Идентичность: юность и кризис - Страница 54

Очевидно, я весь был во власти своего рефлексивного ума; и, когда я объективно размышлял о ситуации, в которой я находился, мои страхи прекращались. Но имелась тенденция к повтору сновидений и реминисценций, и к повтору яркому; и тогда смешение начиналось вновь, с ощущением страха, что оно будет развиваться дальше.

Затем я посмотрел на часы. Половина первого! Полночь, следовательно. И это дало мне другую рефлексивную идею. Обычно, отправляясь спать, я проваливаюсь в очень глубокую дремоту, из которой я никогда не выхожу раньше двух часов. Следовательно, я никогда не пробуждался от полуночного сна, как сделал это сегодняшней ночью, поэтому мое обычное сознание не сохраняло воспоминаний от полуночных сновидений. Когда я проснулся ночью, мой сон казался ужасно тяжелым. Состояние сна поддерживает память сновидения, так почему бы два последовательных сновидения (когда два из трех были по-

216

следовательными) не могли быть воспоминаниями полуночных сновидений предыдущей ночи, провалившихся вместе с настоящим сновидением в память о нынешнем пробуждении? Почему, короче говоря, я не мог быть полуночным слоем моего прошлого?

Эта идея принесла большое облегчение, я чувствовал себя теперь так, как если бы я полностью владел своим разумом… Казалось, таким образом, что порог между рациональным и болезненным состоянием у меня несколько понизился, как если бы аналогичная спутанность могла находиться очень близко к пределам возможностей каждого из нас".

И даже как порой кажется, что сновидения Фрейда (особенно про Ирму) были увидены лишь для того, чтобы раскрыть природу сновидений, так Джемс заканчивает свое описание утверждением, что это сновидение, являвшееся "точной противоположностью мистического озарения", было пронизано "чувством того, что реальность была обнажена", - чувством, которое он обнаружил в себе, чтобы быть "мистическим в высшей степени". И в своем стремлении и близости к переходу он заканчивает предположением, что это его сновидение было увидено "в действительности", но только другим "я", загадочным незнакомцем.

Глава V Теоретическая интерлюдия

Я должен теперь задать несколько теоретических вопросов - вопросов, формулировка которых заняла десятилетия, - от лица моих коллег и тех исследователей человеческого поведения, которым близки по духу наши клинические и теоретические заботы. В настоящее время это неизмеримо большая группа людей. Но не для каждого читателя все в этой главе окажется близким его жизненному опыту и интересам.

1. "Эго" и окружение

До сих пор я почти преднамереннно (мне нравится так думать) пробовал использовать термин "идентичность" во многих различных смыслах. В одном случае он, казалось, относится к сознательному чувству уникальности индивида, в другом - к бессознательному стремлению к непрерывности жизненного опыта, а в третьем - к солидаризации с идеалами группы. Иногда он, по-видимому, употреблялся как в обыденной речи, был разговорным и наивным, в других случаях оказывался связанным с понятиями психоанализа и социологии. И не раз это слово соскальзывало с пера больше по привычке, благодаря которой многое кажется хорошо знакомым, прежде чем полностью прояснится. Поскольку, впервые сообщив о предмете исследования (в гл. II "Записок клинициста"), я объявил, что изучаю "эго-идентичность", то теперь я должен еще раз вернуться к понятию "эго".

Идентичность в самом общем смысле совпадает, конечно, во многом с тем, что целым рядом исследователей включается в понятие "я" в самых различных его формах: "я-концепции"1, "я-системы"2 или того флюктуирующего

218

"я- опыта", который описан Шилдером3, Федерном4 и другими. В психоаналитической "эго-психологии" ранее всех эта общая область наиболее ясно была очерчена Хартма-ном, когда при обсуждении так называемого либидного ка-тексиса "эго" в нарциссизме он пришел к заключению, что речь идет скорее о "я", которое таким образом катексиру-ется. Он отстаивает термин "саморепрезентация", противопоставляя его "репрезентации объекта"5. Эта саморепрезентация в определенном смысле была предвосхищена Фрейдом в его периодических отсылках к позиции "эго" по отношению к "я" и к флюктуирующим катексисам, которые даруют это "я" подвижным состоянием самоуважения6.

Сначала мы здесь займемся генетической непрерывностью такой саморепрезентации - непрерывностью, которая, несомненно, должна быть отнесена за счет работы "эго". Никакой другой внутренний фактор не мог обеспечить избирательного выделения значимых идентификаций на всем протяжении детства и постепенную интеграцию образов "я", достигающую кульминации в чувстве идентичности. По этой причине я вначале и назвал идентичность "эго-идентичностью". Однако, избрав название, аналогичное "эго-идеалу", я поставил вопрос о взаимоотношениях "эго-идеала" и "эго-идентичности".

Фрейд относил интернализацию воздействий окружения к функциям "супер-эго" или "эго-идеала", которые должны представлять приказы и запрещения, исходящие от окружения и его традиций. Давайте сравним два утверждения Фрейда, относящихся к этому вопросу.

"Супер- эго" ребенка в действительности строится не по модели родителей, а по модели "супер-эго" родителей; оно перенимает то же самое содержание, становится проводником традиций и всех вечных ценностей, которые передавались этим путем от поколения к поколению. Вы можете легко догадаться, насколько важно признание "супер-эго" для понимания социального поведения человека, например проблемы делинквентности, и, возможно, для обеспечения нас некоторыми практическими советами по образованию… Человечество никогда не живет полностью в настоящем. Идеологии "супер-эго" увековечивают прошлое, традиции племени и народа, которые поддаются, хотя и медленно, влиянию настоящего, новых тенденций

219

развития и, пока они действуют через "супер-эго", играют важную роль в жизни человека"7.

Здесь необходимо отметить, что Фрейд говорит об "идеологиях "супер-эго", понимая "супер-эго" как некое вместилище идей; тем не менее он также отсылает к нему как к "проводнику", то есть к части психической системы, через которую такие традиционные идеи и идеалы действуют. Очевидно, что под "идеологиями супер-эго" Фрейд имеет в виду нечто подсознательное в соответствии с близостью "супер-эго" к архаике и что в то же самое время он приписывает им магическую внутреннюю принудительность. Но очевидно также, что термин "идеология" используется им в более широком смысле, чем при сугубо политическом употреблении; я в свою очередь также пытался рассматривать идеологию как психологический факт и, обязательно связывая ее с политическими феноменами, не объяснял ими.

Во втором утверждении Фрейд признает также и социальную сторону "эго-идеала".

"Эго- идеал" очень важен для понимания психологии группы. Помимо своей индивидуальной стороны, этот идеал имеет социальную сторону; он является также общим идеалом семьи, класса или нации"8.

Очевидно, что здесь начинает проводиться различие между терминами "супер-эго" и "эго-идеал", основывающееся на их разном отношении к онтогенетической и филогенетической истории племени. "Супер-эго" понимается как более архаичное, более полно интернализованное и более бессознательно репрезентирующее врожденную склонность человека к развитию примитивного, категорического сознания. "Супер-эго", родственное ранним интроекциям, остается поэтому ригидно мстительным и карающим внутренним агентом "слепой" морали. Напротив, "эго-идеал", как представляется, более гибко и сознательно связан с впитанными в детстве идеалами определенной исторической эпохи. Он ближе к той функции "эго", которая обозначается как испытание реальности: идеалы могут изменяться.