Идеальные - Страница 59

– Я люблю тебя, Ник, – призналась Холли. Не по сценарию. Она просто не смогла дольше сдерживаться. Ее рука непроизвольно потянулась к мужу, но застыла в воздухе посередине пути, а потом опустилась на пластиковую поверхность стола. Холли посмотрела на Ника, не желая этого говорить, но понимая, что должна. – Я люблю тебя очень сильно, и именно поэтому, – она пожала плечами, – именно поэтому я не желаю лукавить. Я не смогу принести тебе того счастья, которое ты заслуживаешь.

Ее голос прервался, но даже при этом ресницы Ника не дрогнули, а взгляд остался отрешенным. Он всегда был таким. Ник был хорошим человеком, хорошим мужем. Большинство женщин молили Бога о таком спутнике жизни. Его потеря значила провал по всем объективным меркам. И вот… Холли его потеряла.

Несколько секунд Ник ничего не говорил. «А вдруг он возразит?» – мелькнуло в голове у Холли. Хотя она чувствовала, что этого не случится. И действительно, когда Ник наконец заговорил, его голос был тихим, но твердым. Он принял решение.

– Я понимаю, – моргнул Ник, и Холли увидела: он тоже плакал. – Я лишь надеюсь, что ты понимаешь: я не перестал тебя любить. Все это… это не умалило моей любви к тебе.

Ник потянулся к ней, взял руку Холли в свою. И, подвигнув обоих подняться, поцеловал ее… на прощание.

Селеста

Спустя шесть недель

Даллас, штат Техас

Молчаливое противостояние в гостиничном номере 843 не стало для Селесты ничем новым. Белла уселась на краю своей кровати, вжав маленькие ножки в горку незастеленного постельного белья. Хруст прекрасных белых простыней под ней был атрибутом той простой роскоши, что вынуждала Селесту бодрствовать ночью и размышлять над тем, стоит ли ей прикладывать больше усилий, чтобы стать сказочно богатой.

Белла ничего не сказала о простынях, когда они проснулись поутру. И Селеста расценила это как позитивную реакцию. Девочка не любила отели, во многом именно из-за постельного белья, которое, по ее мнению, было чересчур «мнущимся».

Луи пошел в «Старбакс» на противоположной стороне улицы, предоставив Селесте препираться с дочкой из-за ее спортивной экипировки. В девять утра должен был стартовать забег, хотя протоколом мероприятия «предусматривалось», что все его участники прибудут на место к восьми. Селеста сочла, что это слишком рано. Хотя, с другой стороны, она мало что смыслила в беге и организации подобных соревнований. Еще в начале недели она раскопала кроссовки, которые купила после своего первого (и последнего) занятия по аэробике два года тому назад в бредовом порыве мотивировать себя хотя бы новой спортивной обувью.

В мысках кроссовок все еще лежали крошечные шарики мягкой папиросной бумаги.

– Беллз, – силясь сохранить тон спокойным, Селеста попыталась урезонить капризулю: – Забег – это то, ради чего мы сюда приехали. Помнишь?

Белла оттопырила губу. Эти маленькие пухлые губки она явно унаследовала от родни по отцовской линии.

– Я знаю, – с нетерпеливым хмыканьем заявила Белла. – Но я передумала.

Вздохнув, Селеста села на кровать напротив дочки. Своей задачей как матери она всегда считала воспитание сильной, независимой девочки-девушки-женщины. Но теперь она засомневалась: а не слишком ли она поспешила предоставить Белле право передумывать?

– Это забег в честь Алабамы, Беллз. Разве ты не хочешь поддержать Алабаму? – сказала Селеста и поразилась самой себе: уж больно аморальной ей показалась «козырная карта». Не стоило примешивать Алабаму, чтобы уговорить Беллу. С другой стороны, Селеста не покривила против истины. Ведь именно по этой причине – ради участия в забеге, посвященном Алабаме – она (как и все остальные) оказалась в Далласе. Список сценариев, в которых Селеста начала бы бегать по собственному желанию, был предельно кратким. А список сценариев, не угрожавших ей телесной травмой – еще короче.

Сузив глазки, Белла задумалась над словами матери; судя по лицу девочки, ее маленький, загадочный мозг напряженно заработал. «Смышленая девочка», – одобрительно кивнув, отозвалась о ней в беседе с родителями школьный психолог; и Селеста в тот момент испытала неподдельную симпатию к «разумной» женщине.

– Алабама умерла, – изрекла, наконец, Белла. Правда, ее голос прозвучал неуверенно.

Но Селеста не впервые задумалась: а правильно ли они с Луи поступили, рассказав Белле правду об исчезновении Алабамы? Может, проще было опустить подробности, как и раньше они замалчивали какие-то сложные для понимания девочки вещи? Селеста решила, что лучше быть честной, что не стоило уподобляться страусу и прятать голову в песок, каким бы привлекательным ни был такой вариант. Они с Луи усадили Беллу и рассказали ей всю правду – с предельной искренностью, но самым щадящим образом.

А правда была в том, что никто точно не знал, что же случилось той ночью. Полиция сообщила им только то, что позволяли предположить улики; их самая правдоподобная версия строилась на показаниях Селесты и последних сообщениях пропавшей. Никто не знал, куда Алабама поехала на машине, однако в ее багажнике полицейские обнаружили веревку, не сулившую ничего хорошего.

– Да, она умерла, – как можно нежнее, произнесла Селеста. Она решила оставаться честной с Беллой. Но ведь она могла смягчить объяснение смерти. – Помнишь похороны мисс Бабблс? – Белла кивнула, ее глаза округлились. – Вот это значит – умерла.

Белла задумалась над услышанным. Прошло уже несколько месяцев с безвременной кончины мисс Бабблс, чье недолгое членство в их семье началось с того, что Луи выловил ее на удочку из доильника на осенней ярмарке, и закончилось через несколько дней по неизвестной и неустановленной причине.

– Алабаму тоже нужно похоронить? – спросила Белла. И, еще немного поразмыслив, заметила: – У нас же нет такой большой коробки из-под обуви. Ты же знаешь.

Селесте удалось подавить улыбку. Она лишь представила мысленный образ, сложившийся в воображении дочки: Алабаму, завернутую в туалетную бумагу, кладут в огромную коробку из-под обуви; а они стоят, склонив головы, пока Луи произносит экспромтом панегирик, вкладывая в свою речь столько же почтения, сколько он выразил усопшей серебристой карасихе с ярмарки.

– Нет, похорон не будет. Мы устроим что-то вроде… – вскинула глаза к потолку Селеста, – что-то вроде вечеринки. Прощание с Алабамой всех ее друзей, подруг и знакомых.

– Разве во время вечеринки бегают? – Выгнула в сомнении бровь Белла.

На этот раз Селеста не смогла сдержать улыбку.

– Нет, не бегают. Но Алабама любила бегать. И знаешь что?

– Что? – в тоне Беллы засквозила подозрительность.

– Я думаю, для Алабамы очень важно, чтобы ты тоже там была.

Белла погрузилась в раздумья. А Селеста поймала себя на мысли о том, что они никогда не обсуждали с дочкой, что происходит с человеком после смерти. И могла ли Алабама испытывать к Белле какие-либо чувства, находясь по ту сторону мира живых. «И слава богу!» – подумала Селеста. Такого разговора она страшилась даже больше, чем беседы о половых отношениях, которая им еще предстояла. Тема секса, по крайней мере, подкреплялась фактами, и вероятность ошибки казалась меньшей.

– Ладно, – тихо промолвила, наконец, Белла.

И Селеста с изумлением увидела, что дочка слезла с кровати. Она подошла к своему небольшому плоскому чемоданчику, в котором все вещи были сложены в таком же идеальном порядке, как и у матери, и присела на корточки.

– Я плохая бегунья, – пробормотал Белла, спиной к Селесте.

– Вовсе нет, – рефлексивно возразила та, пока девочка доставала из чемодана вещи одну за другой.

– Да, плохая. – Повернулась к матери Белла с парой белых носочков в руке. – Мои ступни отличаются от ступней остальных людей. Как и мой мозг.

Она вернулась к кровати и слегка подпрыгнула, чтобы на нее усесться.

Пошевелив пальчиками, Белла развернула носки и согнула одну ножку, чтобы дотянуться до стопы.