I wanna see you be brave (СИ) - Страница 13

У Скотта и Стайлза, разумеется, получается хуже, но мы с Дереком не торопим их, предоставляя время на осознание и изучение собственного тела.

— Как у них с атаками, Вдова? — обращается ко мне Дерек.

— Фигово, если честно, — ухмыляясь, отвечаю я.

Дерек кивает, словно и не ожидал от меня другого ответа.

— Ударов, которые можно нанести кулаками, существует великое множество. Если акцентировать внимание только на прямом с кулака по самым основным точкам, то можно быстро проиграть, потому что именно их противник от вас обычно и ожидает. Стоит отдать предпочтение ударам внешним и внутренним рёбрами кисти или же ударам раскрытой ладонью.

Дерек стремительно сокращает расстояние между собой и Скоттом и неожиданно выводит руку вперёд и наносит удар парню в область носа, а затем и в подбородок. Скотт остаётся целым и невредимым, но страшно ошарашенным.

— Прелесть бесконтактного боя — тренировки не до последней капли крови, а до тех пор, пока не будут выучены все приёмы.

Дерек демонстрирует ещё несколько ударов по рёбрам, корпусу и челюсти, а следующие тридцать минут мы повторяем их раз за разом, пытаясь довести не до идеала, но хотя бы до сносного состояния.

Я замечаю, с каким усердием к этому подходит Стайлз, и гордость заполняет мою грудь, отражаясь лёгкой улыбкой на лице.

— Это — одни из самых простых и действенных приёмов, — говорит Дерек.

Его голос не дрожит, и нет одышки. Я такая же, разве что появилась небольшая испарина на лбу. Скотт и Стайлз же выглядят так, словно занимаются уже в течение нескольких часов.

— Прежде чем переходить к чему-то более серьёзному, вам стоит научиться защищаться: блоки, отбивка ударов и уходы. Особенно уходы.

Дерек замолкает и несколько секунд раздумывает, прежде чем развернуться ко мне.

— Вдова, думаю, с тобой мне будет удобнее. Пусть они сначала посмотрят со стороны.

Я согласно киваю. Скотт и Стайлз уходят в сторону, мы с Дереком перемещаемся в центр арены.

— Спросите меня, почему уходам от удара стоит уделять больше внимания, чем остальному, — говорит Дерек, словно мы находимся в школе.

— Почему? — подаёт голос Стайлз.

— Потому что после промаха в большинстве случаев противник «проваливается», и его можно эффективно завалить на лопатки, — встреваю я.

Дерек улыбается и кивает.

— Вдова права, — он встаёт в боевую стойку. — Давай, покажем детям, как это делают настоящие лихачи?

Дальше всё происходит так, словно мы уже это репетировали: Дерек выводит руку в прямом ударе кулаком, я уклоняюсь назад, смещая корпус вполоборота вправо, а затем хватаю его за предплечье и имитирую удар локтем в солнечное сплетение.

— Дереку больно. Дерек начинает задыхаться, и я спокойно подсекаю его под колени, — говорю я, обрисовывая картину достаточно понятно для Стайлза и Скотта.

— Очень неплохо, — произносит Дерек.

Он смотрит на меня так, словно я сделала что-то действительно замечательное.

— Ещё два блока, и дальше вы потренируетесь вдвоём, — говорит Дерек, обращаясь к Скотту и Стайлзу.

Мы демонстрируем им блок внутренней стороной предплечья наружу и блок ребром ладони сверху вниз. Приходится проделать это пять раз, прежде чем парни наконец кивают и сами приступают к практике.

Дерек уводит меня с арены, отдавая им всё пространство.

— Вы с братом очень близки, — замечает он.

Я киваю.

— Мы друзья, — говорю я. — Сколько я себя помню. Я очень люблю его, и именно поэтому так испугалась, когда он выбрал Лихость.

— А ты не думала о том, что он мог выбрать Лихость из-за тебя?

Я пожимаю плечами. Не мог же Дженим быть таким глупым, чтобы выбрать мою фракцию только ради того, чтобы быть рядом?

— Оно того не стоило бы. А он не настолько глуп, чтобы … — я понизила голос. К горлу подступил ком, — … чтобы терпеть побои ради семейного воссоединения.

— Помни, что не только он твой брат, но и ты его сестра. Он любит тебя, считает тебя примером для подражания. Может, вы были слишком близки для того, чтобы он смог тебя отпустить?

Я понимаю, что в словах Дерека смысл. Живя в Товариществе, мы с Дженимом были единственными друзьями друг для друга — теми тёмными овечками, кто был не похож на остальных: мы, как и наш отец, всегда выделялись из толпы поющих людей хмурыми бровями и полностью погружёнными в себя взглядами. Мы никогда не были настоящими товарищами во фракции, где дружелюбие является единственной моралью.

Я прижимаюсь к стене и сползаю вниз. Прижимаю колени к груди, обхватываю их руками и, не отрываясь, смотрю за тем, как Стайлз и Скотт отрабатывают уходы и блоки. Мне становится до неприличия страшно от того, что, теоретически, мой брат выбрал совершенно не свой путь именно по моей вине.

— Ты в порядке? — спрашивает Дерек.

Он опускается рядом со мной. Наши плечи соприкасаются. Я скольжу по нему взглядом и замечаю за широким вырезом майки то, о чём говорил Зик — тонкие ровные чёрные линии татуировки на светло-голубом фоне. Больше ничего не видно.

Я оставляю его вопрос без ответа. Просто смотрю на него некоторое время, а затем кладу голову ему на плечо. Его кожа липкая и пышет жаром.

— Обещай мне, что ты узнаешь, чего добиваются Эрик и Макс, — произношу я.

— Обещаю, — тут же отвечает Дерек.

И я верю ему.

========== Глава 5 ==========

Наутро я открываю глаза намного раньше положенного времени и около часа просто лежу в кровати и смотрю в потолок. Думаю о Стайлзе, о том, что вчера сказал Дерек, о своей родной фракции и об отце. Он с самого детства учил нас тому, что только семья, и ничто больше, должна стоять на первом месте. Он говорил, что в жизни и так слишком много плохого, чтобы отказываться от единственного хорошего и настоящего.

«Я должен заботиться о вас», — твердил он. — «А вы — друг о друге».

И мы так и делали. Все думали, что мы с Дженимом дружны и неразлучны лишь потому, что являлись частью фракции Товарищество, но нет, мы просто ничего друг от друга не скрывали. По крайней мере, я всегда так считала.

Я скучала по нему — по отцу. Даже если бы дети могли выбирать себе родителей, я бы ни за что не променяла Джона Стилински — заботливого, честного, открытого, любящего … Сломленного. Но после смерти матери все мы изменились. Она была единственной из нас, кому так шли жёлтый цвет и лучезарная белозубая улыбка. Она была единственной из нас, кто был дружелюбным не только потому, что того требовал устав фракции.

Папа влюбился в неё с первого взгляда. Мама, тогда ещё Клаудиа Паркер, таскала тяжёлые ящики с фруктами, напевала песню о всеобщем единении и заставила Джона, моего отца, впервые пожалеть о том, что на Церемонии выбора он пролил свою кровь на угли Лихости, предпочтя остаться в родной фракции.

Это был первый и единственный в истории Нового Времени случай, когда неофиту разрешили поменять фракцию. Товарищество приняло отца с распростёртыми объятиями, а через несколько лет он и мама создали свою маленькую ячейку общества. Спустя три года на свет появилась я, ещё через два — Дженим.

Мы были счастливы. Мы были лучшей семьей в мире. А потом мама сильно заболела, и даже эрудиты с их треклятыми исследованиями и сыворотками не смогли спасти её.

Я встаю с кровати, когда слышу шаркающие шаги в другой части комнаты. Споласкиваю лицо и чищу зубы в небольшой раковинке в углу, надеваю приготовленную со вчера одежду, заплетаю косичку, крашу губы яркой алой помадой.

Мне нравится Лихость за то, что она разрешает мне выделяться.

Через десять минут ко мне в комнату заглядывает Четыре, и мы вместе выходим в Яму. Молчим, и даже не смотрим друг на друга — по утрам у нас обоих всегда слишком паршивое настроение. Поднимаемся из Ямы в стеклянное здание штаб-квартиры и быстрым шагом направляемся к выходу мимо диспетчерской, в которой работаем тогда, когда не нянчимся с неофитами.

К рельсам мы подходим одновременно с Дереком.