И рухнула академия - Страница 2

…Это был полный мужчина с красной физиономией, маленькими глазками и большими залысинами. Он сидел за огромным двуспальным письменным столом, говорил очень уверенно, но старался смотреть не на нас, а куда-то мимо.

– Скажу вам честно, поскольку мы с вами хорошо знакомы, – разоткровенничался заместитель начальника киевской таможни. – Лица еврейской национальности покидают Украину, вывозят белье и посуду. Вот и сидит наше население без товаров.

С нами он говорил в более мягкой форме, чем с другими посетителями. За два года до этого у меня в мастерской появились люди в фуражках с зелеными околышками и сообщили, что им нужно со мной серьезно поговорить с глазу на глаз. Мне стало не по себе. Когда мы остались наедине, один из них достал из портфеля бутылку французского коньяка. Оказалось, что они пришли ко мне по рекомендации одного из чиновников Госстроя с просьбой сделать эскизный проект реконструкции своего управления на улице Рейтарской. Мне стало легче. Они и в дальнейшем расплачивались импортным коньяком, очевидно конфискованным у отъезжающих.

Я слушал замначальника и думал – есть украинцы, есть армяне, есть эстонцы, а вот евреев в бывшем Советском Союзе нет. Есть лица еврейской национальности. Какой же чиновник-юдофоб придумал этот термин? Очевидно, такой же, как тот, что изобрел таможенные постановления со списком товаров, разрешенных к вывозу. Не было процедуры более унизительной, чем отправка своих вещей за границу, в Израиль, в Германию, в Америку… Белье нельзя, посуду нельзя, обувь иномарок нельзя. Следует длиннейший список, чего нельзя. Рядом – коротенький – что можно: подушки, ношенная обувь советского производства, пальто с отпоротым воротником.

– Позвольте, но зачем же портить пальто и отрывать воротник?

– Чтобы мех не вывозили. Кстати, я вижу у вас меховые манжеты. Тоже нужно отпороть.

То же самое с книгами. Запретить к вывозу книги издания до 1947 года, а также многотомные словари, энциклопедии, справочники. Очевидно, сведения 50-летней давности, напечатанные в советских справочниках, представляют большую ценность. Шел 1992 год – год 75-летия революции.

И вот передо мной лежит маленькая книжечка, формата книжки-малышки, в невзрачном синем переплете. Эта книжечка нарушила все таможенные инструкции и пересекла вместе со мной границу. На обложке надпись: «Академия строительства и архитектуры. Справочник». Книжечка эта не привлекла внимания таможенников, потому что уже и самой академии нет. Но для архитекторов она очень интересна, ибо это был «Последний день Помпеи» в архитектуре.

23 августа 1955 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшей индустриализации, улучшению качества и снижению стоимости строительства». В нем, как говорилось, отмечались недостатки в строительстве. Из него явствовало, что архитекторов вообще не следовало подпускать к проектированию зданий. В соответствии с этим постановлением вся страна сначала облила грязью архитекторов, а потом стала застраиваться тоскливыми одинаковыми пятиэтажками, получившими в народе название «хрущобы».

Самое удивительное состоит в том, что отменили это постановление только в 1988 году… А пока что архитекторов Полякова, Борецкого и Рыбицкого лишили Сталинских премий за строительство высотных зданий. Полякову, известному архитектору, вообще запретили проектировать.

И вот в ноябре 1956 года архитекторы были преданы анафеме, и Академия архитектуры рухнула. На ее развалинах тут же был создан кособокий фундамент Академии строительства и архитектуры. В связи с тем, что избирать новых академиков было некому, Совет Министров УССР назначил академиков-фундаторов, которые уже могли избирать других академиков и членов-корреспондентов. Президентом новой Академии стал инженер Анатолий Николаевич Комар вместо архитектора Владимира Игнатьевича Заболотного. По этому поводу острили: «Комар сел на заболоченное место, и академия трясется в лихорадке».

Архитектуроведы лихорадочно приспосабливались к новой ситуации. На семинаре в Москве один из слушателей задал вопрос доктору архитектуры Константину Иванову:

– Каковы дальнейшие пути развития нашей советской архитектуры?

– А вы откуда приехали, молодой человек?

– Из Новосибирска.

– Ну так вот, представьте себе: кончился семинар, вы садитесь в поезд и едете с полным комфортом, попивая чаек, несколько дней. Но вот вы вышли на перрон и обнаружили, что приехали в Баку. «Что делать?» – спросите вы. А я вам отвечу: «Садитесь на поезд, езжайте назад в Москву, а оттуда в Новосибирск». Вот такими путями и будет развиваться советская архитектура.

Ответ остроумного доктора архитектуры мало кого удовлетворил.

Строители и чиновники, с легкой руки начальства, смотрели на архитекторов свысока, ругать архитекторов стало модным занятием, на них списывались все беды нашей многострадальной экономики. Профессия архитектора в те дни была нелегкой и малопрестижной. Однако нам выдали путевку в жизнь, и мы отправились в путь.

Основной вход в комплекс Софии Киевской был с площади Богдана Хмельницкого через колокольню. Туристические автобусы парковались прямо на площади, и стайки туристов, возглавляемые громогласными экскурсоводами, направлялись к этим воротам. По дороге экскурсовод инструктировал своих подопечных, что туалет находится сразу за колокольней налево, что на все их необходимые потребности им выделяется 15 минут. После этого они, повеселевшие, опять собирались в стайку и шествовали рассматривать знаменитую Оранту Киевскую. Второй вход был предусмотрен с противоположной стороны комплекса через знаменитую Браму Забаровского. Но, к сожалению, эта красавица – барочная брама (ворота) была замурована неизвестно кем и когда, и о ее существовании знали даже не все архитекторы. Ее периодически реставрировали, однако ворота почему-то не размуровывали и изнутри она вообще заросла травой. Да и ворота со стороны колокольни не всегда были открыты. Поэтому неорганизованные туристы, как и простые смертные, проходили в подворье через ворота со стороны улицы Владимирской, рядом с которыми размещалась шикарная доска, отпугивающая туристов: «Трест № 1».

Я прошел именно через эти ворота и возле здания Хлебной Софийского собора увидел двух туристов то ли англичан, то ли американцев. Женщина пыталась прочитать надпись на доске, а он пытался найти ее в словаре. Это было название института – обычная аббревиатура более 20 букв, начинавшаяся «УКРНИИГИПРО…» и т. д. Пока я подыскивал слова из своего жидкого английского запаса, чтобы объяснить им, что найти такое слово невозможно, я услышал за своей спиной:

– А чего это тут шатаются молодые архитекторы, вместо того, чтобы ловить хорошую погоду, писать этюды или сидеть на пляже?

Я обернулся, это был директор института с таким длинным и труднопроизносимым названием. Я в этом заведении проходил не так давно проектную практику.

– Здравствуйте, Сергей Константинович! А я решил зайти попрощаться с вашими перед отьездом на работу.

– Это куда же ты собрался?

– В глушь беспросветную, в город Николаев по назначению.

– А ну-ка зайди ко мне в кабинет.

Кабинет находился в другом здании. Единственный туалет на эти два здания располагался в Хлебной, и директор, как и все простые смертные, должен был периодически совершать это путешествие. В кабинете директора, как всегда, сидело несколько сотрудников. Он был человеком общительным и терпеть не мог одиночества. Поэтому сотрудники попадали сюда без всяких препятствий.

– Садись и рассказывай (это уже ко мне), а вы пока подождите. Вопрос серьезный – у нас не хватает архитекторов, а их, оказывается, посылают куда угодно. Так в какой ты институт направляешься, и на кого ты собираешься бросить своего батьку?