Идеальный топ (СИ) - Страница 16

Чонин плавно повернул голову влево и расстегнул верхнюю пуговицу на белой рубашке, снова глянул на часы и понурился. Водил узловатыми пальцами по перламутровым клавишам, иногда поглаживал эску. Потом вновь вскинул голову — пятнадцать минут четвёртого, и он медленно поднялся с табурета.

Бэкхён решил, что Чонин сейчас уйдёт, и можно будет спуститься вниз, чтобы взять стакан мохито.

Ошибся.

У края сцены Чонин остановился, выпрямился, расправив плечи, сделал глубокий вдох и уверенно подхватил саксофон. Бэкхён подался вперёд, оперевшись локтями на перила, чтобы лучше разглядеть, как Чонин на миг с силой сжал губы, расслабил, а потом слегка подвигал нижней челюстью из стороны в сторону. Бэкхён даже попытался повторить это, но у него не получилось — мощности лицевых мышц явно не хватало.

Чонин поднёс к губам мундштук, помедлил. Бэкхён затаил дыхание: он лишь раз слышал, как играл Чонин, да и то тогда даже не вслушивался. Ещё Бэкхён знал, что звучание саксофона не совпадает с нотной записью. В зависимости от вида инструмента случается расхождение, поэтому для игры на саксофоне нужны не только твёрдые музыкальные знания, но и безупречный слух. И это уж не говоря о безупречном взаимодействии осанки, пальцев, языка, губ, лицевых мышц и дыхания.

Чонин коснулся верхней губой края мундштука и прикрыл глаза. Нежно-бархатный звук поплыл по залу. Негромкий. Низкие ноты после короткой паузы сменились более высокими, посмелее. Полосатик и официанты у стойки притихли, устремив взгляды на сцену.

Чонин играл с закрытыми глазами. Плавно изогнутые узловатые пальцы скользили по перламутру. Высокие ноты прятались в бархате низких. Саксофон то звучал чисто и звонко, то успокаивал ласковой хрипотцой.

Бэкхён стоял, закусив губу. Смотрел на безупречную осанку Чонина и думал, что мелодия, которую дарил саксофон, похожа на утренний туман, медленно окутывающий весь зал. Звуки стелились над полом, а потом взмывали под потолок. То густые, как облака, то прозрачные, как хрусталь.

Почти повиснув на перилах, Бэкхён слушал и пытался поймать разбегающиеся в звуках мысли. Потому что Чонин не походил на тех людей, что встречались на его пути. Чонин необъяснимо отличался, и Бэкхёну просто не хватало сил, чтобы сопротивляться притяжению. Даже в переменчивых звуках мелодии Бэкхёну чудилось: “Иди ко мне, не бойся”. Но укреплённая опытом циничность осаживала Бэкхёна: “Это лишь сиюминутное желание, красивый момент, который скоро закончится. Любовь — это только мираж для романтиков, а на деле это не больше чем болезнь и привычка. Поддайся, но потом ты будешь скулить побитой собакой, подыхая от боли и новых разочарований. Это того стоит?”

Бэкхён не знал, стоит или нет, но так и подмывало поддаться. Лишь вцепившиеся в перила намертво пальцы останавливали порыв сорваться с места и кинуться к сцене поближе. Оцепенение и страх — останавливали. Бэкхён не хотел, чтобы снова было так, как прежде.

Волшебство закончилось так непростительно быстро. После долгих финальных нот Чонин отнял мундштук от губ, немного постоял и знакомо глянул на часы. Ушёл со сцены, чтобы вскоре вернуться уже без саксофона и в небрежно наброшенном на широкие плечи пиджаке.

Бэкхён оставался наверху и наблюдал за сидевшим у стойки Чонином до четырёх утра. Не думал ни о чём — не мог. Слушал в голове непрерывно ту самую мелодию, что Чонин недавно играл: мягко-печальную, туманно-светлую. И Бэкхён старательно вспоминал минувшие события, но Чонин изменился. Раньше был тощим тёмным пострелом и зелёным юнцом, а прямо сейчас у стойки сидел молодой мужчина в классическом костюме — породистый и строгий, смахивающий на маститого юриста, политика или владельца крупной компании. Пожалуй, неизменными остались серьёзность, вдумчивость и прекрасные манеры — тогда, много лет назад, Чонин ими тоже щеголял и не позволял себе скабрезных выходок, как прочие.

Чонин устало провёл ладонью по лицу, тепло попрощался с Полосатиком и направился к двери. Бэкхён выждал немного и принялся выбираться к выходу. На улице вновь моросило, а Чонин ровным шагом двигался к повороту. Как только он исчез за углом, Бэкхён смахнул с волос капельки и побрёл следом. Время от времени он то ускорялся, то замедлялся, стараясь идти так, чтобы Чонин его не замечал. Сам же предпочитал держать Чонина в поле зрения. Предположил, что Чонин забежит куда-нибудь перекусить или купить перекус домой, но прогадал. Так спустя четверть часа они добрались до дома.

Подниматься по лестнице было волнительно — Чонин ступал совершенно беззвучно, и Бэкхён его совсем не слышал. На своём этаже Бэкхён задержался, но сверху вроде бы шумели, потому он, крадучись, принялся подниматься по ступеням. Различил женский голос, а после приник к неплотно прикрытой коридорной двери на этаже Чонина.

— …знаете! Просто не хотите говорить и покрываете!

— Вовсе нет. — Бэкхён чуть по двери не распластался всем телом, опознав спокойный низкий голос Чонина. — Я не так давно въехал и с предыдущим жильцом никогда не встречался. Если хотите, можете зайти и сами убедиться. Думаю, вам стоит повидаться с соседями. Они могут что-то знать. Или он мог попросить их передать вам что-нибудь. Зайдёте?

— Я не… нет… — Женский голос сорвался на всхлипы.

— Вот, возьмите.

— Спасибо.

— Хотите чашку чая? Вы тут, что же, всю ночь просидели? Не замёрзли?

— Нет… со мной всё в порядке. Спасибо.

Бэкхён ойкнул от неожиданности, когда дверь долбанула его по лбу.

— Извините… — пробормотала та самая девица, что в прошлый раз отвесила ему пощёчину. Она прижимала к глазам белоснежный платок и на Бэкхёна даже толком не взглянула. Зато на Бэкхёна взглянул Чонин и нахмурился.

— Гм… — Бэкхён потёр ушибленный лоб и неловко улыбнулся — возможность подловить Чонина на грязной игре канула в Лету. — Поговорим?

— Доброй ночи, — отрезал Чонин, отпер дверь и перешагнул через порог. Бэкхён стартовал с места и успел просунуть ступню между косяком и дверью, помешав Чонину запереться в квартире.

— Эй! Чонин…

— Я прождал тебя целый час после работы и хочу спать, — холодно отметил Чонин и слегка пнул по носку ботинка.

— Я пришёл, но застеснялся, — выпалил Бэкхён. — Подумал, что лучше посидеть у тебя.

— Сразу не мог сказать?

— Ну не мог же я при всех подойти к тебе. Я же застеснялся.

— Это ты-то?

— Это я-то. Чонин, ну?..

— Я не хочу сейчас с тобой разговаривать. Я сплю.

— Ты не спишь. Ты стоишь вообще-то.

— Иди домой. Я устал.

Бэкхён всё-таки подналёг на дверь и ввалился в прихожую. Чонин вздохнул, захлопнул дверь, стянул ботинки и убрёл в дальнюю комнату.

— Чашечку чая можно? — поинтересовался Бэкхён, распутывая шнурки.

— Сам делай. Я сплю, — донеслось из комнаты.

Бэкхён поплёлся делать себе чай. Нашёл чайник без проблем, включил. А вот чай пришлось поискать, как и чашки. Впрочем, заниматься чаем он таки не стал, а двинулся на экскурсию по квартире, стараясь всюду сунуть любопытный нос. Чонин торчал в ванной — там шумела вода.

В ближайшей комнате горел слабый свет. Там красовался большой стол, заставленный тремя мониторами, а рядом со столом торчал синтезатор. На полу змеились и клубились цветные провода, по углам комнаты ютились динамики. На подоконнике ровными стопками высились книги и нотные тетради, и даже валялась сложенная подставка для нот. На углу стола со стороны синтезатора Бэкхён увидел деревянный конус метронома.

В целом комната казалась пустоватой, но Бэкхён подозревал, что так и задумано. Он рискнул сунуться в соседнюю комнату и оценил её как гостиную, хотя там ещё грудились неразобранные коробки. В спальне тоже было пустовато: свёрнутый матрас на полу с подушкой внутри да шкаф, очертания которого терялись в сумраке.

Чонин проскользнул мимо Бэкхёна, обдав ароматной смесью чего-то горячего и ярко-апельсинового, ловко раскатал матрас, а через миг затих под тонким одеялом. Бэкхён даже растерялся, потому что хозяин нагло вознамерился спать при живом госте. Возмущение в этом случае выглядело глупым, ведь Чонин задержался по вине Бэкхёна, и это именно Бэкхёну не хватило духа подойти в клубе и просто поговорить. В некоторой степени Чонин был прав — это же просто встреча и беседа, и лишь сам Бэкхён знал, насколько это бессмысленно. А обвинить Чонина в непонимании Бэкхён не мог, ведь они в самом деле почти ничего друг о друге не знали.