И увидел остальное - Страница 5

- Я думал о твоем анализаторе. - сказал Новиков вполголоса. - Не знаю, нужен он человечеству или нет, а вот посмотри-ка на эту схему.

Он протянул Володе свежий номер академического журнала, раскрытый на статье С. Резницкого.

- Тут какая-то гипотеза о биологическом коде сонастроенности. Статья мудреная, с ходу не осилишь. А вот схема, помоему, интересная...

3.

Радий Петрович привык командовать людьми и приборами. Он привык ощущать приборы, как продолжение своего зрения, своего слуха, своей воли. Кроме того, он привык видеть перед собой за координатной сеткой экрана знакомую картину звездного неба. Видеть свое положение в Пространстве - без этого лететь было нельзя.

Теперь, когда корабль оглох и ослеп, Радий Петрович не то чтобы просто испугался, а был ошеломлен странным ощущением собственной ненужности и невозможности управлять ходом событий. Он перестал быть командиром, и это, кажется, было страшнее, чем врезаться в Юпитер.

А врезаться могли каждую секунду.

Оцепенение первых минут прошло. Как мог он, командир, допустить, чтобы двое мальчишек, впервые вышедших в Пространство...

- Куда! - крикнул он так, как не кричал еще никогда в жизни. - Куда направили?

Губы его прыгали, голос сорвался. Он видел их белые лица на мутном фоне бокового экрана. Заостровцев не оглянулся на окрик. Руки его безжизненно висели по бокам кресла, взлохмаченная голова лежала на панели управления двигателями. Как раз под его щекой медленно ползла вправо стрелка поворотного реактора.

Новиков посмотрел на командира. Лицо его было странно .искажено будто одна сторона отставала от другой.

- Сейчас, Радий Петрович... Минутку...

Новиков потянулся к переключателям мнемосхемы - самым дальним на пульте. Перед командиром засветилась масштабная схема: Юпитер, спутники, кольца их орбит, красная линия пути коробля...

Но ведь это была линия рассчитанного курса, ее не с чем было сравнить, потому что датчики системы ориентации не подавали на мнемосхему истинный курс.

Радий Петрович представил себе, как "Апшерон" на выходной кривой углубляется в Ю-поле - углубляется дальше, чем следует...

Кроме того, на развороте кораблю предстояло пересечь орбиты десятка "путников Юпитера - а ведь Каллисто и Ганимед почти с Землю величиной. Конечно, возможность столкновения практически исключена, но когда движешься в полях стохастичных возмущений без внешней информации, то и мелкие спутники - бешено кувыркающиеся в пространстве ледяные и каменные глыбы кажутся неправдоподобно близкими.

- Вы не могли рассчитать курс без внешних датчиков,жестко сказал командир. - Я запрещаю...

Тут он осекся. Он был командир и мог запретить что угодно, но, запрещая, он должен был продиктовать свое решение.

А решить что-либо в этой дикой ситуации было невозможно.

Новиков тряс за плечи сидевшего рядом Володю.

- Да очнись ты! - крикнул он ему в ухо. - Вовка, очнись! Что дальше? Корректировать надо!

В отчаянии он крутанул Володино кресло, сгреб пятерней его волосы, мокрые от пота.

Володя вдруг дернулся, открыл глаза.

.- Поправки! - обрадованно закричал Новиков. - Чего уставился, баран, поправки давай!

Мутные глаза Володи прояснились. Он расправил плечи, потянулся, на его худом лице появилась улыбка, показавшаяся командиру идиотской- Так хорошо, - тихо проговорил Володя. - Так не давит... не крутит... Надо было сразу боком...

Новиков притянул его голову вплотную к своей- Давай, милый, лихорадочно шептал он. - Поправки давай.

И снова командиру показалось, что они сошли с ума.

Из дальних времен парусного флота перешло в космонавтику железное правило: при живом капитане рулем не командуют. А эти двое командовали. Они колдовали над блоком программирования, вводили поправки. Они вели корабль я он, командир, смотрел на них, ничего не понимая и все острее ощущая свою ненужность...

Время шло. Космотанкер, все еще разгоняясь, описывал выходную кривую, которая, как опасался командир, могла оказаться безвыходной. Опасались ли этого те двое? Похоже, им было безразлично. Теперь они не суетились у пульта. Откинувшись в креслах, они спали. Володя то и дело ворочался, как будто пытаясь забраться на сиденье с ногами, сжаться в комок. Обхватывал голову руками, стонал. Новиков лежал безжизненно, уронив лобастую голову на грудь.

Да, они спали.

Командир понял, что будить их бессмысленно. Все было сплошной бессмыслицей в этом окаянном рейсе, с тех пор как по ушам ударил ревун. Он еще раз посмотрел на мнемосхему, по которой, удлиняясь неприметно для глаза, ползла кривая. Тупо подумал, что не эта, вымышленная кривая, а та, истинная, по которой шел корабль, могла в любой момент оборваться грохочущей гибелью. Он сам удивился безразличию, с которым об этом подумал. Перенапряжение брало свое. Командир закрыл глаза.

4.

Дивергенции начались с того, что Володя Заостровцев опоздал на рейсовый корабль. Ждать его, понятно, не стали, хотя Новиков убедительно взывал к руководителю практики.

Рейсовый ушел на Луну по расписанию, увозя всю группу практикантов, а Володя остался на Земле. Растерянный к виноватый, он более суток околачивался на космодроме, надоедал диспетчерам и перегружал запросами киберинформаторы, пока его не подобрал Резницкий.

Биофизика Резницкого он немного знал по спецсеминару и его нашумевшей статье в последнем номере "Человека и космоса" - "К вопросу об особенностях математической статистки кода телепатического комплекса в условиях поворотных ускорений".

Резницкий вез на Луну внеплановым рейсом десятка полтара ящиков, исписанных устрашающими надписями. Володя прилип к нему, как вакуумный пластырь в метеоритной пробоине, и Резницкому, крайне не любившему беспорядка, не удалось от него отделаться.

Они сидели вдвоем в тесной пассажирской кабине грузолета. Когда окончился разгон и включили искусственную тяжесть, Резницкий пошел в грузовой отсек. Он долго, придирчиво проверял и подтягивал крепления ящиков. Володя молча помогал ему.

- Почему вы опоздали на свой рейс? - сухо спросил Резницкий. - Вы что - не имели информации о времени отхода?

- Часы у меня отстали, Сергей Сергеич, - жалобно сказал Володя, стихийно применив уловку, которая считалась устаревшей еще в XX веке, когда в часах применялись пружинные двигатели.

Врать было противно, но правду Володя сказать не мог: все равно никто и никогда не поверил бы ему...

Вчера ранним утром он шел к северным воротам космопорта - шел не по дороге, как остальные практиканты, а напрямик, по тропинке. В свежем предрассветном воздухе травы пахли по-ночному отчетливо. Володе казалось, что он чувствует запах каждой травинки, каждого полевого цветка в отдельности. Какая-то особенная острота восприятий...

Вдруг оя остановился. Ему ничто не мешало, а шагнуть вперед он не мог. Машинально, еще не отдавая себе отчета, оп свернул и зашагал по росистой траве, мягко шелестевшей под ногами. Он как бы искал проход в невидимой, неощутимой степе. Прохода не было - он чувствовал это. С ним творилось что-то непонятное. Он забыл о времени, забыл обо всем - его будто выключили. Он вернулся к тропинке и убедился опять, что не может идти по ней вперед. Снова пошел вдоль невидимой преграды. И только когда дрогнула земля и над космопортом, опираясь на клубящийся черный дым, поднялся корабль - только тогда Володя пришел в себя. Он с легкостью перешагнул "преграду" и пустился бежать, хотя прекрасно понимал, что теперь спешить бессмысленно. С удивлением он обнаружил, что бродил по полю больше часа...

Резницкий хмыкнул. Молча повытаскивал из карманов кучу катушек пленки, аккуратно расставил перед собой на выдвижном столике и, зверски прищурившись, стал разглядывать их на свет по очереди.

- У меня есть проектор, - сказал Володя и поспешно раскрыл свой чемодан.

Он отдал проектор Резницкому, а потом, немного помедлив, вытащил анализатор. Собственно, это еще не был заветный Анализатор Любви. Но это уже была и не та светящаяся игрушка, которая так озадачила Тосю. Целый месяц после того памятного свидания они с Новиковым все свободное время возились с анализатором. Толку от прибора пока не было никакого. Новиков вообще не верил в это дело. Он помогал другу только из "сугубо кибернетической любознательности".