...И помни обо мне
(Повесть об Иване Сухинове ) - Страница 53

Васька Бочаров наладился приходить к Сухинову чуть не каждый вечер. В руднике он, как и Голиков, не слишком надрывался, был на особом положении, к ночи не валился с ног, как иные, от изнеможения, да и харчился посытнее, потому и был охоч до разговоров. Его очень расстроило, что у Голикова новые сапоги. Он это переживал как личную утрату.

— Ты, добрый барин, чересчур доверчив и потому могешь ошибку произвесть. Ты глянь, в каких я штанах хожу. И тут дырка, и там сквозит! Ты Голикову потрафил, а чем он тебя отблагодарил? Он тебе свинцу добыл пульки лить? Ты мне штаны купи, я тебе цельный оружейный завод представлю.

Бочаров не считал Сухинова блаженным, как поначалу, и не надеялся легко выудить у него денежки. Но уж новые штаны он себе твердо предполагал. Мелким бесом стелился. Чего он только не сулил! Послушать, так ему вся Сибирь была подвластна. Он вроде как бы ее тайный губернатор. Сухинов доверял Бочарову с оглядкой.

— Ты Пятина знаешь с Нерчинскою завода?

— Я всех там знаю, — не моргнув, ответил Бочаров.

— Надо к нему сходить, справиться, все ли у них готово. Сможешь?

— Это путь неблизкий. А ежели я в таких штанах ноги обморожу? Да и несолидно мне, как вашему то есть гонцу, в рванье заявляться.

Сухинов пообещал ему купить самые лучшие, какие удастся, голубые шаровары.

Тринадцатого мая, уже по сухому времени, Бочаров пришел на Нерчинский завод. Пятина он действительно знал. И еще были у него тут знакомцы — Ерка Шугай и Христя Мельник, двое отпетых, которых Голиков прошлым летом поколотил. Они оба поклялись, что порешат Голикова при первом удобном случае. Бочаров сперва их разыскал. Мельник и Шугай глядели волками, знали, что Голиков и Стручок — одна сатана. Бочаров рисковал, когда шел к ним. Но он надеялся из этого извлечь выгоду. Он полагался на свое красноречие.

— Вы, братцы, не сомневайтесь, у меня с Пашкой свои теперь счеты. Он, иуда вшивая, мне угрозу сделал. Я к вам с добром пришел, чтобы нам объединиться и вместе с ним, гадой, распорядиться круто.

— Чем докажешь?

— Тем и докажу, что заманю его в условное место, а уж вы, молодцы, не подкачайте.

Молодцы смягчились.

— Мы не подкачаем, — уверенно сказал Мельник, у которого незаживающий багровый шрам, памятка Голикова, рассекал рожу от виска до губы. Дальнейший разговор они вели уже за бутылкой. Ерка Шугай, будучи человеком хотя и настырным, но осторожным, высказал некоторые сомнения.

— Больно здоров этот Голиков. Сладим ли вдвоем?

— Зачем вдвоем, — согласился Бочаров. — Захватите еще человечков трех. Мало ли кто на Пашку зуб точит… Двоих-то вас он, конечно, за милую душу отхлещет. Двоим и заводиться нечего.

Доверительный разговор Бочаров ловко повернул в нужное русло.

— Вы мне, братцы, деньжат ссудите, я-то обнищал вконец. На те деньги я его сперва напою до умоисступления и в таком виде вам представлю.

После долгих торгов и взаимных упреков каторжные соколы поднатужились и наскребли сорок копеек. Бочаров справедливо заметил, что на такие деньги Голикова не напоишь, а только раззадоришь, и придется, видно, ему для общего дела закладывать новые штаны, которых у него пока нет, но которые ему твердо обещал один богатый человек.

— Что за человек? — заинтересовались молодцы.

— Такой человек, что о нем не каждому знать можно. А когда он объявится, то будет всем большое утешение.

— И нам будет утешение?

Бочаров, не таясь, растолковал, что надо делать, когда будет сигнал, — бить насмерть начальство и солдат, отымать оружие и ждать окончательной команды.

— Главным у вас назначен мною и тем человеком Леха Пятин. Знаете такого?

Мельник и Шугай поскучнели. Они знали Пятина, но были от него в отдалении. У Пятина свои дружки, в основном из ссыльных солдат. Ихнего брата, вора, Пятин не очень жалует. Его бы, к слову сказать, хорошо вместе с Голиковым порешить.

— Это нет, — строго сказал Бочаров. — Это не велено. Может, после, когда момент наступит. А сейчас нельзя. Сейчас Пятин нужен для общей пользы.

Убедившись, что от мужичков поживиться больше нечем, Бочаров сделался озабоченным и ушел на розыске Пятина. Если бы он не так долго выяснял сложные отношения со своими дружками, то застал бы Пятина в казарме. Теперь же он встретил Пятина на улице в окружении четырех солдат. Он его все же окликнул, не побоялся:

— Эй, Леха, куда тебя ведут?

Пятин глянул удивленно, и непонятно было, признал он Бочарова или нет.

— Награждать ведут, браток!

Бочаров поплелся следом.

— За что тебя взяли, Леха?

— Известно за что. Из-за ихнего каприза!

Один солдат, которому было скучно, сказал Бочарову:

— Хоть, и тебя за кумпанию проводим в холодную?

— Меня нельзя, служивый! — солидно отозвался Бочаров. — Меня их благородие по важному делу послал.

Он вплотную подошел и уставился на Пятина весьма красноречиво, даже подмигнул. Надеялся, что тот догадается, зачем он здесь и от кого.

— Ты, Леха, вечно безобразить, а начальство беспорядку не любит. Тебе бы остепениться пора. Так и передать велено.

Солдаты взялись отгонять назойливого бродягу, и Бочаров схлопотал пару добрых тычков, как ни уворачивался. И тут Пятин все же, видимо, прояснился умом:

— Выйду отсель, должок сполна отдам! — крикнул он. Это были его последние слова, потом его затолкали в участок.

Обратный путь Бочаров проделал бодро. В барак явился в двенадцатом часу ночи. Голиков его ждал.

— Ну, удачно сходил?

— Где там, Пятина в участок при мне свели.

— За что его?

— А он, не дождамшись нас, взбунтовался. Говорят, двух надзирателей насмерть порешил. А уж сколько покалечил — не счесть. Теперь ему петля.

— Ты, Стручок, ври, но в меру!

— Давай спать, Пашенька. Умаялся я нынче шибко. Слышь, Сухина мне новые штаны обещал.

— Обещал, — значит, купит. У него слово верное.

Спозаранку они пришли к Сухинову на квартиру, и Бочаров дал хитроумный отчет о своем походе. По его словам, выходило, что Нерчинский завод хоть завтра подымется (благодаря его стараниям), но Сухинов быстро разобрался в истинном положении дел. Он назначил им прийти вечером, чтобы обо всем окончательно условиться.

— Ждать больше некогда. Такие вы надежные ребята, того гляди, и вас упрячут.

— Это да, — заметил Бочаров. — Это всегда может статься, потому, к примеру, у Паши нрав очень озорной и горячий.

Терпение Сухинова истощилось. Весна его взбаламутила. Он силы в себе чувствовал невероятные и не сомневался в успехе. Жажда действия мучила его, как головная боль. Да и не было смысла оттягивать: земля отвердела, днями припекало по-летнему жаркое солнце. Оттягивать выступление было даже опасно. Слишком много людей посвящено в тайну, и каждый из них мог распустить язык, раскрыть себя и погубить остальных. Некоторых Сухинов успел хорошо узнать, других представлял себе только по внешнему облику. Это были люди, подобранные Голиковым. Подговаривая их к бунту, тот фамилии Сухинова не называл, а туманно намекал, что объявился, мол, человек неукротимый, который их, бедных, жалеет и любит и всех скоро освободит из неволи.

Голиков сообщил, что набралось людей более десятка. Он сказал, что все это оторви-головы, скалу разнесут в пыль. «Ладно, — думал Сухинов. — Начнем с этими, а там видно будет».

Более всего он жалел о том, что Соловьев и Мозалевский не с ним в решающий час. Сумеет ли он удержать в повиновении и дисциплине каторжников, когда они дорвутся до свободы и начнут крушить направо и налево? Втроем — это было бы значительно легче.

«Ничего, — рассуждал Сухинов. — Главное, чтобы; Голиков не откачнулся, не обезумел от злобы. Вот с ним надо быть осторожным. Да еще, пожалуй, Бочаров. От его поведения тоже много зависит. Хитрец, к нему прислушиваются. Он может посеять смуту. Его надо задобрить или запугать. Но такого вряд ли запугаешь. Он сделает вид, прикинется, а после ударит в спину…»