И все-таки была - Страница 1

Корепанов Алексей

И все-таки была?

Я сидел за столом у распахнутого окна и неторопливо отстукивал на пишущей машинке очередную страницу, когда в дверь позвонили. Честно говоря, я обрадовался этому звонку, потому что в комнате было душно, за окном, в синем мареве выхлопних газов, грохотал залитый июльским солнцем проспект и мне совсем не хотелось работать, а хотелось сесть где-нибудь в теньке у реки и выпить холодного кваса или пива. Звонок в дверь давал возможность улизнуть от машинки - хоть я и не считаю себя лентяем, но работа в такую жару вовсе не самое любимое мое дело.

За дверью стоял высокий пожилой мужчина в клетчатой рубашке с короткими рукавами, серых летних брюках и стоптанных комнатных тапочках. У мужчины были взволнованные глаза. В руке он сжимал какую-то книгу. По комнатным тапочкам я догадался, что это наш сосед - мы переехали сюда совсем недавно и пока ни с кем не успело познакомиться.

- Здравствуйте, - сказал мужчина, проводя рукой по редким седоватым волосам. Голос у него был глуховатый и слегка дрожал. - Я ваш сосед.

- Здравствуйте, - ответил я, отступая от двери. - Проходите, пожалуйста.

Сосед торопливо шагнул в дверь и остановился, теребя книгу.

- Собственно... - начал он несколько растерянно, замолчал, беспомощно глянул на меня и крепко потер широкой ладонью подбородок.

- Пройдемте в комнату, - предложил я, стараясь рассеять его смущение.

Мы сели в кресяа у низкого столика и сосед окинул взглядом книжные стеллажи вдоль стены, стол с пишущей машинкой и ворохом бумаг и чашку с недопитым кофе, оставшуюся на стуле после моей ночной работы. Но я не был уверен, что он заметил хоть один из этих предметов - уж слишком он волновался и все теребил свою книгу, пока, наконец, не положил ее на колени, плотно придавив ладонями.

Я включил вентилятор, с вполне понятным любопытством наблюдая за поведением гостя.

- Неудобно, конечно, получается, - сказал сосед, вновь принимаясь потирать подбородок. - Врываться вот так, без приглашения...

- Да что вы! - запротестовал было я, но сосед меня перебил.

- Видите ли... Лето сейчас, никого нет... Поговорить не с кем. А тут такое! Такое... - Он сглотнул, пригладил волосы, стиснул книгу обеими руками и взволнованно взглянул на меня. - Сын с невесткой в отпуске... К Черному морю подались. Внук, Сережка, в стройотряде. Один я пока. Послезавтра тоже в санаторий двину, и билет уже есть. - Он сделал движение, словно собираясь показать мне билет, и вновь стиснул книгу. - Утром в магазин пройдусь, да в парке погуляю... Телевизор... Ну, и читаю...

Последние слова он проговорил почему-то упавшим голосом, будто читать ему было запрещено. Я невольно посмотрел на свои стеллажи, а сосед продолжал, уставившись в пол и виновато улыбаясь:

- У внука книг много. Читаю... - Он вдруг замолчал, а потом сказал без всякой вроде бы связи с предыдущим: - Воевал. До Венгрии дошел. Связист. В декабре сорок третьего стояли в одном селе за Днепром. Перли фрица, огрызался он, а мы наседали и наседали...

Кажется, начинались фронтовые воспоминания. Я устроился поудобнее, недоумевая в глубине души - что же все-таки привело его ко мне? Потребность высказаться? Одиночество?

Сосед сидел, сгорбившись, упираясь локтями в книгу, опустив подбородок на сжатые кулаки и говорил, по-прежнему глядя в пол:

- Квартировал я в одной хате с военврачом. Госпиталь был в селе, каждый день с передовой везли и везли. Наступление, известное дело... Да... Хозяйка наша молчаливая такая была. День-деньской лежала на кровати в соседней комнате, у окна, и письма перечитывала. Ну, там встанет, покрутится по хозяйству - и снова читать. - Сосед задумался, помолчал немного. - Там у нее на стене рушники бнли развешаны, иконы с бумажными цветами, а над иконами фотография. Парень моих лет, а может, чуть постарше. Сын хозяйкин. Убили его в сорок первом, когда немец на Москву шел.

В общем, мы хозяйке не мешали, да и мешать было некогда. Уходили рано, возвращались поздно, а военврач и вообще иногда под утро. Войдет, стукнет в темноте у порога сапогами, бросит шинель рядом со мной - мы на полу спали, на соломе, - повернется раза два и затихнет. А однажды пораньше пришел, я еще не ложился. Скинул шинель, погремел рукомойником, сел на лавку и закурил. Видно было, что устал человек до предела. Лицо нездоровое, желтое, под глазами мешки и щетина на лице, будто неделю не брился. Вытянул ноги, смотрит в потолок и дым пускает. Да... Тоже несладко ему было. Семья-то его на Урал эвакуировалась, а куда точно - он и понятия не имел. Знаете, как в суматохе?.. Ни он их адреса не знал, ни они его. Жена и две дочки.

Так вот, лежал я и на него смотрел, а он все курил да курил... Брови хмурил, думал о чем-то. "Устали, - спрашиваю, - товарищ майор?" А он на меня глянул, даже не на меня, а словно сквозь меня, и говорит: "Хотите, историю одну расскажу?" - "Хочу", - отвечаю. Ну, и рассказал он мне эту историю.

Хлопчик один лежал у них в госпитале. Местный хлопчик, из села. Одиннадцать лет ему было. Брали мы то село с ходу, а немец из минометов огрызался. Местные жители уже наученные, хлебнули горя, - так в погреба попрятались. И парнишка этот, Колька, с матерью в погребе сидел. Мать у него красивая такая, крепкая. Хохлушка, одним словом. Да... Так вот, Колька выскочил из погреба, уж больно не терпелось ему наших встретить - а тут "Надя с шоколадом" пришла, залепила прямо в огород. Миномет немецкий. Мина взорвадась, парнишка ударился головой о крышку погреба да еще и контузило его взрывной волной. Короче, досталось...

И вот, продолжает военврач, пришел сегодня Колька в себя, оправился, смог говорить. А хлопчик шустрый такой оказался, говорливый. И рассказал странные вещи. Как, говорит, из погреба выскочил- помнит. Помнит, как мать вслед кричала, и взрыв слышал, и еще хотел руки выставить, чтобы упасть помягче - но не успел. А потом словно очутился в каком-то странном месте. Ну, привиделось ему в беспамятстве. И описал это место так подробно, будто и впрямь там побывал. Да... Такого нарассказывал, что военврач зa голову схватился. Много лет прошло, а я рассказ тот до сих пор хорошо помню. Вот, посудите сами.

Казалось Кольке, что стоит он в огромном полутемном зале за толстой гладкой колонной. Колонна желтоватая, теплая на ощупь - Колька все подробности приметил. И колонн таких много, идут они рядами во все стороны. Не помнил Колька, как сюда попал, только рассматривал все очень внимательно, потому что место было ему совершенно незнакомым. Ни в книгах такого не читая, ни мать не рассказывала, ни в школе про такое не говорили. Потолок высокий, светлый, а на нем разные причудливые узоры - растения какие-то, цветы, сказочные животные... Пол под ногами желтый и гладкий, и стоять на нем босиком приятно, потому что теплый пол. Зал огромный, и чего там только нет. Колька долго так стоял, прячась за колонной, все смотрел и удивлялся. А еще он одежде своей удивлялся - белая одежда на нем, простыня не простыня, не поймешь что, и руки голые.

И видит Колька в глубине зала большой белый ящик, каменный, с узорами, а на ящике блестящий желтый бородатый мужик - это Колька так рассказывал. Огромный мужик, тоже в простыне, лицо грозное, брови нахмурены. Статуя, одним словом. Мужик стоит на гарбе во весь рост, откинулся назад, держит в руках поводья, а везут эту каменную гарбу шесть могучих коней. Добрые кони, только чудные какие-то: на спинах у них большущие крылья. И мчится тот бородач в диковинной гарбе, еле сдерживая коней, будто бы по воде, потому что у колес каменные волны вздымаются. А вокруг этого каменного ящика с грозным мужиком вообще диво дивное: пол сделан как волны и в волнах застыли большие рыбы, и рты у них смеющиеся, и глаза из разноцветных камней, а на рыбах голые девки сидят. Ну совсем голые, как в бане. И рыб этих, и девок вокруг бородатого видимо-невидимо, штук сто, а то и больше.