Идеальный ариец - Страница 4
- Сказать об этом можно многое. Но фарс еще не сыгран до конца, и нужно подождать.
- Будет поздно.
- Возможно. Вполне возможно, - сказал Макс, - но в том-то и прелесть человеческой жизни, что нельзя полностью предвидеть будущее. Когда человек научится это делать, ему будет очень скучно. И возможно, он даже умрет от тоски. Предвидимое будущее не менее опасно, чем наше непредвидимое.
Он ушел от нее, унося с собой что-то недосказанное. Вечером к нему пришла мать, провела брезгливо пальцем по пыльным книгам и сказала ворчливым голосом:
- Мой друг, ты идешь печальным путем твоего отца. Макс, ты знаешь, я ни во что не вмешиваюсь. Но я должна заявить тебе, что твой Нигель становится опасным. Ты даже сам не представляешь, насколько он опасен. Он был бы другим, если б ты вел себя иначе. В наше время человек, который говорит, что думает, и делает, что говорит, является общественно нежелательным явлением. Такой человек отравляет и развращает окружающих. Это относится к тебе. Нигель уже раскусил тебя и взял твои шуточки на заметку.
- Ах, мамочка! - со смехом вскричал Макс. - Ну что такое Нигель? Ведь это же ничто. Ты права, я пустил развитие этого болвана на самотек. Зачатки идеализма трансформировались в нем в фашизм. Я искореню их. Завтра же Нигель пройдет операцию дезинтеллектуализации.
Мать поморщилась, она не любила сложных слов.
- Потом, - сказала она, поколебавшись, - эта девушка, которую ты прячешь... Все же надо такие вещи устраивать иначе. Ты не думаешь, в какое время мы живем.
- О, я только об этом и думаю, - сказал Макс.
- Это тоже очень плохо, - ответила мать и удалилась.
Ночью Макс проснулся от приглушенного стона. Ему показалось, что кто-то стукнул в стену. Набросив халат, он прошел в комнату Иды. Дверь была полуоткрыта, за нею все растворялось в иссиня-черной мгле. Макс шагнул вперед, нашарил выключатель. Свет вспыхнул, озарив пустую комнату.
- Ида, - негромко сказал Макс.
И вдруг увидел девушку. Она сидела на корточках между диваном и книжным шкафом. Плотно прижавшись спиной к лакированной поверхности и охватив коленки руками, она смотрела вперед открытыми неподвижными глазами. Бескровные губы были сжаты в серую ниточку.
Девушка беззвучно плакала.
- Тебя что-нибудь напугало?
Она покачала головой. Слезы полились еще сильнее. С большим трудом Макс уговорил ее лечь в постель. Под одеялом она казалась совсем маленькой.
Макс сел рядом и взял ее руку. Ладонь была теплой и влажной. Он не знал, что нужно сказать, и погладил ее слабые пальцы. Ему было жалко эту маленькую женщину, почти девочку, с тонкими ключицами и набрякшими от слез веками.
Когда она успокоилась и заснула, Макс ушел к себе и, ложась, подумал: "Что же ее так напугало? Воспоминание?"
Но этого ему никогда не удалось узнать.
Утром в дом ворвались эсэсовцы. Их привел Нигель. Он стоял в дверях, сложив руки на груди, и смотрел, как мать Макса трясущимися руками заталкивала белье в легкий дорожный сак.
Ида пыталась бежать через окно, но ее схватили и сильно избили. Она посмотрела долгим взглядом на Макса, и ему показалось, что она улыбается разбитыми в кровь губами.
Макс вздрогнул. Он вернулся к действительности: над площадью неслись черные тучи, точно дым от коптящих факелов.
Глядя на Нигеля, в такт своим словам размеренно взмахивавшего рукой, Макс подумал, что загадка осталась неразрешенной.
Концлагерь надолго отбил у него охоту к философствованию. Тогда он понял, что такое ответственность мышления.
"Почему нас так легко надувают? - думал Макс, разглядывая толпу перед кафе. - Каким чудом удается обманывать целые народы? Мы, немцы, едва ли не самый интеллектуальный народ в Европе, попались на такой примитивный логический крючок. И снова идем на ту же приманку. Что это такое? Какие темные силы все время толкают нас в бездну? Кто решит этот вопрос?"
В это время Крюге толкнул Макса в бок.
Он кончил.
Друзья сели в такси и поехали за машиной, в которой был Нигель.
- Ты думаешь сделать это сегодня?
- Если удастся.
Они проехали почти до конца городка. Нигель въехал во двор, где стоял чистенький коттедж.
Макс отпустил такси, и они пошли по пустынной улочке, обсаженной редкими деревьями.
- Как ты думаешь, узнает он нас при встрече?
- Не сомневаюсь. Он ничего не может забыть. Даже мелочь.
Ночь была пустой и тяжелой. Максу стало тоскливо. К чему все это? Других привязывает к жизни любовь и люди - у него осталась ненависть к Нигелю. Раздумья о нем и о том, как все случилось, было огоньком в душе Макса. Обычно силы черпают из надежд, он добывал их из глубокого отчаяния. Уничтожить Нигеля означало конец тоски. Но боль - это все же еще жизнь. А пустота.. . Никакими мыслями нельзя наполнить пустую душу. Они там просто не держатся. Это дырявое сито - предвестник смерти.
Макс толкнул коленом воротца и сказал Крюге:
- Подожди меня здесь.
Крюге напряженно расхаживал вдоль забора. Художник был взволнован. Соучастие в убийстве человека. Правда, едва ли можно назвать Нигеля человеком. Кроме всего, он по всем законам, божеским и человеческим, заработал смертную казнь. Преступления тут никакого нет. Но все же... Юлиус всматривался в ржавую ленту дорожки, по которой Штаубе шагал к дому. Художник видел, как Макс поднялся на крыльцо. Донесся приглушенный клекот звонка. Дверь распахнулась, и Макс исчез.
"Все же я женат, и дети..." - подумал Крюге. Минут через десять Штаубе появился. Он спокойно вышел на улицу и, подойдя к художнику, сказал:
- Теперь можно сматываться.
- Бежим!
- Погоди.
Макс посмотрел на окно дома, которое внезапно озарилось белым пламенем. Отрывисто рявкнул взрыв, и посыпались стекла.
- Пожалуй, не успеем.
- Ничего, давай!
* * *
Следователь Гюнтер досадливым жестом нажал кнопку звонка.
- Попросите Гольца.
В комнату развинченной походкой вошел молодчик лет тридцати.
- Послушайте, Альваро... Кстати, почему вас так зовут? Вы испанец?
- О нет, шеф. Эту кличку придумали друзья. И я присвоил ее себе как официальнуюv
Гюнтер пожал плечами.
- Присвоил. Ладно. Так что вы здесь написали?