Игра по-крупному - Страница 63

Черная ножка! Женщина сказала, что ею можно заразить весь участок. Игорь вытащил из кармана рюкзака увесистый "Справочник огородника", отыскал болезни капусты: "...вызывается комплексом паразитных грибов... При сильном поражении растения поникают и нередко гибнут. Меры борьбы: применение в парниках и рассадниках незараженной почвы или дезинфекция почвы, удаление больных растений, умеренная поливка... Особенно сильно развивается при повышенной влажности почвы..."

Заразная! Может, уже все грядки поражены этим самым паразитным грибом. И сколько покупателей придет к нему завтра и швырнет на прилавок пакеты с капустой, потребует деньги обратно?.. И чем производить дезинфекцию почвы? Не поздно ли?

Леша, которого Игорь отозвал в сторонку, успокоил: -- Это бывает... Проветривай почаще грядки, а когда поливаешь, добавь в воду марганцовки. И у астры бывает, и у левкоев... Полей их хорошенько и посмотри -- которые полягут, те больные, выдергивай их к черту. А если стоят, значит здоровые. Ничего страшного, издержки производства...

Игорь перерыл астры в стаканчиках. Стебли были упругие и толстенькие. Значит, только капуста. А в каких грядках? Игорь попытался припомнить -- не ложилась ли набок капустная рассада после поливки? Не припомнил. Вроде пригибалась под шуршащими струями воды из лейки, но потом выпрямлялась. Но откуда же тогда эта проклятая черная нога!.. Игорь завернул в газету больные саженцы и отнес в мусорный бачок. Надо ехать домой, торговли, похоже, все равно не будет...

Выручку пересчитывать не стал -- какая там выручка, рублей семь-восемь. Сунул рубль в карман передника, сдал его Тамаре Павловне.

-- Что, уходишь? -- Она грызла яблоко и болтала с красивой черноокой женщиной.

-- Да... -- Игорь осторожно оглаживал бородку. -- Нет торговли. Придется все обратно везти...

-- А зачем везти? Оставь, я тебе сохранку выпишу. Не пропадет до десятого. Один день всего...

-- Да мне коробки могут понадобиться, -- задумался Игорь, прикидывая, чего и сколько он повезет на рынок после праздника.

-- Коробки-то забери, а стаканчики свои составь в ящики да сунь под прилавок. -- Она махнула рукой, вытряхивая из яблока семечки на пол. -- Ящиков во дворе полно...

-- Пожалуй, -- сказал Игорь, припомнив и свои ящики, что составил вчера у забора, и то, что нелишне было бы штук пять из них отвезти домой -- как выяснилось, сеять новые огурцы было не во что.

Игорь взял веревку и вышел во двор. И там уже зеленели рассадой прилавки. Шуршала на ветру полиэтиленовая пленка -- торговцы с помощью реек ладили ее к навесам и устраивали себе прозрачные будочки. Игорь порадовался, что вовремя определился с местом на рынке, и подошел к забору. Его ящики покосившейся стопкой стояли на прежнем месте. Игорь скинул два верхних -- в них он оставит стаканчики и помидоры -- и, поставив на ровный асфальт пяток ящиков почище, стал обвязывать их веревкой -- эти увезет домой.

-- Эй, борода!..

Игорь покосился на голос. Молодой парень в сатиновом халате держался одной рукой за поручень тележки и пальчиком поманивал Игоря к себе.

-- Ну-ка, быстренько сюда! Да поживее, я не привык долго ждать...

-- Это ты мне, что ли? -- Игорь, не разгибаясь, продолжал увязывать ящики.

-- Тебе, тебе, -- поторопил парень.

Игорь искоса оглядел двор: на пандусе, примыкающем к рынку, курили на корточках два мужика шоферского вида, стучали молотком устроители прилавков. Все понятно. Смельчак-грузчик хочет достать очкарика-интеллигента. Если это не какой-нибудь визжащий придурок, мнящий из себя каратиста, то дело проще; от тех много шума.

-- Не завязывай, все равно развязывать придется. -- Парень продолжал держаться за поручень тележки, предвкушая скорое развлечение. Пижон хренов.

Игорь отряхнул руки, сунул очки в карман куртки, оглядел увязанные ящики и вплотную подошел к парню.

-- Что ты орешь, псина?.. -- Под его ботинком хрустнула прижатая ступня парня.

-- А кто тебе разрешил ящики... -- Парень дернулся, освобождая ногу.

-- Это мои ящики, я их вчера положил! Еще вопросы будут?..

Парень катнул тачку. Завизжали колеса.

-- Ящики положено вон туда складывать. -- Он обернулся и кивнул в угол двора, отгороженный сеткой. Из заносчивого типа он превратился в ревностного служаку.

-- Вот ты и сложишь. За это тебе деньги платят...

Игорь развернулся и неторопливо пошел за ящиками. "И здесь эти сопливые придурки, -- подумал он, вспомнив комендатуру. -- "Поживее", "Я не привык ждать". Дерьмо безусое!"

Он полил землю в стаканчиках с огурцами, побрызгал ушастые кабачки и поехал домой. Рюкзак с жестяными банками, стопка ящиков, коробки с помидорами... Не беда -- день на день не приходится. Семь рублей -- тоже деньги. И немалые. Выше голову, Игорь Фирсов, бывший кутила и аспирант, подневольный химик, формовщик на ДСК, а ныне -- свободный человек и взращиватель рассады. Выше голову, Игорь Дмитриевич! И не пора ли вам отцепить эту дурацкую бороду, от которой по вечерам чешется кожа на подбородке, и чье холодное утреннее прикосновение навевает грустные мысли о слабости собственного характера. Чего бояться?.. Встреч со знакомыми? Разговоров о том, что Игорь Фирсов торгует на рынке рассадой? Но ведь он не украл ее, а вырастил! И что ему знакомые, которые, как только он попал на химию, стали сторониться и избегать его?.. Грош цена таким знакомым и их пересудам... Стоит ли из-за них скрывать свое лицо?..

Игорь вышел в грохочущий тамбур вагона, отлепил бороду и бросил ее в окно. Черный волосяной комочек мелькнул в воздухе и пропал. Снял очки. Наощупь содрал пленку клея. Сунул в карман кепку. Постоял у окна, дыша хлестким желто-зеленым ветром. Кого ему бояться?.. Ему, свободному человеку на своей земле!

Он вернулся в купе и, не обращая внимания на недоуменные взгляды пассажиров, стал смотреть в окно. Пусть думают, что хотят. Может, он на спецзадании. Или выходил бриться. Так надо, граждане. Так надо...

И в этой электричке, под недоуменными взглядами случайных попутчиков, я вновь оставил Фирсова -- на добрых три дня...

Страшно вообразить, куда мог заехать наш герой за это время. В край вечной мерзлоты мог заехать, к величественным морям Северного Ледовитого океана, где пурга, торосы, и ненцы в кухлянках мчатся на оленьих упряжках -- "Эхо-ой!" -- и тихо спрашивают у пришельцев, щелкая себя по небритому горлу: "Пирта есть?.." И что бы он делал там, среди снегов, с зелеными кустиками своей рассады? Как выбирался бы обратно, имея в кармане семь рублей с мелочью и месячный билет пригородного направления?.. И не сдали бы его прежде в милицию наши бдительные пассажиры, заметив подозрительные изменения, которые он произвел в своей внешности, выйдя в тамбур? Не исключено и такое.

Но появилось у меня дело, которым я не мог пренебречь.

Сто экземпляров моей книжицы, полученные от издательства (за мои, надо сказать, деньги), связкой лежали в углу комнаты и ждали, когда я сотворю на них дарственные надписи и отправлю адресатам согласно давно заготовленному списку. Часть книг не требовалось слать почтой -- человек двадцать из правой колонки списка жили в Ленинграде, и мне достаточно было повидаться с этими людьми и вручить им свое мягкообложечное творение с подобающими словами; например: "Позвольте, Иван Иванович, подарить вам свой первый, так сказать, опус..."; или: "Андрюха, это тебе! Твою уже прочел -- хорошо, стервец, пишешь..."; а то и просто: "Держи, старик!", получив взамен крепкое пожатие руки и улыбку -- "О-о!.. Поздравляю!.."

В мыслях, еще до получения от издательства книг, я не раз совершал эти надписи: уважительные; игривые; дружеские; подбадривающие; слегка заносчивые -- знай, мол, наших; нейтрально-протокольные; робкие; искренне-благодарственные... И предвкушал радость дарения. И как мне было не предвкушать, если книга у меня -- первая и похвастаться ее выходом -- святое для всякого начинающего литератора дело. Иначе зачем было пять дет сидеть ночами на кухне и изводить пачками бумагу, если не для того, чтобы ею, исписанной и разорванной, выстелить путь к далекому московскому издательству? Зачем следовало бросать денежную и не самую скучную работу, рычать на бедную жену, когда дело не шло, торопливо собирать чемодан, хватать пишущую машинку и жить потом в холодной избушке среди заснеженных елей, мучаясь от того, что нужное слово никак не находится, дрова сырые, две последние сосиски утащила кошка, денег нет, но есть долги, их много, и с тревогой думать по ночам -- как там дома? Зачем все это и многое, многое другое, о чем и вспоминать не хочется, как не для того, чтобы в один прекрасный день взять из пачки пахнущую типографской краской книгу, раскрыть ее, гордо взглянуть на свою не самую удачную фотографию, пригладить ладонью тугой разворот титульного листа и написать: "Дорогому Славке -- на добрую память от автора". И поставить свою подпись, теша себя мыслью, что это уже не просто подпись, а автограф, часть документа эпохи, и далекие потомки, быть может, будут подходить на цыпочках к застекленному стенду и шептать: "Вот, это его первая книжка -- слева. А Славка -- это его школьный друг. Уже установлено.."