаешь.

Камин неожиданно вспыхивает пламенем, — бледным, нелепым в утреннем солнце, — и Драко, отшатнувшись, растерянно глядит на него, еще не понимая, что путь к отступлению ему кто-то отрезал. Кроме того, что-то невесомое, неведомое, мешает ему дальше идти. Растерянно остановившись, трогая рукой невидимую преграду, он медленно оборачивается.

Поттер сидит на кровати, сжав в руке палочку, хмурый, напряженный и злой.

— Хорошо, что я знал, с кем имею дело, Малфой! — цедит он и, пока Драко напряженно ожидает от него гневных речей или привычного Ступефая, неожиданно швыряет в него подушкой. Этот удар настолько по-слизерински нелеп и коварен, что Драко едва не падает с ног. — Хрен ты сбежишь от меня! Ясно тебе? — орет Поттер, и новая подушка прицельно бьет по лицу, растрепывая прическу. В Драко мгновенно просыпается спортивная злость.

— Тебя не спросил, идиот!

Он собирается развернуться, сохраняя остатки достоинства, но какое может быть достоинство с Поттером? Новая подушка, крупнее и весомее предыдущих, едва не валит Малфоя с ног, подло шлепая его по мягкому месту. Такого унижения Драко стерпеть просто не в силах:

— Ах ты, гад!

Подушек у Поттера много, и Драко с упоением возвращает ему еще три: одну — по лохматой упертой башке, вторую в плечо, а третью… третью туда, где больше всего хочется целовать.

Поттер уворачивается, фыркает и швыряет в Драко еще штуки три, коварно используя магию, чтобы метнуть их сразу зарядом. Где же его хваленая львиная честь?

— Ты попал, Поттер! — рычит Драко, срывая с плеч надоевшую мантию, и выхватывает палочку наизготовку.

— Конечно попал! Не всем быть такими косыми, как ты!

Драко задыхается от возмущения. От того, что придурок уел его даже там, где Драко считал его ни на что не способным, Драко впадает в праведный гнев. Подушечный бой разгорается не на шутку, белые снаряды мелькают в воздухе один за другим, а перья летают по комнате, как по совятне. Пара подушек уже свалила Поттера на кровать, и Драко для надежности припечатывает их сверху еще одеялом. Теперь национальный герой позорно барахтается как жук на спине, пытаясь выбраться из-под завалов.

— Сдаешься, скотина? — в пылу азарта Драко торжествующе лупит его подушкой по тупой голове, но Поттер голый, лохматый, хохочущий в утреннем солнце, неожиданно выныривает из постельного бастиона, хватает Драко за руку и тянет к себе, целуя страстно и жадно. И Драко больше некогда рассуждать, должен ли он уйти, потому что теперь цель одна — целовать, целовать его так, чтобы снова начал стонать под ним, как вчера, чтобы снова раскрылся навстречу, став уязвимым до боли. И Гарри с лихвой оправдывает его ожидания — тихо стонет, подставляет под жадные руки и губы сильное теплое тело, и сам, срывая с Драко одежду, оставляет на его чувствительной коже горящие страстные метки. Как рядом с ним продержаться и не сорваться в оргазм за десять минут? Драко этого не умеет. Упираясь в его плечо головой, он кончает с каким-то животным, подавленным рыком и ненавидит себя за это. Он снова ему проиграл.