Ида Верде, которой нет - Страница 16

– Где будем делать трюк? – деловито спросил он.

Пальмин подскочил к нему, замахал руками, затараторил:

– Трюк будем делать здесь. Вот, смотрите, три бумажных циферблата на трех железных обручах, как в цирке. Рысь прыгает сквозь обруч, разрывая бумагу. Сможете сделать? Три дубля. Зверь, разрывающий Время, вырывается на свободу. Каково! Символично, не правда ли?

Дрессировщик рассеянно кивал, слушая Пальмина вполуха, и, прищурившись, оглядывал площадку. Что-то прикинул на глаз. Крикнул рабочих. Отдал короткое приказание.

Те засуетились, потащили из фургона железки, и через минуту пространство съемочной площадки было оцеплено компактной металлической сеткой.

Подкатили клетку с рысью. Та, увидав толпу людей, снова зарычала, заметалась, закосила желтым глазом.

Зиночка, стоявшая в толпе, прильнув к сетке, вместе со всеми ахнула и отшатнулась.

К Пальмину подошел оператор.

– Вы как хотите, Дмитрий Дмитрич, но я с дикими зверями работать не нанимался.

– Вы как хотите, Иван Алексеич, но у вас подписан контракт, так что извольте встать за камеру, – сурово отвечал Пальмин.

– Как мило, что сюрреалисты, провозглашающие отмену всех законов бытия, так легко взывают к закону, когда дело касается их интересов, – раздался из толпы ехидный голос.

А рабочие уже втискивали оператора в ватные штаны и куртку, выставляли вокруг камеры металлические щиты. Ассистент дрессировщика, держа рысь за ошейник, тащил ее на исходную позицию.

– Мотор! Ал-ле!

Ассистент отпустил ошейник.

Рысь рванулась вперед и – ах! – взлетела над площадкой, прорвала циферблат и застряла в плотных обрывках бумаги. Страшно взревев, она завертела мордой в разные стороны.

– Гениально! Еще один дубль! Ставьте второй циферблат! – кричал Пальмин, обезьяной скача вокруг сетки.

Зиночка, вцепившись пальцами в сетку и замерев от восторга, наблюдала за происходящим. Рунич куда-то подевался, но она не заметила его исчезновения. Рысь очень ей нравилась – напоминала рисунок дикой кошки, изображенной на кувшине, который этим летом нашли на раскопках. Те же раскосые желто-зеленые яростные глаза.

Она вспомнила высокого молодого человека – Лозинского, а имя она позабыла, – который так странно объяснялся в любви, будто уговаривал ее стать другим существом, предлагал другую судьбу. Съемки в пустыне. Скукотища по сравнению со здешним восхитительным безумным аттракционом.

Рысь рванулась еще раз, и Зиночка мгновенно позабыла и о Лозинском, и о пустыне.

Поставили второй циферблат, за ним третий.

Оператор в ватных штанах хмуро крутил ручку кинокамеры.

– Быстрей! Быстрей! – кричал Пальмин. – Нужен рапид!

«Что такое рапид?» – промелькнуло в голове у Зиночки.

А рысь уже тащили обратно в клетку.

Толпа, состоящая из членов съемочной группы и обитателей близлежащих дачек, хлопала и улюлюкала.

Рысь озиралась и огрызалась.

Оператор стаскивал штаны.

Сетку быстро разобрали и запихнули в фургон.

Клетку начали поднимать по трапу.

– Стойте! – истошно заорал Пальмин. – Обратно! Мне нужен крупный план ее глаз! Иван Алексеич!

– Нет уж, увольте, Дмитрий Дмитрич! – закричал в ответ оператор, срываясь на фальцет, то есть попросту давая петуха. – Это издевательство какое-то! Я к ней на десять метров не подойду! Хотите – снимайте сами!

И в сердцах швырнув на землю штаны, он резко развернулся и злым шагом пошел прочь с площадки.

– Зарезал! Зарезал, изверг! – Пальмин хватался за голову, метался по площадке, как давеча рысь по клетке. – Что делать?! Что делать?!

Кто-то тронул его за плечо.

Пальмин обернулся и увидел улыбающееся лицо Рунича.

– Зачем вам рысь, Пальмин? Возьмите женский глаз. Помните: ресницы – стрелки, зрачок – циферблат? Это же ваша идея! – Он незаметно подталкивал Пальмина к тому месту, где стояла Зиночка. – И поверьте мне, женский глаз может быть значительно более диким и загадочным, чем у кошки. Дикий… раскосый… жадный и холодный одновременно… упорный… упрямый… глаз-нож… – нашептывал Рунич на ухо Пальмину и тот послушно следовал за ним.

Приблизившись к Зиночке сзади, он будто ненароком толкнул ее.

Зиночка обернулась. На лице ее было недоуменное, высокомерное выражение. Глядя на Рунича снизу вверх, она на самом деле – казалось Пальмину – смотрела свысока.

Ее глаза поразили Пальмина прозрачностью, холодом, странной таящейся в глубине опасностью, и он невольно опустил перед ними взгляд. Почудилось – сейчас девица бросится и расцарапает им с Руничем лица. И волосы у нее дымчато-палевые, как у рыси. Хороша кошка!

– Я же говорил вам! – прошептал Рунич. – Ну что, снимаете?

– Снимаю! Снимаю! – и, схватив Зиночку за руку, Пальмин потащил ее за собой. Он снова был скор и деловит. – Сейчас снимем ваши глаза. От вас ничего не требуется, просто смотрите в камеру. Главное – не моргать! Потом увидите на экране, как ваши ресницы превратятся в часовые стрелки. На всякий случай снимем еще губы – вдруг пригодятся.

– Ну, я рад, что все устроилось, – сказал Рунич и легко прикоснулся губами к руке Зиночки. – Надеюсь, Пальмин, вы отправите девушку домой на авто. Засим разрешите откланяться.

И исчез.

Рысь увезли.

Народ разошелся.

Оператора вернули.

Зиночку завели на дачку. Усадили перед туго натянутым на стену полотном.

Она почти не осознавала того, что происходит. Однако глаза ее с расширившимися от восторга и возбуждения зрачками точно и твердо смотрели в объектив камеры, как будто она всю жизнь знала, что нужно делать.

– Смотри! Смотри, как она прыгает! Красавица моя! А теперь второй дубль, в рапиде. Что творит! – восторженно восклицал Пальмин, толкая Лозинского локтем под ребро. – Да ты не смотришь!

– Смотрю, – недовольно бурчал Лозинский.

Они сидели на дачке в Сокольниках перед маленьким монтажным столом, отсматривая рабочий материал фильма. Лозинский только что привез из города проявленные пленки.

На экране в замедленном режиме плыла по воздуху рысь. Лапы колебались, как плавники в воде. Морда рыси вошла в бумажный круг, бумага расступилась, и ее лохмотья тяжелыми волнами заколыхались вокруг оскаленной пасти.

Лозинский в раздражении смотрел на экран.

«Какая глупость! – думал он. – Рысь зачем-то притащили! Вся Москва только об этой рыси и говорит. Оператор, дурак, на каждом углу талдычит, как его чуть не загрызли. Цирк шапито, да и только! Игра! Ничего настоящего. А Митя… Неужели он думает, что этот детский сад кому-нибудь нужен?»

– Так какой дубль взять? Что ты посоветуешь? – продолжал приставать Пальмин.

– Возьми оба, – рассеянно ответил Лозинский.

– Оба! Конечно, оба! Рысь прыгающая и рысь, плывущая по воздуху! Зверь, разрывающий Время, и Зверь, летящий вместе со Временем! Гениально, Лекс!

Лозинский поморщился. Последнее время его совсем перестали увлекать идеи Пальмина. Снобистско-художественный бред – вот что такое его идеи. И эта дурацкая утомительная восторженность! Сбежать бы отсюда поскорей, да бросить друга неудобно. Впрочем, почему неудобно? Для Мити все – прихоть. Он, между прочим, неплохие деньги зарабатывает своими сюрреалистическими картинками, на которых малюет живые стулья и столы с носами, ушами и ртами. Да и семья у Пальмина – дай бог каждому. Коллекционеры. На одних этих коллекциях можно припеваючи прожить всю жизнь.

А ему, Лозинскому, надо славу зарабатывать и деньги. Съемки детективной серии, слава богу – дело решенное. Контракт со Студенкиным подписан. Уже нашли чудную натуру – песчаный карьер за городом, на берегу Москвы-реки, – и декораторы начали строить городок археологов, где должны происходить убийства. Убийства на раскопках среди могильных камней. Ха! Вот это может быть гениально! Публика валом повалит.

Целыми днями Лозинский занимался с группой молоденьких статистов, которых прочил на эпизоды. Разыгрывал с ними актерские этюды, учил киножесту, движению, мимике. А на роль убийцы мечтал пригласить знаменитого Жоржа Александриди, который только что в киноэпопее «Защита Зимнего» сыграл главаря большевистской банды – Черного Ворона. Александриди был так зловещ и безумен, что у Лекса во время просмотра холодели кончики пальцев.