И проиграли бой - Страница 57

— Непременно нужно поесть. Тогда и силы появятся. Давай-ка я под спину тебе подушку подложу, ты сядешь, и я тебя покормлю.

— Не нужны мне силы, — промямлил старик. — И подниматься не хочу. Я только на верхушки деревьев поднимался, — он снова закрыл глаза. Лезешь по стволу, все выше, все выше, и вот уже деревья что поменьше под тобою. Тогда уж спасательным поясом пристегиваеш ься, он глубоко вздохнул, губы продолжали шевелиться. Вдруг на солнечное пятно на полу упала тень. Джим поднял голову. У входа стояла Лиза. На плечи накинуто одеяло, его краем укрыт и ребенок.

— Мне хватает дел со своим малышом. А он говорит, иди, за стариком присмотри.

Джим приложил палец к губам и отошел от койки, чтобы Лизе лучше было видно исхудавшее лицо Дана.

Войдя, Лиза села на свободную койку.

— Ох ты! Я же не знала! Скажи, чем помочь?

— Ничем. Просто побудь с ним.

— Уж больно он плох. По запаху чую. Знакомый запах, — она поежилась, плотнее закутала личико младенца, чтобы уберечь от вони.

— Тише. Может, еще поправится.

— Нет, запах не тот. Знакомый запах. Старик уже гниет.

— Вот бедняга!

Возглас этот, видно, тронул ее за душу, на глаза навернулись слезы.

— Конечно, я побуду с ним. Не впервой. А меня не убудет.

Джим присел рядом.

— С тобой хорошо, — прошептал он.

— Ты эти штучки брось!

— Да я разве что! Просто рядом с тобой почему-то всегда тепло.

— А мне и не холодно.

Джим чуть отвел лицо.

— Мне нужно поговорить с тобой, Лиза. Ты, наверное, не поймешь меня, да это и неважно. Все кругом рушится, или как вода меж пальцами, глядь — и нет. Но это пустяки по сравнению с главным. И мы с тобой песчинки в людском море. Понимаешь? Я всякий раз сам себе это говорю, но мне легче самого себя понять, когда ты рядом, слушаешь. Догадываешься, о чем я?

Щеки у Лизы зарумянились.

— Я же только что родила. Да и не такая я, — она пристыжепно взглянула на него. — Не говори так. Таким тоном, — попросила сна. Понимаешь, я просто не такая.

Он потянулся было обнять ее, но она отпрянула.

— Не нужно.

Джим поднялся.

— Будь повнимательнее к старику, ладно? Вода и ложка на столе. Давай ему понемножку, — он поднял голову, вслушался: по лагерю пошел говор, все громче и громче. Но вот из шмелиного жужжания голосов вдруг выделился один, то взмывал на высоких тонах, то сердито басил.

— Пойду посмотрю, что там, — сказал Джим. — Не бросай старика, — и поспешно вышел.

Недалеко от кухни он увидел людей: толпа окружила какого-то сердитого оратора, потом двинулась к помосту, на котором некогда покоился гроб Джоя. Люди облепили его со всех сторон, из толпы вдруг выпрыгнул человек и утвердился на помосте. Джим подбежал ближе. Теперь он видел говорившего. То был мрачный Бэрк. Он размахивал руками, а голос его колоколом гудел над головами. Джим приметил, что от дороги к сборищу поспешает Лондон.

Бэрк крикнул, вцепившись в перила:

— Вон он! Полюбуйтесь! Это из-за него вся заваруха! А сам-то и пальцем ради нас не пошевелил, сидел в своей палатке да персиковый компот жрал. А мы под дождем мокли да жрали то, что и свинье непотребно!

От изумления у Лондона распахнулся рот.

— Что здесь происходит? — гаркнул он.

Бэрк подался вперед.

— Сейчас! Все узнаешь! Мы решили: нам нужен настоящий вожак! Такой, что не предаст нас за ящик консервов.

Лондон побледнел, плечи опустились и подались назад. Он взревел и бросился в людскую гущу, расшвыривая стоявших на пути, хотя никто и не думал его задерживать. Он буквально пробуравил толпу и остановился лишь у самого помоста. Ухватившись за перила, п однялся, и в то же мгновение Бэрк ударил его. Метил он в голову, но попал в плечо, и рука у Лондона сорвалась с перил, он пошатнулся, но устоял и вновь взревел. Бэрк ударил еще раз, на этот раз — в лицо, но снова промахнулся. Плавным, как у всех крупных людей, но быстрым движением Лондон нанес прямой удар левой, Бэрк увернулся, и тут его настиг боковой справа в челюсть, оторвал от пола, уложил наземь. Голова у Бэрка запрокинулась, челюсть свернулась на сторону, выбитые зубы повисли на губах, по подбородк у побежала струйка крови, обогнула нос, глазницу и скрылась в волосах.

Тяжело дыша, Лондон стоял и смотрел на Бэрка. Потом медленно поднял голову.

— Ну, может, еще один сукин сын отыщется, скажет, что я хозяевам продался?

Люди, стоявшие вокруг Бэрка, зачарованно смотрели на его запрокинутую голову. В последних рядах стали напирать, вставать на цыпочки, чтобы лучше увидеть. Глаза у всех горели недобрым огнем.

— Челюсть сломал! — воскликнул один. — Из мозгов кровь течет!

— Поди, до смерти прибил! Ишь, голову прямо снес! — взвизгнул другой.

Просочились сквозь толпу женщины; застыли, глядя на запрокинутую голову. По толпе пронесся то ли тяжелый вздох, то ли всхлип. В глазах полыхал гнев, плечи напружились, руки изготовились к ударам. Лондон стоял, тяжело дыша, глядя на до крови разбитые ко стяшки пальцев. Потом оглядел толпу — видно, искал поддержки и увидел Джима, тот ободряюще поднял сомкнутые над головой руки. Затем указал на дорогу, где стояли машины, повел рукой вдаль и снова указал на дорогу. Лондон оглядел воинственную толпу. Задумчивость на его лице сменилась угрюмостью.

— Что ж, ребята, — начал он, — говорите, я ради вас и пальцем не пошевелил? Да потому, что помощи от вас нет. Зато сейчас вам бы только в бой. Ничем не остановишь.

Неистовый, почти звериный рев вырвался из сотен глоток. Лондон поднял руку.

— Кто готов сейчас пойти и разнести к чертовой матери их баррикаду?

Настроение толпы менялось на глазах. Завороженно остановились на вожаке сотни взглядов. Точно волна про неслась по людской массе. Нет больше одиночных выкриков. Толпа стояла единым многоногим существом. Множество лиц как одно. Множество глоток как одна.

— Некоторые поедут на машинах, — скомандовал Лондон, — остальные пешком. Вперед, мы еще не сказали последнего слова, вперед! — Он лихо спрыгнул с помоста, протолкался во главу толпы. Тотчас заурчали моторами машины. Толпа хлынула на дорогу; ни следа разобщенности, ни тени безразличия. Быстрый, бесшумный, пугающе действенный механизм. По дороге пустились рысцой, все вместе, все разом. Позади медленно ехали машины.

Джим, глядя на двинувшуюся процессию, заставил себя остановиться, вслух приказав:

— Не поддавайся, где твой разум? Не поддавайся.

Женщины почти все бежали за уходящей колонной, а немногие оставшиеся чудно смотрели на Джима: глаза у него завороженно и недвижно глядели вослед человеческому потоку — орудию слепому и страшному. Вот скрылись из вида. Джим, дрожа всем телом, вздохнул и отвернулся. Потрогал больное плечо, надавил — боль быстрее приводит в чувство. Неспешно направился к палатке Лондона, вошел, уселся на ящик.

Полуприкрыв глаза, Мак наблюдал за другом, лишь едва заметная щелочка меж веками выдавала, что он проснулся.

— Джим, я долго спал?

— Всего ничего. Сейчас еще и двенадцати нет.

— Каких только снов не снилось, однако отдохнул хорошо. Пора вставать.

— Поспи-ка еще.

— Зачем? Я ж отдохнул, — он открыл глаза. — И вижу все уже по-иному. Когда намаешься, спишь как убитый. А снилась мне какая-то сумятица.

— Ну и спал бы себе.

— Хватит, — он сел на постели, потянулся. — Что-то произошло, пока я спал? Уж больно тихо кругом.

— Произошло, и немало. Бэрк хотел скинуть Лондона, а тот ему врезал, — Бэрк и с копыт долой, чуть жив остался. Ой, да я ж забыл совсем про него! — Он выбежал из палатки, обогнул ее, оглядел помост. Вернувшись, сказал: — Кто-то успел подобрать.

Мак был уже на ногах.

— Рассказывай! — взволнованно попросил он Джима.

— А в толпе, как увидели кровь, будто с ума посходили. Ну, а Лондон и направь их баррикады сокрушать.

— А я что тебе говорил! — воскликнул Мак. — Увидят кровь, и дело пойдет. Ну, а дальше, что дальше было?

— Уехали, вот и все. Видел бы ты их. Все будто воедино слилось, будто один огромный зверь дорогу заполонил. Даже мне невтерпеж стало. Сам чуть было не пошел, да вовремя одумался, приказал себе: «Стой! Где твой разум!»