Иди до конца - Страница 6

Певица закончила арию, струнные голоса оркестра еще тянули великолепную мелодию, А затем обрушились аплодисменты, и все смешалось. Зал встал, орал, грохотал. Терентьев взглянул на бородатого человека в третьем ряду — тот тоже восторженно кричал, бил в ладоши. Дирижер пытался остановить несвоевременное вулканическое извержение чувств, он махал палочкой; до конца оратории недалеко, можно бы и подождать с аплодисментами. Потом, покорившись, он раскланивался, протягивал руки к оркестру и хору, приглашая их к торжеству, прижимал, благодаря за всех артистов, ладонь к сердцу.

— Ну как, ну как? — с волнением допрашивала Лариса, когда слушатели повалили к гардеробу и выходу. — Вы не сердитесь, что я вас вытащила на концерт?

— Боже, какая гигантская музыка! — отвечал Терентьев, растерянно улыбаясь. — А эта ария — невообразимо, просто невообразимо, Лариса!

На улице Лариса продолжала говорить о музыке. Она пыталась выразить словами переполнившие ее чувства. Терентьев отмалчивался или отвечал невпопад. Музыка еще звучала, она по-прежнему совершалась в нем, как некое событие его собственной жизни, о ней нельзя было говорить ни обыденными, ни восторженными словами. Лариса скоро поняла, что ему не до ее болтовни. Она остановилась на углу Каляевской.

— Здесь я сяду на троллейбус, Борис Семеныч. А вы, наверно, домой?

— Домой, Ларочка. Поработаю, как обычно. Завтра увидимся.

— Вы всегда все путаете, Борис Семеныч, — сказала она. — Завтра мы не сможем увидеться. Завтра воскресенье.

— Ну и что же? Давайте встретимся и погуляем, раз воскресенье. Если, конечно, вам не скучно, с таким стариком, как я.

Она посмотрела на него с благодарностью, но ответила по-своему:

— Скучно, конечно. Что поделаешь? С мальчишками еще скучнее. Лучше всего часиков в шесть. И на этом самом месте — хорошо?

Он пришел ровно в шесть, и Лариса появилась в ту же минуту. Он догадался, что она ждала его, где-нибудь укрываясь, но не показал виду, что знает это. Она была в том же нарядном платье, что вчера на концерте. Терентьев взял ее под руку. Они пошли, не глядя, в первую попавшуюся сторону. Терентьев старался попасть в шаг, но сбивался — Лариса подшучивала над его неудачными попытками. Потом она спросила, куда он ведет ее. Терентьев остановился.

— В самом деле, куда? Может, пойдем на выставку? Мне хочется на люди. Как вы, Ларочка?

— Вот еще — на выставку! Там же скучно! — Она посмотрела на его огорченное лицо и засмеялась. — Ладно, пойдемте на выставку!

Они повернули назад и спустились в метро. На выставке было шумно. Они прокатились на маленьком троллейбусе, сидели в дегустаторской, смакуя один сорт вина за другим, потом, проголодавшись, постояли в очереди за шашлыками. Когда они вышли из шашлычной, южную часть неба полосовали зарницы, издалека доносился гром. Налетел сильный порыв ветра, потом другой — надвигалась буря. Посетители заторопились к выходу, Лариса потянула Терентьева в дубовую рощицу на окраине выставки.

— Деревья не спасут нас от дождя, — предупредил Терентьев.

— Я не боюсь воды, Борис Семеныч. А вы такой большой, от дождя не растаете.

В роще дубы раскачивались и шумели, ветви то взмывали ввысь, то чуть не мели землю. Обычно молчаливый, надменный в своей нарядности, парк встрепенулся и ожил, весь куда-то с криком устремился — деревья в спешке отталкивали друг друга. Терентьев наслаждался и шумом, и качанием, и толкотней дубов, но Ларисе стало жутко среди этих слишком живых деревьев. Она побежала через дорогу и угодила в цветочную клумбу. Милиционер, увидев, как она с размаху влетела в цветы, предупреждающе свистнул. Лариса схватила Терентьева за руку.

— Бежим! — крикнула она. — Нас оштрафуют!

До сих пор милиционер особенно не присматривался к этой парочке, гулявшей в опустевшем парке, но когда они кинулись удирать, он пошел следом. Лариса с тревогой оглядывалась. Она энергично тащила Терентьева, тот, отшучиваясь, упирался. Милиционер ускорил шаги. Молния вспорола тучи — небо обвалилось в грохоте. Лариса в страхе метнулась к ограде в соседний Останкинский парк. Она мигом взлетела на каменное основание, вскарабкалась на решетку. Она с возмущением крикнула заколебавшемуся Терентьеву:

— Да не стойте же вы! Как вам не совестно, я боюсь одна!

Рассерженный милиционер бежал по аллее. Терентьев захохотал и тоже полез на решетку. Милиционер засвистел так пронзительно, что на мгновение перекрыл грохот ветра. Терентьев вдруг почувствовал, что сил его не хватит, чтобы перебросить свои девяносто килограммов через высокие прутья. Он два раза подтягивался на руках и два раза сползал, так и не оседлав утыканный пиками гребень. Лариса уже была на той стороне и с замиранием глядела на борьбу Терентьева с не дававшейся тому высотой.

— Граждане, стойте! — кричал милиционер, приближаясь. — Как не стыдно безобразничать!

Он был уже в пяти шагах, когда Терентьев наконец вскарабкался на решетку. Одна из пик вонзилась ему в карман, он пытался вытряхнуть ее, как сор, — она царапнула ногу. Терентьев снова подтянулся и спрыгнул на землю как раз в ту секунду, когда милиционер протянул руку, чтоб схватить его.

— Пьяные! — огорченно шептал тот, глядя сквозь решетку, как нарушители быстро скрываются меж деревьев. — Культурные люди напились, как извозчики!

Начался дождь. Лариса сразу затряслась в легоньком платье, когда упали первые капли. Терентьев накинул на нее пиджак, она закуталась и повеселела.

— Не понимаю этого безобразия! — сказала она с негодованием. — Останкинский парк не охраняется, потому что вход бесплатный, а за посещение выставки надо платить. Почему же нас хотели задержать, когда мы из платного перелезали в бесплатный? Если наоборот, я бы понимала!

— Скажите об этом милиционеру, Ларочка.

— Обязательно скажу, если он меня поймает.

— Очень жаль, если не поймает, — вы потеряете случай прочитать милиции лекцию по логике.

Дубы в Останкине бушевали еще яростней, чем на выставке. В этом парке их было больше, они вытягивались выше, нависали плотнее. Гроза заставила их встрепенуться и зашевелить ветвями, как лапами. Ларисе представлялось, что тысячи рук яростно и слепо шарят в воздухе. Под рослым дубком, где они с Терентьевым укрылись, дождя не чувствовалось, но Ларису снова охватил страх. Терентьев успокаивал ее шутками, но, когда молнии стали сверкать чуть ли не над головою, Лариса в смятении выскочила из-под листвы на ливень. Терентьев нагнал ее и потянул назад.

— Не хочу! Не хочу! — твердила она, вся дрожа. — Идемте скорей домой, я боюсь!

Ему удалось втащить ее под навес витрины с фотографиями передовиков какого-то завода. Они прислонились к стеклу. Терентьев обнял Ларису за плечи, она вся сжалась, припав к его груди. Дождь низвергался уже не каплями и не струйками, а водяными прутьями, они боронили землю, вонзались в мчавшиеся по аллеям потоки, те шипели и взбрызгивались. Небо пылало со всех сторон, молнии перерезали одна другую. И блеск и грохот неслись не сверху, а отовсюду, все кругом сверкало, лилось и гремело. Ветер утих, словно придавленный грохотом и тоннами рушившейся воды, — в пронзительном свете молний было видно, как все кругом затянуто туманом мельчайших водяных брызг. Потом наступил перелом, гроза ушла к Ново-Владыкину, дождь замедлился, а ветер ожил — снова дико заметались и закричали деревья.

— Как вам не стыдно? — сказала Лариса. — Вы целуете меня! Что это такое?

Она сердито высвободилась из рук Терентьева, провела по мокрым волосам — с них текла вода. Ему показалось, что она собирается опять под дождь, он схватил ее, но так неловко, что локтем ударил по витрине.

Стекло треснуло, куски со званом посыпались на землю. Ошеломленный Терентьев наклонился над осколками, но перепуганная Лариса потянула его в сторону.

— Скорей, скорей! — торопила она. — Вот теперь уж нас обязательно задержат.

Она бежала по воде, не разбирая дороги, и остановилась лишь у выхода из парка. Никто их не преследовал, и парк и улицы казались вымершими. Дождь оборвался внезапно, как и начался, на севере еще сверкали молнии, на юге, в разрывах уходящих туч, светили звезды. Было так тихо и тепло, что и насквозь мокрая одежда не вызывала озноба. Остановившись под липой, возле троллейбусной остановки, Лариса протянула Терентьеву его пиджак.