Идентичность: юность и кризис - Страница 79

308

пробуждению сознания народа. В Индии, как и в других странах, было пробуждение от того, что Ганди назвал "четырехкратным крахом" - последствием любой колонизации: политическим, экономическим, а также культурным и духовным.

Стоит еще раз вернуться к некоторым аспектам проблемы идентичности и соотнести их с внезапным пробуждением самосознания негров в Соединенных Штатах.

Начнем с биографического материала: в начале этой книги я указал на то, что трудно было бы ожидать от негритянских писателей столь же позитивных заявлений, как те, что были сделаны У. Джеймсом и 3. Фрейдом, - воодушевленных или торжественных признаний внутреннего ощущения тождества с самим собой и с частью окружающего мира. Чтобы быть столь же правдивыми, негритянские писатели должны с тем же пылом попытаться сформулировать ужасные последствия того психологического явления, которое мы называем идентичностью. И действительно, соответствующие высказывания негритянских авторов изложены в столь отрицательных терминах, что сначала возникает впечатление полного отсутствия идентичности или, во всяком случае, доминирования в ней негативных элементов. Существует классическое высказывание Дюбуа о неуслышанности негров, а следует помнить, что Дюбуа был расово "интегрирован" и вел в своем городе в Беркшире настолько привилегированную жизнь, насколько это вообще возможно для негритянского мальчика. Но вот этот отрывок:

"Трудно объяснить другим психологическое значение сегрегации. Это все равно что, выглядывая из темной пещеры в склоне нависшей над ней горы, смотреть на идущих мимо людей и пытаться заговорить с ними. Вы говорите вежливо и убедительно, объясняя, что эти заживо погребенные лишены возможности двигаться, выражать себя и развиваться, что освобождение их из тюрьмы - не просто вопрос любезности, сочувствия или помощи им; оно для всех явилось бы благом. Вы говорите спокойно и логично, но замечаете, что идущие мимо даже не оборачиваются, а если и обернутся, то лишь взглянут с любопытством и продолжают идти дальше. Постепенно узники начинают понимать, что эти люди их не слышат, что между ними и остальным миром какая-то невидимая

309

стеклянная стена. Они начинают волноваться, говорить громче, жестикулировать. Некоторые прохожие из любопытства останавливаются; эти жесты кажутся им бессмысленными, они смеются и идут дальше. Они все еще не слышат или слышат плохо, но не понимают, чего от них хотят. Тогда узники начинают выходить из себя: кричать, бросаться на стены, вряд ли понимая, что кричат в пустоту и что их гримасы снаружи кажутся смешными. Некоторым удается выбраться наружу ценой неимоверных усилий и страшных увечий. Здесь они оказываются лицом к лицу с огромной, испуганной и безжалостной толпой людей, дрожащих за свою жизнь"2.

От "неуслышанного" негра Дюбуа лишь один шаг до Болдуина и Эллисона, у которых в самих названиях книг заложена идея невидимости, безъшянности, безликости. Но я не склонен считать это просто печальным проявлением негритянского ощущения "я - никто", социальной роли, доставшейся им, видит Бог, по наследству. Я бы скорее объяснил отчаянную и упорную поглощенность этих авторов идеей невидимости как чрезвычайно энергичное и мощное требование быть услышанными и увиденными, быть признанными индивидуальностью, имеющей возможность выбора, а не людьми, выделяемыми по одному самоочевидному признаку - цвету кожи. Они упорно отстаивают существующую, но непроявленную, в каком-то смысле безгласную идентичность, которая не может пробиться сквозь заслоняющие ее стереотипы. Они хотят снова отвоевать для своего народа, а прежде всего (как и положено писателям) для себя то, что Ванн Вуд-ворд называет "утраченной идентичностью". Этот термин нравится мне тем, что подразумевает не пустоту, как у многих современных авторов, а нечто, что нужно искать и моркно найти, что может быть пожаловано или дано, создано или изготовлено, - нечто обретаемое заново. Я подчеркиваю это потому, что существующее латентно может стать реальностью, а значит, и мостом от прошлого к настоящему.

Итак, распространенная поглощенность идеей идентичности может пониматься не только как свидетельство "отчуждения", но и как корректив исторического развития. Возможно, поэтому писатели-революционеры, принадлежащие к национальным или этническим меньшинствам

310

(например, ирландские эмигранты или американские негритянские и еврейские писатели), стали выразителями и пророками расстройства идентичности. Художественное творчество выходит за рамки жалоб и разоблачений, оно предполагает этическую позицию: следует проявлять терпимость к болезненной идентичности, которая играет в сознании человечества роль критика, точка зрения писателя и его идеи нужны, чтобы избавиться от того, что более всего угрожает идентичности, а именно от разделения людей на так называемые псевдовиды.

В этой новой литературе ранее неосознаваемые или невыраженные факты осознаны и находят символическое выражение, этот процесс в каком-то смысле подобен психоанализу, но здесь не "клинический случай", а бунт, не внутренняя перестройка, а интенсивный контакт с исторической реальностью.

В конце концов, разве и эти писатели не провозглашают превосходство раздираемой противоречиями идентичности над теми, кто чувстэует себя в такой же безопасности, как обитатели спокойного загородного дома?

Речь здесь идет не о чем ином, как об осознании факта существования человеческого рода и долга человека. Великие религиозные деятели пытались добиться этого осознания, но церковь не противостояла, а скорее солидаризовалась с той тенденцией, которую мы имеем в виду, а именно с глубоко укоренившимся убеждением в том, что провидение поставило данное племя, нацию, касту или даже религию "естественным образом" выше других. Это, как мы уже говорили, видимо, часть того психосоциального процесса, который привел'к образованию псевдовидов. Конечно, его истоки - в племенной жизни и во всех тех особенностях эволюции, которые привели к возникновению человека. Среди них - затянувшееся детство, во время которого ребенок, наиболее "универсальное" животное, способное приспособиться к самой разной среде, приобретает особенности члена определенной группы, в нем взаимодействуют "внутренний мир" и социальная среда. Ему внушают убеждение, что именно его "вид" входил в замысел творения всеведущего Божества, что именно возникновение этого вида было событием космического значения и что именно он предназначен историей стоять на страже единственно правильной разновидности челове-

311

чества под предводительством избранной элиты и вождей. Слово "псевдо" подразумевает псевдологию, вид лжи, когда лгут, будучи по крайней мере временно убеждены в том, что говорят правду; и действительно, прогресс чело-вечества в силу различных причин принял такое направление, что ему иногда бывает трудно нести груз разумности и человечности, еще не уничтоженных иллюзиями и предрассудками, уже не заслуживающими даже названия мифологии. Я имею в виду опасное сочетание технологической специализации (в том числе вооружение), сознания собственной праведности и того, что можно назвать географической ограниченностью идентичности. По всем этим причинам за поговоркой "hominem hominis lupum"* стоят вещи гораздо более страшные, чем то, что наблюдается среди волков. Ведь человек, обладающий смертельным оружием, проникнутый лицемерием и панически боящийся утратить идентичность, не только теряет ощущение принадлежности ко всему человечеству, но и восстает против другой его части с яростью, как правило нехарактерной для животного "социума". Видимо, технологическая изощренность лишь усугубляет проблему именно тогда (и это, вероятно, не случайно), когда для того, чтобы выжить, совершенно необходима более универсальная, широкая идентичность. Национал-социалистическая Германия - самое ужасное проявление убийственной массовой псевдологии, которая может охватить современную нацию. Хотя все мы несем в себе какие-то зачатки, тенденции, объяснимые "привязанностью" нашей идентичности к какому-нибудь псевдовиду, после Второй мировой войны мы убедились в том, что это перестало быть невинной роскошью и что человечество, при всей своей адаптивности, третьей мировой не переживет. Но те, кто видит, как "сплоченное большинство" лицемерно продолжает это отрицать, должны понять, что для того, чтобы люди осознали свою принадлежность ко всему человеческому роду и перестали относить себя к псевдовидам, они должны не только создать новую общую технологическую вселенную, но и преодолеть предрассудки, характерные в прошлом для всех (или почти всех) типов идентичности. Ведь лю-