И снова утро (сборник) - Страница 56

Она снова замолчала, наверное, устала. Она на несколько мгновений закрыла глаза, потом продолжала:

— Дорогой мой, как прекрасно сегодняшнее осеннее утро!.. Небо такое чистое и голубое, как глаза у нашего сына. И солнце… Какое приятное солнце сегодня утром… Раньше я почти не замечала, чтобы утро было таким красивым… Я раньше жила, но не наслаждалась жизнью… Но с тех пор, как я побывала в лапах смерти и ты спас меня, я стала смаковать жизнь, как редкое и топкое вино… С тех пор, как я победила смерть, я берегу каждое мгновение… Благодарю тебя за все это. С тех пор, как встретилась с тобой…

В это мгновение где-то вдали послышался гул. Сначала я подумал, что там, на востоке, гремит гром. Но нет, это не гром. Я был уже стреляный воробей и не мог спутать артиллерийскую канонаду с громом. Никакого сомнения: до нас доносятся раскаты артиллерийской канонады. Значит, фронт очень близко, совсем рядом.

— Милада, слышишь?

— Слышу, как плещется вода и как шумит ветер в ветвях. Слышу…

— Послушай, Милада, послушай! Очнись от своих грез и прислушайся. Слышишь канонаду? Это фронт приближается к нам, и слышно, как стреляют орудия. Послушай, Милада!

Милада прислушалась.

— Да, я тоже слышу!

— Там идет бой, Милада. Не исключено, что сегодня вечером здесь окажутся советские или румынские передовые части.

— Вечером…

— Не исключено, Милада! Или, самое позднее, в течение завтрашнего дня.

— Мне плохо, очень плохо! Рана на плече дергает и горит. Наверное, она загноилась.

Я взял ее руку. Температура повысилась. Пульс бился лихорадочно.

— Ты ведь сама говорила, что воля человека может победить смерть.

— Я говорила, любовь… Но тогда я мечтала… Мы должны быть благодарны судьбе за то, что нам дана способность мечтать.

— Держись! Теперь я убежден, что все будет хорошо. Ты не должна бояться смерти, Милада. Ты только должна всей душой хотеть выдержать, пока сюда придут наши.

— Да, я хочу этого всей душой!

— Тогда все в порядке, Милада. Прислушайся к канонаде, и тебе станет легче. Поверь мне, канонада — лучшее лекарство для тебя.

— Там идет сильный бой, — проговорила она дрожащим от волнения голосом.

— Да, действительно, бой там идет горячий. Но откуда ты знаешь это? Ты была на фронте?

— Там умирают люди, — продолжала она, будто не слыша моего вопроса. Она, конечно, слышала его, но отвечать не стала. — Столько людей умирает там! Можно сказать, они умирают, чтобы я выжила. Не так ли?

— Да, — согласился я.

Потом мы замолчали. Я прислушивался к канонаде. Милада закрыла глаза. Дыхание ее было тяжелым и прерывистым, но теперь у меня было меньше тревоги за ее состояние. Канонада вселяла в меня оптимизм. Милада выдержит. Она выдержит до вечера или до завтрашнего дня, когда сюда придут наши передовые части. Как было бы хорошо, если бы здесь прошел мой полк! Как обрадовались бы ребята, которые остались в живых! Я видел перед собой их всех и знал, что многие из них погибли.

Но что означает смерть на войне!.. Некоторые думают, что те, кто находится на фронте, свыкаются со смертью, что она уже не оказывает на них такого сильного впечатления. Это неправда. На фронте смерть перестает быть абстрактным понятием, она становится единственной неумолимой реальностью, которая захватывает тебя, пронизывает все твое существо, реальностью, которую ты не можешь игнорировать.

Когда возле тебя кто-то погибает, ты тоже чуточку умираешь вместе с ним. Потом умирает еще и еще один. Эти смерти, собранные воедино, составляют значительную часть твоей жизни, укороченной, таким образом, наполовину смертями других именно потому, что, если сокращается число тех, кто бросает вызов смерти, сокращаются и твои шансы остаться в живых. Как тогда у Оарбы на Муреше. Многие погибли там, а я попал в плен. Противник контратаковал тогда при поддержке артиллерии и минометов. Трижды ему удавалось проникнуть в наше расположение и трижды он был отброшен. Справа и слева от нас обстановка была еще хуже. Оба фланга отошли, чтобы занять более выгодные позиции, а мы этого не знали. Не получив никакого приказа, мы продолжали сражаться, экономя те боеприпасы, что у нас еще оставались.

Робу, командир нашего взвода, был ранен и эвакуирован в тыл. Я принял на себя командование взводом, и до какого-то момента мы держались. Но обстановка все ухудшалась. Боеприпасы были на исходе. Вскоре у нас остались только гранаты, да и тех немного. Связь с КП роты прервалась, и я не смог восстановить ее с помощью связных. Дважды я посылал связных, и оба они были убиты. Я был полностью отрезан от своих, но без приказа не мог отходить. И только под явной угрозой окружения я разрешил оставшимся в живых отходить на рубеж, где, как я думал, находятся остатки нашей роты.

Сам я остался на позиции, чтобы прикрыть отход. И мне это удалось с помощью последних трех пулеметных дисков. Истратив их, я тоже попытался спастись, стал отходить ползком с намерением добраться до окраины села, где меня должны были ждать остальные. И как раз в тот момент, когда я уже решил, что опасность миновала, группа гитлеровцев, просочившихся на правом фланге нашей роты, окружила меня. Они навалились на меня, обезоружили и отвели на свои позиции. Меня допрашивал какой-то лейтенант, неплохо говоривший по-румынски. Ничего не добившись, гитлеровцы привязали меня к дереву и так держали всю ночь. Под утро я потерял сознание. Придя в себя, услышал грохот артиллерийской стрельбы. Гитлеровцы готовились к контратаке, начали ее на рассвете. Они понесли большие потери. Я это понял ночью, когда нас, пленных, заставили перетаскивать на носилках убитых и раненых с их позиций. Мы таскали носилки с ранеными и убитыми всю ночь…

Канонада не утихала. Я слушал ее и радовался. Но Милада уже не открывала глаз. Дышала она все так же тяжело.

— Как ты, Милада?

— Горит!.. Очень сильно горит!

— Ты должна хотеть жить, Милада. Держись!

Она не отвечала, только попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. В кустах не переставая каркала ворона. Движение на шоссе стало еще оживленнее.

— Ты здесь? — спустя некоторое время спросила Милада, не открывая глаз.

— Здесь! Тебе что-нибудь нужно?

— Я только хотела знать, здесь ли ты. Не уходи, не оставляй меня одну.

— Никуда я не уйду.

— После войны обязательно побывай в Праге… Обещаешь?

— Если доживу до конца войны, приеду навестить тебя в Праге. Дай мне твой адрес.

— Ты меня не найдешь там. Я умру… Обязательно поезжай в Прагу, в Малу Страну… Найди там Гелихову улицу, на этой улице я жила… Перед домом есть небольшой садик, а в нем много-много цветов… Только красные и голубые цветы… Пройди мимо дома и думай, что в этом доме жила я, Милада…

— Я не только пройду мимо. Я открою калитку и войду во двор. На меня залает собака. У вас есть в доме собака?

— Есть, пудель. Тарзан его зовут.

— Тарзан залает на меня, а ты выйдешь посмотреть, кто пришел. Вначале ты меня не узнаешь, и тогда я спрошу: «Тебе и сейчас нравится марципан, Милада? Я привез тебе марципан из Румынии». Ты обрадуешься и…

— Ты не найдешь меня. Я вижу, теперь твоя очередь мечтать… Я уже больше не могу… Рана так горит, что нет сил… Ничего. Помечтай за нас двоих. Вслух, прошу тебя… Может, мне будет легче, когда я буду слушать тебя… Говори, говори. Я обрадуюсь, а потом?

— Потом ты обнимешь меня, пригласишь в дом… Потом мы будем грызть марципан…

— А потом?

— Потом ты покажешь мне свой город.

— Нет, ты должен открыть для себя Прагу сам, один… Когда ты приедешь в Прагу, именно так ты и поступишь… Не покупай себе никакого путеводителя, не бери никого в провожатые… Отправляйся открывать город сам… Прага любит одиночных туристов и постепенно открывает им все свои красоты… А что мы будем делать потом?

— Потом?

Решительно, у меня нет способности мечтать. Я не знал, что ей сказать еще.

— Потом мы будем обедать. Ты поведешь меня в какой-нибудь старый ресторан. В Праге есть такие рестораны?