Идеальные незнакомцы (ЛП) - Страница 12

Что, если он найдет меня в Интернете? В газете были статьи. Он знает, что я писатель, ему достаточно набрать мое имя...

— Оливия?

Я резко возвращаюсь в настоящее и вижу, что Джеймс и официант смотрят на меня. Ждут ответа на вопрос, который я пропустила.

— Простите, о чем вы спрашивали?

Терпеливо официант повторяет специальные предложения вечера. Я чувствую на себе тяжелый взгляд Джеймса, но не смотрю на него.

— Гребешки звучат отлично, спасибо.

— Закуски?

Я понимаю, что, видимо, пропустила и эту часть его речи. — Эммм, что бы вы ни предложили.

Он сияет. — Фуа-гра невероятна.

— Что угодно, только не это.

Он моргает от моего брезгливого тона, а потом предлагает: — Может быть, бри, завернутый в фило, с инжирным вареньем?

— Да. Отлично. Спасибо.

Джеймс заказывает филе миньон и зеленый салат, официант уходит, и мы остаемся наедине с моей цветущей тревогой.

Джеймс некоторое время сидит молча. — Если я сказал что-то не то...

Вот дерьмо. Если он все время будет таким наблюдательным, у нас ничего не получится.

— Нет, вовсе нет. Просто...— Я поднимаю взгляд и вижу, что он смотрит на меня с присущей ему напряженностью, с тлеющим мужеством и голодными глазами. — Я хотела спросить, говорил ли ты обо мне с Эдмондом.

Он откидывается на спинку стула. Не отрывая взгляда от меня, он ровно говорит: — Да. Я попросил его рассказать мне все, что он знает о тебе.

Мое сердце делает болезненное сальто под грудной клеткой. — И что он сказал?

— Что ты подруга Эстель, живешь в ее квартире. Писательница, которая приехала в отпуск из Америки.

Я изучаю его. Он что-то скрывает? — Что еще?

— Что ты показалась очень яркой и очаровательной, но у тебя были самые грустные глаза из всех, кого он когда-либо встречал.

Наши прикованные взгляды ощущаются как физическая связь, пальцы переплетаются и сжимаются, как живая проволока, проводящая тепло и электричество между нами через пустое пространство.

Я говорю, — Следующий, кто скажет, что у меня грустные глаза, получит вилку в свои глаза.

— Я знаю, — приходит мягкий ответ, — Ты не хочешь говорить о чем-то личном, и я это уважаю. Но ты спросила.

Его тон одновременно нежный и интимный, будто мы уже любовники. От этой нежности у меня подступает комок к горлу. Я уже давно не чувствовала такой нежности от мужчины. Такого безраздельного внимания у меня не было очень давно, и хуже всего то, что... я не заслуживаю этого.

Я не заслуживаю того, чтобы сидеть здесь, чтобы дышать, когда моя единственная причина жить находится шесть футов под землей.

Я с ужасом замечаю, что мои глаза слезятся.

Отчаянно пытаясь убежать от его жгучего взгляда, я отрываю свой взгляд от его глаз и встаю. — Извини, я на минутку. Мне надо в уборную.

Не дожидаясь ответа, я выхожу из-за стола и бешеным шагом бегу через весь ресторан к двойной двери возле фойе, мимо которой мы проходили по дороге сюда.

Я врываюсь в уборную и припадаю к противоположной стене, когда дверь за мной закрывается. Я стою и дрожу, удивляясь, как, черт возьми, он заставляет меня чувствовать себя такой обнаженной, когда все, что я чувствовала последние два года, было похоронено.

Он растопил меня своим первым взглядом. Его первый взгляд, который ищет, который видит.

Я опускаю лицо в ладони и стону.

Это была глупая идея. Я явно не готова к этому. Наивно думать, что эмоции не вмешаются, если я даже не могу сидеть с ним за одним столом, не срываясь в панике.

И это же не первый раз. Каждый раз, когда я разговариваю с ним, я убегаю. Если бы я с ним переспала, то, наверное, окончательно вышла бы из строя!

Я представляю себя скрученной голышом в рыдающий клубок на его кровати, а он беспомощно смотрит на меня, гадая, в какую психиатрическую больницу позвонить в первую очередь.

— Оливия.

Я поднимаю глаза и выпускаю писк ужаса. Джеймс стоит напротив меня в дверях женского туалета, материализовавшись так же беззвучно, как призрак.

Я открываю рот, чтобы заикнуться о каком-то жалком оправдании, почему я веду себя, как сумасшедшая, но прежде чем я успеваю заговорить, Джеймс сокращает расстояние между нами и подхватывает меня в свои объятия. Все мои страдания мгновенно утихают. Я перехожу от безумного хаоса в голове к реальному и заземляющему присутствию его тела.

О, Господи. О, Боже...

Если раньше мне казалось, что я таю от его взгляда, то его большое, теплое, крепкое тело на фоне моего оказывается совсем другой формой расплавления. Части меня, о которых я даже не подозревала, тают и начинают гореть.

— Просто дыши, — тихо говорит он, прижавшись губами к моему уху, — Просто чувствуй меня и дыши.

Еще никогда не было сказано семи более прекрасных слов.

Я припадаю к нему с облегчением, как будто прозвучало заклинание. Я обнимаю его за плечи, прячу лицо в его шею и вдыхаю запах его кожи. Когда я выпускаю его, я почти пьянею от желания.

Его сердце колотится так же бешено, как и мое.

Он прижимается щекой к моей. Он вплетает руку в мои волосы, сжимая мою голову в своей ладони. Он изгибается вокруг меня, защищая меня от чего? От моего собственного страха, я думаю. Моего воображения. От моего прошлого и всего и всего багажа.

От меня самой.

Кто-то толкает дверь и направляется к кабинке, будто мы невидимы. Она пользуется туалетом, моет руки и выходит, не сказав ни слова, будто двое влюбленных, переплетенных в дверях уборной, - это совершенно неприметная вещь, настолько обыденная, что даже не стоит того, чтобы на нее взглянуть.

А может, так оно и есть. Это же Париж, в конце концов. Переплетенные влюбленные - такое же привычное зрелище, как и уличные фонари.

— Лучше? — шепчет Джеймс, его шершавая челюсть щекочет мою щеку.

— Намного лучше, — шепчу я в ответ, прижимаясь к нему ближе. — Ты случайно не подрабатываешь приручением диких животных? Потому что если нет, то ты был бы настоящим мастером в этом.

Его смех - это низкая грохочущая вибрация на моем лице. Это смешно, насколько мне нравится этот звук. Я хочу записать его и воспроизводить, когда у меня стресс, пусть он успокаивает меня, как гипнотическое пение тысячи буддийских монахов.

Да, я пробовала петь в группе с монахами. Я все перепробовала. Горе толкает людей на отчаянные поиски любого облегчения.

— Когда я был ребенком, я хотел стать ветеринаром, — говорит Джеймс, немного отстраняясь, чтобы улыбнуться мне в глаза. — Это считается?

— Значит, помимо всего прочего, ты еще и любишь животных. Отлично.

— Почему у тебя такой разочарованный голос?

— Я пытаюсь найти фатальный недостаток для страховки.

— Страховки? От чего?

Я открываю рот, но останавливаюсь, чтобы не проговориться: От влюбленности в тебя. Вместо этого дарю ему загадочную улыбку.

— Я забыл, — говорит он, изучая мое лицо, — Мы же не переходим на личности.

— Хотя секунду назад ты сделал ошибку, сказав мне, что в детстве хотел быть ветеринаром.

— Нам лучше обсудить условия за ужином, чтобы я больше не открывал рот. Мне нужно знать, какие основные правила.

Его взгляд падает на мой рот. Когда он просто смотрит на мои губы, я начинаю стесняться. — Только не говори мне, что ты сейчас думаешь о сравнении фруктов с частями тела.

Он грубо отвечает: — Я думаю о том, как сильно я хочу тебя поцеловать, и как сильно я не хочу, чтобы наш первый поцелуй был в десяти шагах от туалета.

Это вызывает у меня легкое волнение. Мне нравится, как он говорит то, что у него на уме, безо всяких попыток скрыть это или приукрасить.

Этот человек очень полезен для моего эго. Действительно, очень полезен.

Улыбаясь и гораздо спокойнее, чем раньше, я разглаживаю ладони на его твердой груди.

— Придержи эту мысль, пока мы не закончим ужин. Если я скоро не получу что-нибудь поесть, ты вообще не сможешь меня поцеловать, потому что меня заберут в тюрьму за то, что я погрызла всю мебель.