Игра и кара - Страница 6

Это был беспроигрышный номер. Тогда все сделки заканчивались в машинах, где выплачивалась огромная разница между официальной и рыночной стоимостью квартиры. Юридически эта парочка, которая продавала Калмыку свою однушку, находилась вне закона, получая от него баксы. Неформальная выплата, неприкрытая никакой силой. Глупо, но люди тогда еще доверяли друг другу. И Калмык пару-тройку раз воспользовался этим.

Его долболомы врывались в машину, стоящую в тихом месте, инсценировали бандитский налет и отнимали у Калмыка деньги. Всю сумму. Потом они скрывались, он разводил руками и печально прощался с продавцами. Две потерпевших стороны, ни к кому никаких претензий, очень жаль. Квартира ему доставалась по смехотворной цене.

Этот номер он проделал с ними. И в конце, добросовестно отбалтывая свою роль, увидел в серых глазах этого человека абсолютное понимание его, Калмыка, жестокой игры...

- Да не знали мы ничего про твою жену! - хрипло пробурчал Калмык. - Знали бы, может, других выбрали...

Человек спокойно смотрел Калмыку прямо в глаза:

- Знаете, Калмык, она умерла через три месяца, в общей палате. А я собирался отправить ее в Швейцарию... Хотя, все можно было бы найти и в Москве, были бы деньги... Она до самого конца помнила эти страшные рожи ваших людей, боялась за меня... Вы зачеркнули ее, Калмык - всей вашей жизнью, вашей моралью, вашей злобой - зачеркнули ее!

Калмыку нечего было сказать. Да он и не собирался оправдываться. Теперь, когда все точки были расставлены, он немного успокоился. И снова обозлился. Как хочу, так и живу, маму твою, и не тебе меня учить! Повелитель чертей хренов... Он хотел знать, что с ним собираются делать.

Калмык усмехнулся:

- Что ж ты, даже колдуном заделался, чтобы мне отомстить?

Человек в светлом плаще смерил его уничтожающим взглядом:

- Отомстить? Это не то слово, уважаемый. Слишком эмоциональное. Я просто собрался вас стереть, очистить универсум, так сказать. Чтобы вами не пахло.

Человек снова встал и, засунув руки в карманы плаща, подошел к окну. Розовая краска заката печальным гримом легла на его лицо.

- Вам это не интересно, но все умерло во мне тогда. И я уехал... Я никогда не принимал своего деда всерьез, шаманом дразнил. А он оставил мне все талисманы, ключи, записки. Проходы. К ним... - Он кивнул на горилл. - И адрес Сибиряка. Как будто знал, что мне понадобится т а к а я помощь... - Он закрыл глаза и устало сжал пальцами переносицу. - Что вы знаете, Калмык, что вы можете? Вы горды своей крутизной и умением внушать страх. Но теперь вы узнали им цену? Эти миры, откуда вы нахватались своего дерьма... Я был там, Калмык. Сибиряк ввел меня в них. И я скажу вам: вы - болван. Вы самоуверенный болван. И ребенок. Злой... и неисправимый.

Человек в светлом плаще сделал знак рукой, и Климушкин исчез в кухне. Через минуту он принес полный стакан с водой и поставил на журнальный столик перед Калмыком. Человек сел в кресло и накрыл стакан рукой:

- Давайте заканчивать. Я знаю, как должен был поступить. Скрепить сердце и выхлебать все это ваше дерьмо, что вы натворили. И отдать все на волю Божью. Есть такой путь. Но я не смог этого сделать, видит Бог, я не смог. Это мой выбор. - Он отнял руку от стакана и протянул Калмыку. - Я мог бы вас убить, Калмык. И в последнюю минуту вы бы узнали, что такое настоящая крутизна. Но милосердие не чуждо и колдунам. Выпейте это. Здесь ваш шанс.

Калмык инстинктивно отклонился от стакана и уперся в спинку кресла. В глазах его плеснулся ужас. Все закончилось. Его толкали в бездну.

- Эта штука будет выводить из вас зверя. Назовем это так "модифицированная органическая очистка витального существа." Но не суть важно. Главное то, что если животное - это почти все, что вы есть, то вы умрете. Если нет - будете жить. Заново. Так, как захотите - как Калмык, или как Владимир Михайлович - это уже не в моей власти. - Он приподнял стакан до уровня лица Калмыка. - Пейте, Калмык. Будьте мужчиной.

Калмык вжался в кресло изо всех сил. Губы его затряслись, затравленный взгляд не отрывался от страшного стакана. Он не хотел умирать. Нет, он был не готов умирать сейчас. Нет.

Он никогда бы не взял стакан. Но гипнотизирующий взгляд человека напротив подтолкнул его. Он сомнамбулически встал и залпом выпил всю воду. И тут же очнулся и увидел, как демоны беззвучно растворились в воздухе.

Человек в светлом плаще поднялся и, остановившись в дверях, сказал:

- Час пробил. Прощайте.

Калмык рухнул в кресло. Он вытащил из пачки сигарету, прикурил и нервно затянулся. Немного успокоившись, потянулся к дверце бара за спиной. Но час пробил.

Неудержимый позыв рвоты погнал его в туалет.

Калмык стоял над унитазом, исторгая из себя черную слизь, и сквозь желтую пелену страха чутко прислушивался к себе, ожидая развязки.

Калмык не умер - остался жив.

На следующее утро он проснулся со странным ощущением внутренней пустоты как будто из его груди и живота изъяли нечто. Нечто такое, что незаметно жило в нем, органично слитное с телом и духом., беспокойное, сильное и жестокое, и не давало ему покоя, и подзуживало, и толкало на поступки, угодные только этому нечто. Калмык мгновенно воспроизвел в памяти события последних суток, лицо человека в светлом плаще, рожи демонов и снова настороженно прислушался к себе. Ему показалось, что внутри него сейчас находится чистый лист, девственно чистый. И даже не лист, а некий незаполненный анкетный бланк. И бланк этот требует немедленного заполнения. В противном случае Калмык никуда не сможет двигаться, ничего не сможет сказать, потому что просто не будет знать, куда ему идти и что ему говорить.

Калмык судорожно вздохнул и осторожно сел на постели. Он уже понял, как будет заполнять внутреннюю анкету: из головы. Только вот что из нее, из башки своей бедовой, брать, пока не определился. Он все прекрасно помнил о себе, о своей жизни, о мире, о своем отношении к людям. А еще он помнил слова человека в светлом плаще: "Как Калмык или как Владимир Михайлович - это уже не в моей власти..."

Калмык заколебался. Может, действительно стать Владимиром Михайловичем? Скучновато ему будет жить в такой ипостаси, зато клоуны, если надумают вернуться, никогда его уже не достанут... Да. Но что он знает о жизни, которой никогда не жил? Правила да законы, да клятву пионерскую, глупую, в детстве оскомину набившую, катехизис этот долбаный...

В общем, заключил для себя Калмык, ни шиша он не знает. Ничего. Ни хрена. Внезапно он обозлился на человека в светлом плаще.

- Во, блин, гадина... - удрученно вырвалось у него, он услышал свой голос и вдруг обрадовался. Он, не имея сейчас никаких точек опоры внуутри, никаких мировоззренческих маячков, вдруг выдал оценку! И он узнал сам себя: это была оценка Калмыка! Он почувствовал, что первая строчка в анкете заполнена. Калмык оживился. К чертовой матери Владимира Михайловича! Откуда он знает, каким должен быть этот прекраснодушный болван! Не знает он Владимира Михайловича, не знает и знать не хочет. Зато отлично помнит Калмыка, самого себя то есть. Значит, Калмык и будет заполнять анкету, Калмыку и карты в руки, Калмык и будет небо коптить, раз уж выжил в такой переделке!

Он заставил себя успокоиться, прикрыл глаза и начал заполнять внутреннюю анкету.

Строчку за строчкой.

Через полгода Калмык занялся расселением коммуналки на Ленинском проспекте. Владельцем одной из комнат в огромной квартире был молодой дебелый парень, упрямый, как баран. Ни в какую не хотел он на обмен с доплатой, не нужна была ему отдельная квартира в Бибиреве - хоть кол на голове теши! Хотел парень остаться на Ленинском проспекте, однокомнатная квартирка, пусть и маленькая, да же с окнами на проспект, его бы устроила. Ничего себе аппетиты! В смету Калмыка требования парня не укладывались никоим образом. После долгих переговоров он напустил на несговорчивого дурака поправившегося к тому времени Неандертальца и Хохла.