Игра навылет - Страница 8
Восторгам малыша не было предела. Дома он только и рассказывал, как дядя Андрей спас ангорскую кошку, которая упала с шестого этажа. Алеше разрешили войти в операционную, когда все процедуры уже заканчивались, и ребенок смог увидеть лишь беспомощный пушистый комочек. Кошка еще спала. Это здорово, что маленьких больных животных тоже врачуют, как и людей!
Он продолжал посещать клинику. Во все глаза смотрел, как Двинятин лечил перебитое крыло голубю. Ветеринар наложил на крыло птахи крошечную шину, затем посадил пернатого в специальную голубятню, где содержались выздоравливающие птицы. Андрей объяснил малышу, что крыло фиксируют так же, как сломанную руку или ногу человека. В другой раз пациентом был попугай со сломанной лапкой: Андрей взял несколько спичек, прибинтовал их к лапке птицы и снаружи бинт намазал клеем. Как-то раз Алеша помогал дяде Андрею ставить капельницу собаке. Хоть лапы русскому спаниелю и привязали к специальным скобам в столе, но псину необходимо было удерживать: хозяйка не могла видеть крови и всяких там шприцов, дожидалась в приемной. Мальчик добросовестно гладил пса целых полчаса, шептал ему что-то ободряющее.
Однажды в ветклинику вбежала женщина с маленьким черным тельцем собачки на руках. Она плакала и плакала. Сквозь всхлипывания дяде Андрею не сразу удалось разобрать, что она оставила своего питомца в машине и ушла. А автомобиль стоял на солнце… Ветеринар взял спящую собачку и положил ее на стол. Что с ней делали, мальчик не видел: его попросили выйти. Потом узнал, что спасти ее от теплового удара удалось с очень большим трудом. Алеша всем друзьям рассказывал о том, что, оказывается, животных нельзя оставлять в автомобилях на жаре, даже на десять минут. И с видом знатока повторял фразу об обезвоживании организма…
Сейчас, когда Андрея в Киеве не было, Романов-младший всю свою нерастраченную любовь к животным выплеснул на Пая. А Вера, пригласив подругу в дальний угол комнаты, стала вглядываться в ее лицо.
Так, ямочки на щеках куда-то попрятались. Брови домиком у нас, озабоченность и встревоженность не на шутку… Стресс, одним словом. А ведь для Лизы это совсем не характерно. Еще со времен их совместной учебы она отличалась спокойным, вдумчивым характером. К категории эмоциональных дамочек ее никак не причислишь. Зато здравого смысла и рациональности у нее хоть отбавляй.
Елизавета Сергеевна Романова принадлежала своей больнице и профессии целиком, без остатка. В диагнозах она практически никогда не ошибалась. Соглашалась работать по субботам и в праздники. Засиживалась допоздна. Дома писала истории болезней до поздней ночи. Затем — стакан кефира под очередной сериал, душ и сон…
Давным-давно у нее был муж. Потом еще один… Она и сама уже не помнила, когда и кто. Но мужья не выдержали конкуренции с работой и куда-то постепенно испарились. Теперь оставались работа и сын, два самых важных дела. При этом Алеша как-то умудрялся не мешать матери в ее ежедневном трудовом подвиге. В дни, когда занятий в музыкальной школе не было, он тихо делал уроки в ординаторской и дожидался, когда мама закончит все свои дела и поедет с ним домой.
Подруги устроились на угловом диванчике. Первые несколько минут Елизавета даже и рассказывать ничего не могла. Она все порывалась вскочить, Вера брала ее за руку и усаживала обратно. Наконец она сказала:
— Представляешь… — Романова залпом выпила предложенную воду, промокнула лоб и шею платком. — Меня вызывали в прокуратуру! Из-за смерти этого Бегуна. Я уж боялась, что не отпустят! Арестуют!
И она, не останавливаясь, объяснила: дескать, наезжали на нее, запугивали, угрожали каким-то служебным расследованием, намекали на криминальную подоплеку смерти депутата…
Вера кивала и слушала действительно внимательно, но параллельно прикидывала, как успокоить подругу. Переключить надо.
— Пошли на кухню, — сказала она. — Ты продолжай-продолжай, а я пока сооружу кое-что вкусненькое.
Вера достала из холодильника свежие огурцы, кусок буженины, пучок зелени и бутылку молочно-газированного напитка айран.
— Лизанька, — прервала она коллегу, — вымой зелень, пожалуйста.
Надо занять чем-то ее руки. Это помогает успокоиться. Романова сполоснула в раковине петрушку, укроп и две крепкие редиски.
— А что это ты затеяла? — с недоумением спросила она.
— Увидишь, — усмехнулась хозяйка. — Эй, собаки! Есть хотите?
— Не-а, — сказал Алеша.
Пай удивленно склонил голову. Ты что, парень, как это — «не-а»? Разве можно не хотеть есть? Он тут же завертелся под ногами у хозяйки.
— Пай, дай пройти! — велела ему Вера.
Пес неохотно отошел и улегся под стол. Но, увидев, что ему тут ничего не светит, высунул язык и убежал играть с Алешей.
В две глубокие тарелки Вера насыпала мелко порубленного зеленого лука, нарезанные кубиками буженину и зеленые огурцы, пластинки редиса. И залила все это холодным айраном.
— Давай, садись. Налетай. Называется окрошка, — сказала Вера. — Лучшая еда в такое лето… Никаких отказов не принимаю, садись, кому говорят!..
Ложки звякнули о тарелки, и на некоторое время наступила тишина. Складки на лицах обеих женщин разгладились. Действительно, что может быть вкуснее холодной до нытья в скулах, пощипывающей язык окрошки? Когда так жарко. Когда непонятно, как быть и что будет. Жизнь — штука непростая, да. Но окрошке в ней есть место. С кисловатым молочным напитком, диссонирующим ему солоноватым мяском, редиской, утратившей свою жгучесть и сделавшейся в этой компании почти сладкой.
— Ну вот, — вздохнула Вера. Елизавета тоже удовлетворенно вздохнула. — Теперь — по порядку, не спеша.
Она уже чувствовала себя хорошо. Собственно, ей стало легче с момента прихода Лизы. Голова перестала болеть, как только Вера увидела ее несчастное, испуганное лицо. Это всегда помогает. Если у тебя все плохо, тут же как чертик из коробки выскакивает тот-у-которого-все-в-сто-раз-хуже. И тебе становится намного легче, потому что от тебя ждут помощи. Поддержки. Ну словом, только соберешься со вкусом попереживать, как рядом обнаруживается такой же мученик. И сострадательный рефлекс через силу поднимает тебя вверх. И ты утешаешь, говоришь-говоришь до боли в русском языке, а потом обнаруживаешь, что с тобой все о'кей…
— Господи, — всплеснула пухлыми руками Романова, — Верочка, ты не поверишь, но у меня с этим Бегуном просто чертовщина какая-то выходит! Поступил он в отделение с отравлением грибами. Все предварительные анализы и его состояние показывало — вульгарное грибное отравление. После вскрытия наши патологоанатомы, а у меня нет оснований им не доверять, написали в анамнезе — отравление соединениями бария. Всеми этими его сульфидами и хлоридами, плюс родентициды…
— Но это же крысиный яд, если я не ошибаюсь?..
— Вот именно! Типичный! Откуда он взялся, спрашивается?!
— Странно… — задумчиво произнесла Вера.
— Но, как оказалось, это еще цветочки. Ягодки пошли дальше!.. Исчезли анализы из его истории болезни. Словно их вообще никогда не делали! Совпадение? Или абсурд? Мы перерыли все отделение сверху донизу. Нет ни листочка — ни-че-го! — Лиза развела руками, демонстрируя пустоту, образовавшуюся на месте анализов Бегуна.
За миг до сообщения о пропавших анализах Вера уже знала — Лиза скажет именно это. Потому что мало что могло быть хуже. Как она теперь докажет, что в анализах никакого упоминания о крысином яде не было?
— В клинической картине можно было, конечно, и ошибиться. Рвота, боли в животе, понос, тремор, судороги, артериальная гипертензия — эти симптомы при воздействии на организм ядовитых грибов и средств для уничтожения грызунов почти совпадают. Но чтоб пропадали истории болезней, такого я вообще не припомню. Не было подобного! — Романова резко встала и начала вышагивать по комнате.
— Может, ординаторскую не закрыли, кто-нибудь чужой зашел…
— Что ты говоришь! — Романова даже руками замахала на коллегу. — У нас с этим очень строго. Там только свои — доктора, медсестры. Больным не разрешается заходить в ординаторскую, это врачебная территория… Больничное начальство тоже напугано смертью высокопоставленного чиновника. И, как водится, валит все на завотделением, то есть на меня. У вас пациент умер? Умер. Анализы пропали? Пропали. Так что… Дело пахнет плохо. Главврач умывает руки.