И романтические розы - Страница 2

По нраву и обычаям жители Готланда сильно отличаются от остальных шведов, и язык у них очень древний и странный. В отдельные и, бывало, долгие периоды земля эта принадлежала Дании, но неизменно избавлялась от любого владычества. В 1808 году, во времена наполеоновских войн, Готланд взяли русские, и генерал Николай Бодиско в течение двадцати четырех дней беспрерывно давал балы. Вскоре наши соотечественники были оттуда вытеснены.

На Готланде нет комаров!"

Когда участники семинара высыпали на верхнюю палубу, посреди которой, как в пекле, дымилась огромная красная труба, было отчаянно жарко. Жар выедал внутренности, тут и там валялись полуголые пьяные финки, жертвы сухого закона.

Земля явилась им всем сразу, прямо из пучины морской, как какой-нибудь град Китеж или тот самый Гвидонов остров. И было там всё - холмы, равнины, плодородные почвы, камни и скалы, военные зоны и заповедники...

Людей было шестеро, и в эту шестерку входили: театральный режиссер и писатель Ас из Риги, бывшая русская девушка Ваня из Таллинна, румынская переводчица писем Ницше, примкнувший к ним уже в Стокгольме, постоянно живущий там же китаец-поэт с именем цветка, ядреная молодуха из Нижнего Новгорода с улицы Красной Звезды, бывшей Христовоздвиженской, ну и она, почтенная Татьяна,- от Московской Патриархии. Китаец, правда, тут же исчез жить в сауне при небольшом пансионе, где разместили семинаристов, так что никто его никогда больше не видел. Остался лишь звук имени - Лили. Пятерка нюхом определяла, жив ли он, по запахам вкусной и здоровой китайской пищи.

Семинар по эсхатологическим проблемам все никак не мог раскочегариться, и семинаристы, предоставленные сами себе, гуляли по узким мощеным улицам, дышали у моря гниющими водорослями, въезжали на велосипедах в зарю. Что в этих условиях могло помешать пушкинскому завету дружбы? Конечно, ничто. Хотя среди цветистого "комьюнити", члены которого пребывали в постоянном самовозбуждении, с какой-то нездоровой алчностью интеллекта постигая науку общения,- среди них наша с Татьяной дружба была настоящей кукушкиной дочкой. Мы обе, наверное, кое-что понимали в горькой прелести одиночного перелета.

Разумеется, наша связь и взаимопонимание осуществлялись посредством е-мейловской почты, ее, родимой.

Кухонный чад не в состоянии был заглушить запаха роз, который бушевал повсюду. Розы росли кустами и деревьями, среди мелких кувшинок и пышных соцветий бузины, стражами стояли у порогов и черепичных крыш, под которыми, казалось, не таилось никакое другое богатство, кроме этого, кай-гердовского. Розовые кущи распускались на белоснежных занавесках бузинных бабушек; забивали хмель, покрывающий останки соборов Святой Троицы, Олафа, Ларса, Николая, Георгия, каменея ажурным плетением лепестков, давая соборному помещению, казалось, последнюю возможность - как в корабельное окно, навылет смотреть в морской простор и впускать свет обратно, в свою цветущую глубину.

"Чему тут удивляться? - заметил в первый же день кто-то из семинаристов.Ничего удивительного, что наш семинар должен иметь место именно здесь, на острове-утопии. Для всего цивилизованного мира - это чудно-райское местечко, находящееся вдали от исхоженных туристских троп, на самом бойком пересечении викинговских маршрутов. Нынче здесь можно спокойно отдохнуть в летний период с семьей, зимой же это просто нормальный студенческий городок с университетом и тихим велосипедным транспортом. Но для нас - это типичная утопия. Торжество единения в условиях распадающегося мира..."

Они все сидели на траве возле церкви Святого Ларса и пили драгоценное в условиях действующего и тут сухого закона аргентинское вино "Амфора де люна", и эта сама амфора луны уже угадывалась над их головами в по-дневному умытом готландском небе. С тем же успехом они могли тянуть роскошь человеческого общения из любых бутылок, в изобилии имевшихся в здешних магазинах.

Вывороченная внутренность церкви была уставлена ровными рядами скамеек для зрителей, пристально глядевших в сторону алтарной части. Там сейчас возвышалась сцена, на которой шло нескончаемое оперное представление.

Поскольку звук проникал отовсюду, из всех, так сказать, дыр, тратиться на билеты не было никакой нужды. Поющая, окутывающая изумрудная сень сливалась с золотом дня, и там, в самой его сердцевине, помещалась и эта старая церковь, и сидящие тут же на траве, и бескрайняя морская даль, в рамку которой, как определял глаз обосновавшегося на крепостной стене наблюдателя за горизонтом, уже был пойман еще один корабль-дом.

"Самое интересное, что среди здешних храмов есть такие, где раскрыты росписи наших новгородских мастеров. Это когда Садко, богатый гость, еще ездил с новгородчины в целях развития торгово-денежных отношений, а в брате Новгороде крепли шведские мануфактуры. Да и сам Новгород - по-здешнему Хольмград, то есть место, высоко стоящее над водою. То есть можно себе представить, что мы сейчас находимся как бы в зеркальном Новгороде, на траве восседаем, вблизи святых его угодников..."

Конечно, представитель Балтии все чуть-чуть путает, подумала, улыбнувшись самой себе, Татьяна. Все как-то смешалось в его бедной седой голове, в связи с отсутствием жизненных перспектив, общего оскудения и разрушения пространства ну, полный же .....ец, все окончательно смешалось в доме Обломовых, услыхала она однажды давно в метро. И с тех пор ничего не изменилось.

Почему нет такой науки - геронтологии расширяющейся Вселенной? Она бы и тут, на Земле, помогла, тому же Асу... Чего стоит одна его история про шведских бобров, которые якобы принесли в его родную Латвию клеща, который теперь плодится в устрашающем множестве даже в столице, падая с деревьев на неповинных, сидящих у городских фонтанов латышей! Да и этот самый распрекрасный Готланд - тоже, по его словам, зона повышенной экологической опасности, на карте окрашенная цветами тревоги и гибели... Татьяна лениво прикусила травинку... Несчастный Ас, он все время задирает голову вверх, так и шейную мышцу свернуть недолго! Хотя, по сути дела, он, конечно, ближе всех стоит к тому, что какой-нибудь современный мыслитель назвал бы аграрной мифологией: мать-сыра земля, родовая община, на народном собрании решать личные нужды и чаяния. Ну, и распивание священного напитка, конечно же, не без этого... Крупный нос театрального деятеля свисал, как спелая слива, не отрываясь, однако, от ветки родимой. "Не падайте носом, дорогой Ас!" захотелось крикнуть Татьяне, так как сама она никуда падать не собиралась.

Хотя о чем говорить на этом самом семинаре, как не о падшем духе? Одному богу известно, что этим семинарским нужно, а у шведов он, кстати, не один Один, Тор, Фригг, еще какие-то существа женского культа со змеями, которые были до них, до верховных... Вот у Аса явно есть еще такая возможность пораскинуть в своей голове норнами и валькириями ввиду сильного их возобладания на его родной, экологически опасной почве. Жаль, что никто из этих новых деятелей не понимает, что все их попытки создания местной "вальхаллы", этого хорошо организованного как по вертикали, так и по горизонтали рая для живых и падших воинов,- мертвого "хеля", через который они пытаются прорастить Мировое Древо (русский змей в его подножии уже, конечно, попран) и населить его ветви резвящимися "ванами" и "асами" - все эти конструкции упираются прямо в "сумерки богов", и все эти мелкие, резвящиеся боги об этих сумерках отлично помнят. Гибель - неминуема, а причина ее нарушение клятв... Ас печально кивает головой, он становится не пьянее, а печальнее...

"Гибель неминуема?" - спросила Татьяна у валькирий и норн, сидящих поблизости. Чуть ближе, чем ей бы того хотелось.

- В этом нашем, то есть вашем, русском, по Бердяеву, сознании эсхатологическая идея, обращенная к концу света, почему-то всегда принимала форму стремления ко всеобщему спасению. Всё коллективно: и спасение, и гибель...- Ас взял на себя смелость высказаться первым.

- А поодиночке нельзя? - Татьяне почему-то нравилось его дразнить, она порой даже впадала в какое-то не свойственное ей кокетство мысли.