Идеальный топ (СИ) - Страница 17

Он тяжело вздохнул, неловко потоптался на месте, после подошёл и уселся прямо на пол у матраса. Пальцы не слушались и даже не гнулись, пока он расстёгивал пиджак и косился на влажные тёмные волосы и спрятанную под одеялом спину. Покончив с пуговицами, Бэкхён стянул пиджак и небрежно бросил на пол, подтянул брючины, согнул ноги в коленях и обхватил их руками, крепко сцепив ладони в замок. Нервно сглотнул, после облизнул пересохшие от волнения губы.

— Я всегда знал, чем отличаюсь от большинства. — Голос тоже не слушался и звучал чересчур тихо в сумраке комнаты, но Бэкхёна это не остановило. Раз уж начал, то стоило продолжать. — Когда я говорю, что знал это с младенчества, это не такое уж и преувеличение. Я не любитель спорта и всяких игр, но мне всегда нравилось проводить время с другими мальчишками. Я записывался во все команды, какие мог, даже если не умел толком играть. Ты не подумай, я не делал ничего такого. Ничего грязного или недостойного. Я просто хотел быть там, где много мальчишек. Мне нравилось слышать их голоса, шутливые перебранки, разговоры о том и другом, иногда просто прикасаться и смотреть. Это всё выглядело вполне естественным, и меня лишь считали хорошим другом. Никто и ничего не подозревал.

Бэкхён помолчал немного, собираясь с силами.

— Но всё хорошее не может длиться вечно. В моём случае всё закончилось довольно глупо и нелепо, зато при всех и на занятии. Я даже не помню деталей — слишком был ошеломлён сам. Помню, что мы смотрели на статуи. Древняя Греция или Рим. И когда госпожа Ким показала одну из статуй с обнажённым юношей, я просто не справился. Идиотизм, да? Но я в самом деле не смог, это было сильнее меня. Дело даже не в том, что статуя была красивой, а, наверное, в качестве изображения, когда видно было, с какой любовью её сделали. Не знаю. Просто это было на весь тёмный экран и как настоящее, живое. Меня в один миг накрыло с головой, а потом я стоял, все на меня смотрели… это было как в кошмаре. Ещё и форма светлая, и… В общем, ситуация сложилась настолько однозначная, что поправить её было невозможно ничем и никак. Банально, верно? Я был не единственным подростком, который так облажался, но только у меня причина выходила за границы нормы. Потому что я при этом пялился на изображение нагого парня. Это стало началом моего персонального ада.

Бэкхён ещё плотнее сплёл пальцы, с силой сжал и закусил губу. Миллион раз он рассказывал себе всё это в мыслях, но ещё ни разу не говорил никому. И сейчас, когда он говорил об этом вслух, всё выглядело ещё глупее и нелепее, а Чонин молча лежал на матрасе, завернувшись в одеяло. Бэкхён понятия не имел, слушал он или уже уснул, но слова сами просились на язык. И прямо сейчас Бэкхён хорошо представлял себе, в чём сила таинства исповеди у христиан.

— После того случая… от меня отвернулись все, считай. После игр или занятий в спортзале я приходил в раздевалку и уже заранее знал, что кто-нибудь непременно открыл мой шкафчик. Туда подбрасывали презервативы, писали похабные надписи или наклеивали не менее похабные картинки, а одежду портили, оставляя мне женское бельё, топик и короткую юбку, или девчачью школьную форму. Выбор был невелик — или оставаться голым, или надевать женскую одежду. Даже когда я носил всё с собой, это слабо помогало. В душевой всё равно нормальную одежду кто-нибудь утаскивал и оставлял женские тряпки. А когда я выскакивал в женской одежде, мечтая поскорее убраться домой и переодеться, меня все снимали, чтобы после развесить снимки на всех стендах и в туалетах для мальчиков. Всего одно событие — и я стал изгоем. Когда это ударило по успеваемости, и мне влетело по первое число дома, я разозлился. Наверное, я просто не тот человек, который мог терпеть и молчать. В меня будто бес вселился. Я много занимался сам и ходил на занятия по хапкидо, несмотря на насмешки и издевательства. Я упорно старался защищать себя и превзойти других. Даже смог. Не сразу, но постепенно у меня получалось. Смешно, что девчонки относились ко мне лучше. Среди них хватало тех, кто тоже насмехался и пытался оскорбить, но их было намного меньше. И как раз в старшей школе я рискнул пойти на розыгрыш. Обиднее всего было, что парни в самом деле меня не узнавали. Они не притворялись. Они видели моё лицо, но смотрели не на него. Некоторых из них даже член под юбкой не смущал — им было всё равно. Они все поголовно считали, что это я виноват. Что я их обманул. Порывались либо избить, либо… Хотя я ведь не прятался. Я всего лишь выглядел девушкой, но моё лицо-то они знали. Если бы они смотрели на него, они бы не оказывались в дурацкой ситуации. Но они не смотрели. Они заранее считали, что я хуже всех только потому, что мне нравились парни. В глазах всех я был отбросом только поэтому. И уже неважно было, что я умею, что знаю и что могу. Они клеймили меня только потому, что я гей, а значит, отличаюсь от них. Словно я перестал быть человеком.

Бэкхён с усилием расцепил руки и потёр лицо ладонями.

— С тобой получилось всё иначе, но я ничего не знал о тебе и больше не встречал, поэтому выбросил из головы. Хотя меня тогда это всё же натолкнуло на мысль, что всё могло бы быть иначе, если бы никто не узнал правду. Если бы это так и осталось скрытым, ко мне относились бы по-прежнему. Даже сейчас ко мне относятся нормально, когда не знают. Но когда знают… — Бэкхён вздохнул. — Я не хочу, чтобы меня пожалели или мне посочувствовали. Просто… я теперь это понимаю. Понимаю, почему мир именно такой, почему люди именно такие, и почему таким, как я, светит только одиночество. Это не значит, что я этого хочу, но на что мне рассчитывать, если все вокруг всё скрывают, чтобы защититься? Я ведь и сам такой. Я тоже всё скрываю, чтобы защититься. Не потому, что я боюсь боли, но жить только с болью — это тоже не вариант. Мне третий десяток, Чонин. Я уже не тот, кто мог бы рискнуть всем ради мимолётности. Я хочу намного больше, но это невозможно для меня, ты ведь понимаешь? Я не хочу себе такой жизни до конца дней — в постоянной борьбе со стенами презрения и непонимания. И сейчас мне всё чаще кажется, что лучше возвращаться только в свой дом, пусть и пустой, чем обманываться миражами, всем ради них рисковать и прятаться от мира, который не понимает и презирает. Стабильная реальность лучше обманки, какой бы блестящей и красивой она ни была.

Бэкхён поёжился и снова скомочился, обняв колени.

— Я и тебя понимаю. Я даже ничего не имею против твоей жажды мести, если она есть. А она должна быть, потому что ты во всём этом не участвовал, наша встреча была случайной от начала до конца. Но в мести просто нет нужды. Ты всё равно не можешь сделать мне хуже, чем уже есть. Вот… — Бэкхён облизнул губы и прикрыл глаза. — Вот то, что я хотел тебе сказать…

Бэкхён сдавленно пискнул от неожиданности, потому что его бесцеремонно сгребли и утащили под одеяло, прижали спиной к груди, обхватили за пояс и согрели ухо шёпотом:

— Просто заткнись и спи, дурак. Тоже мне, всезнайка хренов.

Короткое копошение завершилось тем, что Бэкхён замер лицом к лицу с Чонином и осторожно выдохнул.

— Я в святых не верю, знаешь ли, так что… — Чонин зажал ему рот ладонью.

— Не претендую, потому что я тогда очень даже обиделся. Просто не имею привычки перекладывать собственную вину на чужие плечи. Ты мне пистолетом не угрожал, я сам повёлся и на свидание позвал, сам заинтересовался и пошёл у тебя на поводу, сам закрыл глаза на несоответствия. Соблазнитель из тебя никакой, поэтому соблазнился я сам. И мне как-то надо было пережить собственный интерес к парню, потому что ничем таким раньше я не занимался и полагал, что мне это несвойственно. Да так и было. И не пыхти возмущённо, я правду говорю. Потом было, конечно, но после тебя это пережить оказалось легче, да и всё не то. Но вот кое в чём ты прав… — Чонин помедлил и аккуратно убрал ладонь с лица Бэкхёна. — Я до сих пор помню, как ты без колебаний стянул с головы парик и так спокойно признался, что ты не девушка. В жизни бы не подумал, что ты боишься. Это было как вызов. Тебе словно было наплевать, кто и что там подумает — ты просто гордился, что нравишься мне. Стоял себе в платье и без парика и ничего не боялся. Я после ни разу такого не видел. Ты ведь ни капельки не стыдился тогда, а все смотрели и молчали, и боялись, а ты — нет.