Идиоты первыми - Страница 64

Скарпио тайком ущипнул Фидельмана за бедро.

— Перестань, не то скажу хозяину.

Анджело вернулся и открыл карту. Дама. Семь с половиной — выигрыш. Он сунул в карман последние сто лир Фидельмана.

— Ступай спать, — распорядился он. — Завтра тяжелый день.

Фидельман поднялся на пятый этаж в свою каморку, подошел к окну, поглядел на темную улицу. Убьешься ли, если прыгнешь? Очевидно — убьешься, и он разделся и лег. Каждый вечер, а иногда и днем, он так выглядывал в окно. Однажды Тереза с визгом схватила его за ноги, увидев, как сильно он высунулся, и визжала до тех пор, пока клиент одной из девиц, голый мощный мужчина, не вбежал в комнату и не втащил Фидельмана обратно.

Иногда Фидельман рыдал во сне.

Он проснулся со страху, Анджело и Скарпио вошли к нему в комнату, но не тронули его.

— Можете обыскать все, — сказал Фидельман, — ничего вам не найти, кроме куска сухой булки.

— Заткнись, — сказал Анджело, — мы пришли предложить тебе кое-что.

Фидельман медленно приподнялся в постели. Скарпио вынул желтый лист бумаги, исчерканный его рисунками.

— Мы увидали, что ты умеешь рисовать. — Он ткнул грязным ногтем в нагую фигуру.

— Немного умею, — скромно признался Фидельман. — Так, балуюсь, смотрю, что получится.

— А скопировать картину сможешь?

— Какую картину?

— Нагую натуру. Венеру Урбинскую Тициана. Подражание Джорджоне.

— Ах, эту! — Фидельман подумал. — Эту, пожалуй, не смогу.

— Да это любой дурак сможет.

— Замолчи, Скарпио, — сказал Анджело. Он тяжело сел у изножья узкой койки Фидельмана.

Скарпио мрачно смотрел в окно на безрадостную улицу.

— В Лаго Маджоре, на Изола Белла, в часе езды отсюда, — сказал Анджело, — есть маленький замок, и в нем полно дрянных картин, и только одна картина — подлинный Тициан, что доказано тремя экспертами — один из них мой зять. Она стоит полмиллиона долларов, но ее собственник богаче самого Оливетти и продавать картину не желает, хотя один американский музей давно ломает голову, как бы ее заполучить.

— Очень интересно, — сказал Фидельман.

— Вот именно. Во всяком случае, картина застрахована по крайней мере в четыреста тысяч долларов. Конечно, если ее кто-нибудь украдет, продать все равно будет невозможно.

— Так чего же возиться?

— То есть что значит — возиться?

— Нет, я вообще, — растерялся Фидельман.

— Ты лучше послушай, тогда узнаешь, — сказал Анджело. — Предположим, ее украли, спрятали и требуют выкупа. Что ты об этом думаешь?

— Выкупа? — переспросил Фидельман.

— Да, выкупа, — сказал Скарпио, стоя у окна.

— Не меньше трехсот тысяч долларов, — сказал Анджело. — Для страховой компании это прямая выгода. На такой сделке они сэкономят сто тысяч долларов.

И он изложил свой план. Они сфотографировали Тициана со всех сторон, во всех ракурсах, с разных расстояний, подобрали лучшие цветные репродукции из разных книг. У них есть точные размеры полотна и каждой отдельной фигуры на нем. Если Фидельман сумеет сделать приличную копию, они закажут дубликат рамы, темной ночью отнесут копию в картинную галерею замка и увезут оригинал. Все сторожа там болваны, не заметят подмены в течение нескольких дней, а может и дольше, так что это лучше, чем просто вырезать картину из рамы. А в это время они перевезут картину в лодке через озеро и вывезут за границу, на Французскую Ривьеру. Итальянской полиции бешено везет — она всегда находит украденные картины, а во Франции с этим легче. А когда картина будет надежно спрятана и Анджело вернется в отель, Скарпио свяжется со страховой компанией. Ты только представь себе — какая сенсация! Страховая компания поймет весь блеск этой операции, и ей придется выложить денежки.

— Сделаешь хорошую копию — получишь свою долю, — сказал Анджело.

— Долю? — спросил Фидельман. — А сколько это будет?

— Во-первых, паспорт, — сказал Анджело осторожно, — плюс двести долларов наличными и — до свидания!

— Пятьсот долларов, — сказал Фидельман.

— Скарпио, — терпеливо сказал хозяин, — покажи-ка ему, что у тебя в брюках.

Скарпио расстегнул куртку и вытащил из висевших на поясе ножен длинный, зловещий кинжал. Фидельману и смотреть было нечего: он отчетливо почувствовал, как холодный клинок вонзается ему между ребер.

— Триста пятьдесят, — сказал он. — Мне нужен билет на самолет.

— Триста пятьдесят, — сказал Анджело. — Выдадим, когда сдашь готовую копию.

— А за материалы вы заплатите?

— Я оплачу все расходы, какие понадобятся. Но если ты задумаешь выкинуть штучку, захочешь нас надуть или обжулить, так проснешься без головы, а то и еще похуже.

— Скажите, — спросил Фидельман, подумав, — а что, если я откажусь от вашего предложения? Мирно, спокойно…

Анджело сердито встал со скрипучей койки.

— Ну и останешься тут до конца жизни. Выйдешь отсюда только в гробу — и в самом дешевом.

— Понятно, — сказал Фидельман.

— Ну, что скажешь?

— Больше мне нечего сказать.

— Значит — заметано, — сказал Анджело.

— Можешь отдыхать до вечера, — сказал Скарпио.

— Спасибо, — сказал Фидельман.

Анджело нахмурился.

— Сначала вымой уборные.

Достоин ли я? — думал Фидельман. — Смогу ли я сделать такую работу? Осмелюсь ли? — Сомнения обуревали его, множество сомнений, он затосковал, время уходило впустую.

Как-то утром Анджело позвал его к себе в контору.

— Хочешь пива?

— Нет, спасибо.

— Чего-нибудь покрепче?

— Нет, сейчас ничего не надо.

— Да что с тобой? Ходишь, будто мать похоронил.

Фидельман поставил ведро и щетку, вздохнул, но ничего не сказал.

— Почему не бросишь уборку и не начнешь работать? — сказал хозяин. — Я велел привратнику убрать шесть сундуков и всю ломаную мебель со склада — там два больших окна. Скарпио привез мольберт, он уже купил тебе кисти, краски, все, что надо.

— Там западный свет, неровный.

Анджело пожал плечами.

— Больше ничего сделать не могу. Сейчас сезон, номера занимать нельзя. Хочешь работать ночью, мы тебе поставим лампы. Конечно, это зряшная трата электричества, но я уж пойду тебе навстречу, раз у тебя характер такой, — лишь бы ты работал быстро и сделал хорошо.

— Главное — я понятия не имею, как подделать картину, — сказал Фидельман. — Все, что я могу, — это как-то ее скопировать.

— А нам больше ничего и не нужно. Технику предоставь нам. Сначала сделай приличный эскиз. Когда примешься за работу, я тебе достану кусок бельгийского холста — шестнадцатый век, с него счистили прежнюю живопись. Ты ее загрунтуй свинцовыми белилами, а когда подсохнет — делай эскиз. Кончишь писать, мы со Скарпио закалим холст, чтобы появились трещины, затрем их золой — древность! Может, даже сделаем мушиные пятна, а уж потом покроем лаком, клеем. Сделаем как надо. Про это целые тома написаны, а Скарпио читает как черт. Вовсе это не так сложно, как тебе кажется.

— А как же правильно передать цвет?

— Я сам для тебя сотру краски. Я Тицианом всю жизнь занимался.

— Неужели?

— Конечно.

Но вид у Фидельмана по-прежнему был несчастный.

— Что тебя грызет?

— Как же можно украсть у другого художника его мысль, его произведение?

Хозяин залился сиплым смешком:

— Тициан тебя простит. А сам он разве не украл фигуру Венеры Урбинской у Джорджоне? А разве Рубенс не украл одну нагую фигуру у Тициана? Все искусство — кража, везде крадут. Ты украл бумажник, пробовал украсть у меня лиры. На том свет стоит. Все мы люди.

— А разве это не святотатство?

— Все святотатствуют. Мы живем за счет мертвецов, а они нами живы. Возьми хоть религию, например.

— Боюсь, что я ничего не смогу сделать, пока не увижу оригинала, — сказал Фидельман. — На ваших цветных репродукциях цвет искажен.

— И на оригиналах тоже. По-твоему, Рембрандт писал такими тусклыми коричневыми тонами? А Венеру тебе придется писать тут. Если ты станешь копировать ее на месте, в галерее замка, какой-нибудь кретин сторож может запомнить тебя в лицо, и потом ты неприятностей не оберешься. И мы, разумеется, тоже, а кому нужны неприятности?