Игра по-крупному - Страница 13

Сумму назвал не Джексон, а серьезный дядечка в очках, с которым Фирсов встретился под вечер на Дворцовой площади. "Все ясно, -- кивнул он, выслушав Игоря. -- Мне говорили. Поможем. Спецкомендатура в двадцати минутах езды от Ленинграда... Устроит?"

-- Да, -- кивнул Игорь. -- Вполне. Чем я, так сказать, буду обязан?..

-- Пятьсот.

-- Хорошо... -- не сразу ответил Игорь. -- И что мне надо делать?

-- Во-первых, ждать. Во-вторых, держать язык за зубами. Все ясно? Я вас найду... -- И он степенно пошел к дверям с надписью: "Отдел юстиции".

Триста рублей на Джексона и пятьсот солидному дядечке -- восемьсот. Двести ушло в кассы юридических консультаций. Тысяча. Плюс две тысячи в суде. Итого, три тысячи. "Три тысячи двадцать восемь рублей", как записал Фирсов в свой блокнотик.

Так все и было.

...Фирсов достал из кладовки чертежную доску, протер ее, приладил к ней кульмановскую систему, лежавшую отдельно в цветастой наволочке, заточил карандаши и наколол лист ватмана...

За ночь он сделал восемь плакатов. Сто рублей.

-- Господи, -- сказала Настя, -- и никакой рассады не надо!

-- Это эпизод, -- зевнул Игорь. -- Мелкий оборотный капитал. На карманные расходы...

На следующей неделе Маринка прислала ему еще двух дипломников, и Фирсов, получив от них деньги, купил за семьдесят рублей рулон полиэтиленовой пленки и две пачки удобрений. Покупка состоялась в магазине "Товары для огородников", и Фирсов, выбравшись из очереди, тут же, на Марата, поймал такси.

-- На Васильевский, -- устроившись на заднем сиденье и положив рулон на колени, сказал Фирсов. -- Но с заездом в "Елисей".

Машина рванулась, словно ее долго держали, накапливая в ней злость, и Фирсов ухватился за ручку над окном. Давно он не ездил в такси. Около года. Автобус, электричка, метро. Метро, электричка, автобус. Садишься в метро -- новостройки. Проскочишь город под землей, выйдешь -- опять новостройки.

-- В магазин надолго? -- таксист быстро взглянул в зеркальце на Игоря. -- Я тороплюсь.

Парень подводил базу под чаевые, прием старый -- "тороплюсь", "сменщику обещал", "в парк надо пораньше, собрание", "пообедать хотел", но Фирсов с законной увольнительной и сотней в кармане чувствовал себя уверенно.

-- Все торопятся. -- Он смотрел на скуластое, с узкими усиками лицо водителя; молодой, не терпится разбогатеть, отсюда и спешка, нервный блеск в глазах. Фирсов глянул на визитку парня, забранную оргстеклом. -- Ты, Рустам Садыкович, заезжай по Малой Садовой -- знаешь, где такая? -- и остановись у двора магазина, я покажу. И пока я хожу, развернись, потому что на Невский выезда нет.

Парень буркнул что-то и повел машину медленнее. Фирсов стал смотреть в окно. Оттаивающая на солнце лепнина фасадов, сосульки, звонкая капель, школьники, выскочившие на переменке в булочную, помутневшие за зиму витрины магазинов, лотки с мороженым, -- и не заподозришь, что на окраинах еще лежит снег в твердых глянцевых сугробах, а в электричках полно лыжников в ярких шапочках-петушках. Фирсов не любил таксистов как класс, как прослойку общества, и были к этому основания. Еще прежде, в вольной своей жизни, он сделал для себя вывод, что таксист -- это не специальность, а жизненная философия. Счетчик, таксометр щелкал в этих ребятах и после работы: "бабки", "капуста", "телки", "на халяву", "втюхать", "опустить" -- вот и весь репертуар таксиста, особенно молодого. Фирсов имел знакомцев в этой прослойке. Поверхностная эрудиция, нахватанная от пассажиров, и мысли только о сегодняшнем дне: как закалымить побольше. Хранилось в памяти Фирсова и совсем неприятное воспоминание, связанное с поездкой в таксомоторе, когда он, в меру подвыпивший, возвращался с дня рождения домой и задремал, пригревшись на заднем сиденье. Проснулся от того, что открылась правая дверца, и его рывком вытянули из машины. Свалилась шапка, его схватили за руки, полезли в карман пиджака, выхватили бумажник, он стал вырываться, и тут же получил два коротких удара -- в поддых и челюсть. Очнулся на снегу, неподалеку от последней дуэли Пушкина, без часов, без бумажника, без шапки и мохерового шарфа. Тронул голову -- шишки, ссадины, пальцы стали липкими от крови.

Значит, били еще и ногами, лежачего. В заднем кармане брюк сломанная расческа и гривенник. Умыл распухшее лицо снегом и пошел, кипя от злости, к закрывающемуся метро. Даже сигареты вытащили, сволочи! И потом еще долго вглядывался Фирсов в лица таксистов, пытаясь угадать обидчика или его напарника, но разве угадаешь, когда били тебя в темноте и не совсем трезвого. Никогда не угадаешь. Остается только подозревать -- может быть, и этот... И осаживать под настроение, чтобы не зарывались.

Они остановились около просторной подворотни, и Фирсов, уложив на заднем сиденье рулон, вышел.

-- Жди, Рустам Садыкович, я скоро.

Славка играл в кочегарке в шашки. На полу стояли открытые бутылки чешского пива. Кто-то спал в стоматологическом кресле между обшарпанной стеной и гудящим котлом.

-- О, Игорек! -- Славка сделал ход: -- Все, партия! -- И пошел навстречу Фирсову: -- Сколько лет, сколько зим! А говорили, что тебя закрыли. Врали, сволочи?..

-- Врали. -- Фирсов пожал Славкину руку и тряхнул его за плечо: -- А ты молодцом! Усы, баки! Гренадер!.. А?.. Хорош, хорош, рад тебя видеть!

-- Пива хочешь? Или чего покрепче?..

-- Нет. -- Фирсов достал четыре десятки и протянул Славке: -- Организуй чего-нибудь пожрать. Мотор ждет, спешу.

-- А чего тебе?

-- Да что есть. На стол. Что-нибудь мясное. И рыбки можно. -- Он достал еще одну десятку и сунул ее в нагрудный карман Славкиной спецовки. -- Только быстро, Славик! Цейтнот

-- Ладно, -- пошел к двери Славка. -- Сделаем. -- И обернулся: -- А тара?

Фирсов помотал головой: -- Нету.

-- Ну ладно, чего-нибудь придумаю...

Славка вернулся минут через десять и, вручив Фирсову увесистый пакет из вощеной бумаги, попытался ссыпать в карман Игорю сдачу.

-- Да иди ты!.. -- отмахнулся Фирсов. -- Спасибо. Я полетел.

-- Ну, где ты сейчас? Чего? -- попытался удержать его Славка. -- Наверное, уже профессор?

-- Хуже! -- Игорь толкнул ногой тяжелую дверь на пружине и улыбнулся: -- Потом расскажу! Пока!..

Интересный Славка парень, думал Фирсов, осторожно ступая по обледенелому двору. Сколько ночей они провели вместе в этой кочегарке, споря до хрипоты на разные темы! Пили пиво, водку, сухое -- и спорили. В шахматы играли, бегали на Невский стрелять папиросы, приводили каких-то девчонок, милиция приходила к ним погреться и подкрепиться, и Славка, не боясь милиции, кричал, что в гробу он видел всех наших лидеров, невежд и авантюристов. "В гробу! Потому что революцию задумывают идеалисты, осуществляют ее фанатики, а пользуются ее результатами подлецы! "Государство богатеет корыстью его граждан!" -- цитировал кого-то Славка. -- Корыстью! А не лозунгами! Пойми же ты, наконец, что все остальное -- авантюра! Знаешь, как Бисмарк говорил? "Социализм построить можно, надо только выбрать страну, которую не жалко". И хохотал демонически. А ты говоришь: "Пять в четыре!", "Встречный план -- резерв производства!" Фуйня на постном масле!" Ах, Славка, Славка, анархист ты с двумя высшими образованиями! Диссидент, да и только... Но парень надежный.

Такси стояло с работающим мотором, и Фирсов, чтобы не волындаться с рулоном, сел спереди.

-- Порядок. Теперь на Васильевский.

Водитель сердито бормотнул что-то про время и стал выруливать на середину улицы. Перебьется. Стоянка оплачивается, и не надо напрягать клиента. После того, как Фирсова ограбили в такси, он много думал о своих отношениях с этими ребятами и пришел к выводу, что чаевые, которые он всегда давал, происходили не от широты его души, а от малодушия. Ведь не давал же он чаевых старушке, покупая в киоске газеты. А ей они были бы нужней, чем амбалу с браслетами на руках и в джинсовой куртке. Просто старушка не усмехнется пренебрежительно: "Если денег нет -- нечего газеты покупать" -- и не процедит что-нибудь вдогонку сквозь зубы. А амбал может и усмехнуться и процедить. И чтобы избежать этого и не портить себе настроение, мы суем бумажку, благодарим и торопливо нашариваем рычажок двери. Мы не даем чаевые, а у нас их забирают -- к такому выводу пришел тогда Фирсов. Да, забирают, и мы из малодушия молчим и спешим выскочить из машины, чтобы не заподозрили, упаси господи, нас в мелочности или бедности. Сделав после известных событий такой вывод, Фирсов перестал давать чаевые, а точнее -- стал заставлять себя брать сдачу с бумажных денег и без суеты и мелких бормотаний выходить из автомобиля. Такое решение, естественно, не прибавило удовольствия от езды в таксомоторе, но Фирсов твердо гнул свою линию, вспоминая ночной разбой и подбадривая себя тем, что неловко на потолке спать, а не ждать причитающуюся тебе сдачу.