Идеальность (СИ) - Страница 56

Василий Ильич недавно купил загородный дом и нанял рабочих, чтобы они сделали капитальный ремонт. Рабочие сдирали со стен обои, снимали полы, вываливали разный старый хлам на заднем дворе у подъездных ворот. Туда же сваливали одежду, которая лежала на чердаке.

Одежды много, она вываливается из драных мешков, пахнет пылью, гнилью и плесенью. Лера лезет в мешки первой, вытаскивает какую-то белую рубашку с одним рукавом, натягивает через голову и оглушительно чихает. Лиза некоторое время размышляет, осторожно заглядывает то в один мешок, то в другой, развязывает тесемки. Лера между делом натаскивает синие шорты, которые на два или три размера больше. Теперь десятилетняя Лера похожа на бродягу, которого она как-то видела на остановке.

— Смотри, я вылитая Ната! — хохочет Лера, имея в виду случай, который произошел за пару дней до этого. Лиза и Лера застукали Нату в платье её матери, с накрашенными губами и в парике. Долго смеялись. — Я теперь вся такая фифа, что никто меня не узнает! Самая красивая на земле!

Лиза тоже смеется и не отстаёт, вываливает содержимое одного из мешков в траву. Тряпья много: старая фуфайка, платья, шорты, джинсы, майки и даже несколько белых мужских рубашек. Лиза роется, как собака, натягивает на себя что-то не сильно грязное и изношенное, становится похожей на чучело,

— Я любимая папина дочь! — кривляется она. — Пожалуйста, скажите папочке, что я его люблю!

Обе замечают Нату слишком поздно. Она подошла со стороны подъездных ворот. Ната молчит и не улыбается. По выражению её лица вообще сложно понять, какие чувства она сейчас испытывает.

— Блин, прости! — тут же вопит трусливая Лиза и стаскивает с себя старую блузку. Та рвётся с сухим треском, расползается в тонких Лизиных пальчиках.

Кругом пыль и дурной запах. Лиза путается и падает на колени. Ната смеется, как ни в чём не бывало, побегает и тоже начинает рыться в куче тряпья.

— Я и есть самая красивая! — кокетливо кричит она. — Самая красивая в мире!

Лера видит её взгляд. Холодный и озлобленный. Где-то у Наты в душе живёт монстр, который очень хорошо умеет притворяться.

Вот сцена, фортепьяно, человек, перебирающий клавиши.

«Только месяц не спит, тихо в окошко глядит…»

Лера хочет петь, но слова застревают в горле. Краем глаза видит Лизу — та стоит за сценой и читает что-то с телефона. В девятнадцать лет Лиза ещё не была толстушкой, не злоупотребляла алкоголем и уж точно не думала, что потеряет ребенка и скатится в анорексию. В девятнадцать Лиза была красавицей, полной энергии и оптимизма. Она почти достигла своего идеала — отставала всего на полмизинца от Наты в негласной гонке сестёр. Но с другой стороны, быть второй хуже всего, это все знают.

— Пой же, ну, — говорят Лере. Она не помнит кто. — У тебя полторы минуты.

Лера открывает и закрывает рот, не может петь, а в горле изнутри что-то царапается, будто застряла рыбья кость, или даже нет — будто кто-то пытается выбраться наружу.

Лиза улыбается за сценой, поглядывает на Леру, но мыслями двоюродная сестра где-то далеко. Она пришла поддержать Леру, потому что попросил папа. Лиза не хотела здесь быть, Лизе нравилось гулять с Натой и с теми парнями-одногруппниками, которые были уже достаточно взрослыми, чтобы уметь не кончать через двадцать секунд после начала секса.

— Пой, Валерия, ну же.

Она запела на первом прослушивании для шоу. Сбивчиво, нервно, дважды не попала в ноты, но чем-то зацепила и в итоге прошла сначала отборочный этап, а потом второе отсеивание перед съемками.

Но это позже.

Лиза не дождалась даже злосчастные полторы минуты и выскользнула через служебный выход на улицу. Написала смску, что Ната не любит ждать. Ровно через полчаса она отправится за город, в дачный домик у леса, отмечать завершение семестра с тремя («великолепными!!1!») человечками с её курса. Лиза не могла пропустить.

Извини, извини, извини, верю в тебя и всё такое.

На улице ждёт мама, приехала специально. И ещё Пашка. Он сидит в машине и что-то быстро набирает на ноутбуке. На Пашке всё та же затёртая армейская форма со следами нашивок на плечах и на груди.

Лера думает, что тоже бы была не прочь поехать за город с сёстрами. Но проблема в том, что её никто не звал.

А вот лес. Хмурый и холодный, но очень родной.

Она бродила по нему много-много раз в последние годы. Исследовала, гуляла, искала что-то. Знала все тропинки в радиусе нескольких километров. Ручьи, овраги, поваленные деревья.

В руке кухонный нож.

Она кого-то хотела убить здесь. Наверное, Нату — самую худшую сестру в мире. Потому что у Наты было всё, а у Леры ничего.

Да-да, точно. Даже деньги на кастинг дал отец Наты. Подачка, верно? Так чего же тогда стоит весь Лерин успех?

Надо как-то самой. Надо что-то придумать.

В лесу тихо, потому что ночь. И ужасно темно. Как в могиле. Лера смотрит на небо, где растеклись пятнышки звезд, и чувствует, как кружится голова. Она забудет этот момент, точно забудет, потому что диссоциативная амнезия и все дела. Но будет помнить странное ощущение близости с лесом. Будто оставила здесь частичку души.

Что-то выдёргивает её из воспоминаний. Холодный дребезжащий звук. Лера вспоминает — звонок телефона в кармане.

Вязкая темнота рвётся, и в прорези, обрамлённые высохшими листьями, вползает серый свет реальности.

Чья-то рука с толстыми старыми пальцами. Пахнуло мужским дезодорантом. Тряска. Автомобильное окно, а в окне — небо, как будто укрытое колышущимся серым одеялом. Сквозь осеннюю серость кое-где пробивались изгибы солнечных лучей, но битва уже была проиграна, холода подступали и через пару недель совершенно точно выпадет первый снег.

Лера неуверенно села, держась руками за голову. На плечах будто кто-то сидел.

Медленно, но сообразила, что находится в салоне автомобиля, сзади, а рядом с ней Василий Ильич. За рулём один из его амбалов-телохранителей.

Проклятая трель телефона раскалывала голову надвое.

— Можно мне? — Василий Ильич спросил для порядка. Лера не успела кивнуть, а он уже выудил из нагрудного кармашка её блузки надрывающийся телефон, прислонил к уху.

Лера неловко зажала верх блузки, там, где были вырваны пуговицы. Запоздало прилетело чувство стыда, которое, по-хорошему, должно было появиться ещё в подвальном помещении.

— Слушаю. — сказала Василий Ильич в трубку. — Нет, не Лера, вы правы. Нет, не может. Вам не нужно знать, поверьте. А вы кто такой, позвольте узнать?.. Ага. — он замолчал на полминуты, хмуря брови и помаргивая. Потом сказал холодно — так, наверное, разговаривал с подчинёнными, которые его разозлили чем-то совершенно идиотским. — Значит, слушайте меня, молодой человек. Сейчас все вопросы Леры решаю я. Попрошу не перебивать, я вас слушал достаточно внимательно… Вопросы решаю я. Она и так наломала дров. Где она, когда она и что она — не вашего ума дело. Информацию от вас я услышал, принял к сведению. Дайте мне десять минут, я решу, что делать дальше. Не лезьте на рожон, успокойтесь и ждите звонка. Договорились? Вот и славно.

Он сбросил, убрал телефон в свой карман и посмотрел на Леру.

Автомобиль ехал где-то на окраине города. Справа тянулись давно закрытые гаражи, изрисованные граффити, заваленные мусором, развалившиеся. Слева мелькали шиномонтажки и мелкие складские помещения.

— Вы специально меня сюда завезли? — спросила она с вызовом, но голос задрожал и сорвался.

Василий Ильич моргнул, вытащил откуда-то носовой платок, медленно развернул его и аккуратно вытер вспотевший лоб.

— Значит, вы забрались в дом к Бельгоцкой вдвоем. Ты и этот твой неизвестный мне Вадик. Верно? — спросил он.

— Откуда вы…

— Давай сначала. Я пока ещё не во всём разобрался. — продолжил Василий Ильич, так же аккуратно и очень медленно складывая платок. — Ты спала с мужем моей дочери. Как там называют по правильному… с зятем. Начни с этого. Как долго?