И сколько раз бывали холода (СИ) - Страница 16

Еще он умел и любил заниматься устным счетом. Так отдыхал. Закинет голову — впавшие щеки, острый кадык, только очки блестят. Саша называет числа — двузначные, трехзначные, четырехзначные. Иван Сергеевич их складывает или вычитает, что Саша скажет. Результат называет мгновенно — стоит ей смолкнуть.

Саша никогда не думала, что можно жить и дышать — математикой. Иван Сергеевич везде ее находит. В стихах и рисунках. В снежинках, в звездном небе. Скучнейшая прежде наука кажется теперь Саше поэзией — бесстрастной и точной, как льдинки, из которых Кай во дворце Снежной Королевы складывал слово «Вечность».

У Саши эти льдинки пока еще не очень складывались, а Иван Сергеевич писал слово «Вечность» шутя.

**

Они ждали вестей от Андрюшки. Знали уже, что полет он перенес неплохо, сейчас в клинике. Что скажут врачи? Ведь, изучив документы, писали, что случай для них не безнадежный, еще не поздно.

Но Рената качала головой:

— Жаль, насчет больницы Ирина Ивановна со мной не посоветовалась. Через знакомых списалась, договорилась с какой-то частной клиникой. Что там за врачи…

Пока она в восторге, говорит — как у Христа за пазухой. Но что-то не верю я этим восторгам. Мягко стелят… Сколько еще денег возьмут-то… И главное — какой результат будет, — переживала Рената.

А потом позвонила Ирина Ивановна. Рената прижимала к уху телефонную трубку, и не могла сдержаться:

— Ах, черти… Ах, черти…

— Вот что, — сказала она, нажимая «отбой». И предупредила, — Только не реветь. Выставили счет. Ирине Ивановне придется отдать все деньги за эти несколько дней, в больнице. Просто за обследования. Израильские врачи их все сделали заново, а это там очень дорого. Но, самое худшее, они сказали, что Андрюшке уже ничего не поможет. Назначили, правда, химию, но очень легкую… для отвода глаз.

Анеля не выдержала и разрыдалась:

— Что же делать?

Рената сжала пальцы:

— Теперь у нас нет денег. А у Андрея почти нет времени. Но ведь «почти». Нужно сделать все, чтобы в это «почти» ему было хорошо. Если человека нельзя вылечить — это не значит, что ему нельзя помочь.

И она рассказала ребятам об удивительной девочке Маржане Садыковой. Она была младше Андрюшки, всего четырнадцать лет. Маржана тяжело болела и очень тяжело уходила. Но уже будучи больной она попросила дорогой профессиональный аппарат, и с тех пор началась ее очень короткая, но совсем другая жизнь.

В ее фотографиях жила ее душа. Своими работами Маржана соединила десятки людей. Они искали самые невероятные и диковинные вещи для ее съемок, приходили позировать, и через её объектив входили в жизнь друг друга.

Еще была выставка, а потом Маржана разослала все фотографии своим моделям, найдя для каждого добрые слова. Она торопилась все отдать, чтобы это жило

А на свой последний день рождения Маржана пригласила всех друзей, которые у нее появились в гости друг к другу. В разных городах и странах. В день своего рождения Маржана подарила людям себя в друг друге. «Будьте счастливы — это лучшее, что мы можем сделать», — сказала Маржана.

— Так что и мы должны прожить хорошую жизнь, и за Андрюшку тоже. И сделать для него все, что еще возможно. Я даже знаю человека, который ему поможет, — закончила Рената.

Человек этот оказался врачом. Рената сказала, что это лучший врач в городе. Хирург. Обычно он не лечил тяжелобольных детей, потому что не мог видеть детских страданий. Он вытаскивал с того света взрослых.

Саша увидела его только в тот день, когда Рената заехала за ней на машине. Они спешили в аэропорт, встречать Ирину Ивановну и Андрюшку. Сергей Викторович сидел на заднем сиденье. Здороваясь, Саша взглянула в его глаза — внимательные, цепкие, думающие. И подумала, что вряд ли этого человека любят все вокруг. Потому что он не заботится о том, чтобы произвести приятное впечатление. Сперва — дело. А потом уже можно быть милым и любезным, если останется время. Но его обычно не остается.

… Они вошли в здание аэровокзала вместе: мать и сын. От Андрюшки осталась одна тень. Ирина Ивановна тоже похудела и осунулась. Она улыбалась сыну, но когда он не смотрел на нее, у нее становилось такое лицо, что у Саши перехватило горло. Все отчаянье мира было в этом лице.

Рената держала в руках цветы. Букет тонких бледных тюльпанов. Тепличных, но все же тюльпанов. Потому что настоящих, с грядок, Андрей уже мог не успеть увидеть.

Сергей Викторович стоял с прямой спиной. Сдержанный. Со стороны казалось — благополучный человек встречает знакомых. Но он лучше них всех понимал, что происходит, и что будет. Он шагнул вперед и поддержал Андрюшку под локоть.

**

Приближался Новый год. Золото, серебро, огоньки. Это Саши нравилось больше всего — сказка. Даже в скромных киосках «Союзпечати» были развешены переливающиеся нити дождя. В магазинах сияли всеми цветами игрушки, столь хрупкие, что вся их цель была — любование. А в городском парке мерцали разноцветные гирлянды — красные, синие, зеленые. Белый, как вата снег превратил замызганные городские улицы в уголки с рождественских открыток.

В школе готовился бал. Новый год и следующие за ним десять дней веселого ничегонеделанья — это был глоток свободы после контрольных, и пресса грядущих ЕГЭ под которым даже учителя ходили пригнувшись.

Ребята украшали свой класс. Сколько лет уже на окна клеят снежинки, а под потолком укрепляют ниточки, с кусочками ваты — «снег». Но каждый раз это неизменно красиво.

Захар стоял на парте, прицеплял к люстре гирлянду из блестящей фольги.

— Чего меня не держите, — напустился он на девчонок, — Вот упаду сейчас и буду лежать в гробу молодой и красивый.

Самые обычные слова говорит Захар, самым обычным голосом. А почему-то все хихикают.

— А мне еще надо в институт поступить, — продолжает Захар.

— Все мы поступим, — мрачно говорит Вася, — Живыми или мертвыми…

— А на кого ты пойдешь? — спрашивает Саша, придерживая Захара за ноги. Вдруг и правда, свалится.

— На менеджера, — отвечает он ей свысока.

Кто-то захихикал, по инерции, наверное.

— Хватит ржать, — так же высокомерно (высота и тон) сказал Захар. И спросил Сашу, — А ты думала куда?

В областном центре было вертолетное училище. Почему-то Саше казалось, что Захар выберет его. Мужское дело.

— Ну, уж нет, — сказал Захар, — Не хочу быть пешкой: куда пошлют — туда пошел. Хочу по-своему жить, хочу иметь право сказать «нет»…

— Бывают же мирные летчики, не военные… Вон, пожары тушат.

Все вспомнили, как несколько лет назад лето выдалось катастрофически жарким. Какое-то время природа еще сопротивлялась, растения пытались выжить, дотерпеть до дождя, но дождя все не было. И леса запылали. Это было страшно. Днем и ночью горы стояли красные как угольки. Самолеты тогда казались спасителями. Их было три. Белый с красным БИ-2, он появился первым. И с тех пор каждый день, с раннего утра расчерчивал небо над их маленьким городом.

Потом ему на помощь подоспели два желтых самолета-близнеца. Итальянцы. Они всегда летали парами. Присаживались на поверхность Волги, набирали воду, и уходили тушить леса. Их провожали благодарными взглядами.

— В Москву хочу, — сказал Захар.

Тут возразить было нечего. Каждый год в числе выпускников были те, кто мечтал уехать в большие города. Они уезжали и не возвращались. Растворялись в бурном водовороте Москвы, Питера.

— Мама рассказывала, что настоятель нашего храма, отец Павел, пять раз пытался поступить учиться на художника. Он с детства рисовал замечательно. Ему даже в той академии, куда он приехал подавать документы, сказали: «Мы немногому можем вас научить». А на экзаменах, на творческом конкурсе, то есть, он получил за свои работы двойки. Туда по факту принимали только детей блатных, хотя они и рисовали гораздо хуже. Но они были детьми профессуры.

Отец Павел тогда вышел, и чуть ли не головой в Москву реку, такая депрессия у него была.

— А сейчас?

— Сейчас что… Настоятель…Вон храм свой расписывает. Иконы рисует…