И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ) - Страница 160

— Господин, — беззвучно шептал жрец, откинувшись на его руках, вздрагивая и силясь перебороть вампирскую отраву. — Господин.

Каждый раз, когда юноша произносил это, Найтгест разрывался на две части: одна довольно ухмылялась, лелея собственное самолюбие и гордость, вторая же злилась от неуместного официоза. Конечно, юноша тогда приобретал вид соблазнительный, милый и сводящий с ума, но хотя бы с ним наедине хотелось забыть о грузе Повелителя.

— У меня есть имя, — тихо и предельно спокойно сказал Найтгест, с каждым словом чуть толкаясь вперёд бёдрами, опуская на свою плоть жреца. — Хватит звать меня Господином. Хватит прятаться за своими масками.

Прорицатель тонко и бессвязно заскулил, потеряв связь с реальностью. Возможно, Найтгест и догадывался о том, что афродизиак подействует на него слишком сильно, а может и нет. Но то, как жрец дрожал и изгибался, как жадно хватал ртом воздух, до дрожи нравилось вампиру — так, по крайней мере, он запомнит удовольствие, а не боль. Поднырнув под руки Акио, Сириус обнял его за лопатки, прижав к себе, тут же ощутив, как он цепляется за него. Поцелуй вышел смазанным и торопливым, преисполненным нерастраченной нежности, что они копили слишком долгое время. Жрец неумело и неосторожно начал двигаться первым, поддавшись вампирской отраве. Бёдра его и колени дрожали, когда он приподнимался и опускался, выдыхая судорожные стоны.

— Вот так, умница мой мальчик, — с улыбкой прошептал Найтгест возле его уха, прикусывая мочку. Он сильнее надавил на поясницу жреца, плотнее усадив на себя, и юноша зашипел сквозь зубы, зажмурился.

Акио приоткрыл глаза, поглядел на любовника вытянувшимися зрачками. «Когда-нибудь я обязательно разгадаю и эту тайну», — пообещал себе вампир, склоннясь к ключицам прорицателя и прикусывая кожу. Артемис дёрнулся, застонал, тело его прошибла крупная дрожь, и он ткнулся взмокшим лбом в плечо мужчины. Ему было невыносимо душно, жарко, даже страшно от того, что тело не желало слушаться, подчиняться, реагируя на чернокнижника непростительно остро. Перед глазами плясали разноцветные пятна да размытые образы, сменяющие друг друга быстрее, чем он успевал их уловить. Давление в паху становилось всё сильнее, и чем дальше, тем тоньше становились границы дозволенного, выставленные самим жрецом. Не до них, когда желанный мужчина столь близко, когда осыпает поцелуями, а его шёпот бесстыжими словами разбегается по венам вслед за тягучим ядом. Сириус поймал руку прорицателя, запечатлел поцелуй на сгибе локтя, прихватил голубую венку клыками, поднялся выше и замер у самой кисти, на границе тонкой белоснежной перчатки, что так и не была снята со жреца.

— Нет, Господин! — едва только уловив мысль чернокнижника, запротестовал Акио, рванулся, но вампир держал крепко, не позволяя сбежать.

Огненный цветок разросся на внутренней стороне запястья Акио, сосуды почернели, причудливо извиваясь под белой кожей. Жрец закричал, плотно смежил веки, впившись свободной рукой в плечо Найтгеста. Как смел он оставить свой след, как смел отметить его?! Но острое негодование тут же и растворилось в патоке наслаждения, стоило только мужчине начать сильно, безжалостно двигаться, не щадя неопытное и непривычное к подобным игрищам тело жреца. Когти вампира вспарывали кожу, пуская алые бисеринки крови, пока тёмные губы жадно собирали жемчужины живительной патоки. Что могло быть лучше этого беспардонного вмешательства? Этой страстной, порывистой власти, неспособной сравниться с чем бы то ни было? Любые другие ощущения по сравнению с ней меркли, тлели, подобно скудному туману по раннему утру. Что прохлада солнечных лучей по сравнению с крепкой хваткой на собственной талии? Что прикосновение утреннего ветра рядом с прикосновением этих властных губ? Мужчина уложил юношу на спину, а затем повернул на бок, закинув одну его ногу себе на плечо, тут же поцеловав выступающую косточку щиколотки. Акио судорожно выдохнул, изогнулся, впиваясь пальцами в покрывало. Не выдержав, прорицатель схватил ближайшую подушку и прижал к собственному лицу, приглушая крики, рвущиеся из груди под сильными движениями Сириуса. Его беспощадная ласка вынуждала тело изгибаться и подаваться ему навстречу, молить о большем, лишь бы эта близость не прекращалась ни на долю секунды. Одной рукой придерживая юношу возле колена, второй вампир оглаживал всё его тело, утоляя собственную жажду. Как долго он мечтал о том, чтобы его ученик вот так разметался под ним, отбросив все свои заморочки, удавив на корню сопротивление? И теперь не было никаких сил, чтобы оторваться от него. Найтгест пил из отравленного источника. Пил и не мог напиться, не мог успокоиться, до синяков на алебастровой коже стискивая пальцы. И даже сквозь подушку вздохи и стоны, редкие вскрики ласкали его слух лучше самой изысканной музыки. Но чародей не позволил прятаться ему слишком долго, отбросил прочь эту никчёмную преграду, перехватил руку жреца с меткой. Кончики пальцев заскользили по тёмным сосудам, и Акио вскинулся, застонал, из глаз его хлынули слёзы, и Найтгест внезапно осознал. Нет, это не боль, не страх, не смущением. Грозный и ледяной Повелитель жрецов плакал от удовольствия, но вместе с тем с губ его сорвался смех — пронзительный и отчаянный. Сириусу казалось, что этот звук, эти прозрачные капли на щеках юноши вскрывают его сердце и душу острейшим ножом. Пальцы мужчины вновь огладили тёмные сосуды, а затем неторопливо, плавно скользнули под грань перчатки, огладили ладонь, а затем сорвали ткань, отбросив её прочь, тоже самое проделав и с её парой. Теперь, лишённый всего, Акио не мог спрятаться, да и не пытался. Распахнув золотые от счастья глаза, он протянул дрожащую руку, и вампир прильнул к раскрытой ладони, трепетно поцеловал, зажмурился. Юноша приобнял его за шею, а потом и потянул на себя, складываясь под мужчиной без особых проблем, отчего у того слегка потемнело в глазах. Он-то, глупец, продолжал нежничать, боясь лишний раз неловко повернуть своего ученика, а Артемис берёт и демонстрирует способности собственного тела без всякого стыда.

Алчно впившись в губы юноши, вампир переплёл с ним пальцы, с упоением ощущая, как крепко стискивает его ладонь возлюбленный: до боли, бешено впиваясь ногтями в тыльную сторону ладони любовника. В комнате, несмотря на лютую зиму за окном, стало жарко, и чернокнижник лишь больше оживился, чего не сказать о разморенном удовольствием и напряжением прорицателе. В голове Акио всё помутилось. От нестерпимого наслаждения слёзы всё текли по щекам, и он никак не мог их унять, не мог успокоиться, выдыхая стоны в губы Найтгеста. Его приятная тяжесть над ним, его сильные объятия и резкие, беспощадные движения, губы, собирающие слёзы, лишали рассудка, не оставляя ни единого шанса на спасение.

— Сириус, — протянул жрец, сильнее стискивая собственные пальцы на руке вампира, вскидывая на него взгляд. — Сириус!

Мужчина заулыбался, сцеловывая с припухших губ это сладкое звучание, этот томный зов, полный нежности и страсти — первых самых сладких плодов, что этот юноша отдал ему без оглядки. Мёртвое сердце вампира жило рядом с ним, билось неистово и влюблённо, и не хватило бы могущества всех магов мира, чтобы заставить их одуматься, сдать на попятный. Прорицатель изогнулся, запрокинул голову, застонав и дёрнувшись, и мужчина немного отстранился, уложив ладонь юноши на его плоть, приласкав сверху собственными пальцами. Бесстыже, без зазрений совести, Акио ласкал себя в унисон с движениями вампира, доводя до оргазма.

— Вот такого тебя я хочу видеть всегда, — прошептал Найтгест, когда обессиленный, с заляпанными семенем ладонями и бёдрами Артемис дрожал у него на груди, стирая об его плечо остатки слёз. — Откровенного, искреннего. Настоящего.

— Клянусь, Сириус, — одними губами прошептал Акио, потянувшись к губам мужчины и незамедлительно закрепив обещание поцелуем.

❃ ❃ ❃

В ночи вампира мучила лихорадка, а Повелитель жрецов не спал, врачуя его, изгоняя болезнь из его тела. Сириус не просыпался, когда целитель поил его растворами, когда поглаживал его по груди, когда отпаивал собственной кровью из распоротого запястья. Рассветы в Белом замке наступали поздно, но прорицатель дождался его, лишь после этого позволив себе сомкнуть глаза. Магия целителя была сложна и витиевата. Чтобы помочь другому, следовало настроиться на его душу, ауру и тело, подобрать нужное количество сил, которое способен перенести раненый или больной, чтобы не навредить лишь больше. Лечить вампиров и вовсе было тяжким занятием. Они сами по себе обладали хорошей регенерацией, но то касалось исключительно тела, смертной оболочки, а если точнее — ран. Но даже у этих созданий были свои лимиты. Акио точно знал, что они запросто переживут распоротую руку, ногу, сквозную рану от стрел и арбалетных болтов. Однако и они не справятся, если им, например, вскрыть грудную клетку. Без поддержки магов вампир с таким ранением скончается через час, хотя любой другой — мгновенно. Они же редко болели, но если всё же, болезнь въедалась в их тела надолго, вцеплялась так, что не оторвать всемером. А если это ещё и запустить, то ходить несчастному несколько месяцев, мучаясь и наслаждаясь всеми последствиями такой халатности.