И плеск чужой воды Русские поэты и писатели вне России. Книга вторая. Уехавшие, оставшиеся и вернувш - Страница 32

Отдельных крупняков, а можно сказать, классиков выделили. Но это вершина, а остались на родине сотни поэтов и писателей. Предлагаю вниманию читателей беглый список оставшихся литераторов. Но сначала определим восьмерку лучших представителей Серебряного века: Ахматова, Брюсов,

Блок, Сологуб, Кузмин, Мандельштам, Пастернак, Хлебников. И, конечно, Максим Горький, который сначала остался, потом уехал и вернулся дожевывать славу на родине.

А теперь списочек по годам рождения, чтобы легче высчитать, сколько кому было лет в 1917-м, в год Февральской и Октябрьской революций.

1853 год – родились писатели Владимир Короленко и Владимир Гиляровский. Короленко не принял большевистский переворот и страстно выступал против красного произвола и террора. Только во времена перестройки были опубликованы письма Короленко к Луначарскому, в которых он негодовал по поводу происходящего в новой России. Умер «вовремя», а то пришлось бы ему побывать в подвалах ЧК.

Владимир Галактионович Короленко родился в Житомире. Провинциал. Всю свою жизнь провел в публицистических и общественных сражениях. «Точно в передовых траншеях – выскакивая на позицию по первой тревоге», – писал он в 1916 году.

Темы Короленко: Сибирь, тайга, каторжники, бродяги, голодающие в деревнях, жестокости всяческого начальства, повседневные тяжести жизни, и при этом писатель верил, что «впереди огни». «Это еще одна розовая полоска на небе», – сказал о нем Гаршин. А Вересаев высказался иначе: «Короленко из-за общественности остался великим писателем без великих произведений».

Поездка Короленко в США на Всемирную выставку в 1893 году снабдила его материалом для описания первой массовой эмиграции из России в Америку в конце XIX века. Важную роль сыграл писатель в защите Бейлиса. И снискал славу защитника всех обиженных. После Октябрьского переворота и во время Гражданской войны гневно протестовал против актов несправедливости и террора, допускавшихся всеми сторонами. Напрочь отвергал право коммунистов говорить от имени всего народа, за что его атаковал Ленин. Короленко говорил, что «если возможен еще выход для России, то он только в одном – в возвращении к свободе».

Умер Короленко от голода и холода в Полтаве 25 декабря 1921 года.

У Гиляровского другая судьба. Он – путешественник и бытописатель человеческих нравов. Можно сказать, живописец, недаром Репин изобразил Гиляровского в образе одного из казаков, пишущих письмо турецкому султану. Благополучно прожил до 82 лет и, как говорится, в политику не лез. Дядя Гиляй – «живая память Москвы».

1861 год – Аким Волынский. Литературный критик. Восторженный Дон-Кихот культуры. Искатель «новой красоты». Понятно, что такой человек новой власти был не нужен со своим странным для рабочих и крестьян словарем: менады, лотос, эрос… Волынский умер в 1926 году в Ленинграде в возрасте 65 лет, к счастью, не дожив до политических процессов и массовых расстрелов.

Владислав Ходасевич в книге «Белый коридор» вспоминает, как тяжко пришлось Акиму Волынскому жить в условиях военного коммунизма:

«Центральное отопление в Доме искусств не действовало, а топить индивидуальную буржуйку сырыми дровами не умел. Погибал от стужи. Иногда целыми днями лежал у себя на кровати в шубе, в огромных галошах и в меховой шапке, которой прикрывал стынувшую лысину. Над ним по стенам и потолку, в зорях и облаках, вились, задирая ножки, упитанные амуры со стрелами и гирляндами – эта комната была некогда спальней г-жи Елисеевой. По вечерам, не выдержав, он убегал на кухню вести нескончаемые беседы с жителями, а то и просто с Ефимом, бывшим слугой Елисеевых, умным и добрым человеком…»

Однажды Ходасевич застал Волынского лежащим в постели в своем меховом одеянии и в галошах, с газетой в руках.

– Дорогой, простите. Я слишком взволнован. Мне нужно побыть одному, чтобы пережить то, что свершилось.

«Свершилась» просто небольшая статья, написанная о нем Мариэттой Шагинян в еженедельной газете «Жизнь искусства»: первая хвалебная статья за много лет… Бледная улыбка славы лишила Хаима Лейбовича равновесия.

1863 год – родились два полярных писателя: Федор Сологуб, яркий поэт Серебряного века, и крупный советский прозаик Александр Серафимович. Сологуб требует более широкого представления.

Именно так считал Игорь Северянин. И эту же мысль выразил в стихах:

Ну и зачем, скажите, советской власти нужен этот утонченный поэт из Серебряного века? Конечно, не нужен.

Федор Сологуб (Федор Кузьмич Тетерников), 1863, Петербург – 1927, Ленинград. На похоронах на Смоленском кладбище Евгений Замятин сказал:

«Для русской литературы 5 декабря 1927 года – такой же день, как 7 августа 1921 года: тогда, в августе, умер Блок, теперь, в декабре, умер Сологуб. Со смертью каждого из них – перевернута незабываемая страница в истории русской литературы. И еще: в каждом из них мы теряли человека с богатой, ярко выраженной индивидуальностью, со своими, пусть и очень различными убеждениями, которым каждый из них остался верен до самого своего конца…»

Это один из поэтических вздохов Федора Сологуба. В далеком 1893 году он писал:

Сологуба я представлял дважды: в книге «99 имен Серебряного века» и в другой – «Поцелуй от Версаче» (1998) – пространный очерк. Поэтому повторяться не буду. Отмечу только, что после октября 17-го Сологуб оказался невостребованным, ненужным. Как записывал в дневнике Корней Чуковский 24 октября 1923 года:

«…Мне страшно жаль беспомощного милого Федора Кузьмича. Написал человек целый шкаф книг, известен в Америке и в Германии, а принужден переводить из куска хлеба Шевченку…»

В начале 20-х в России жить было тяжело и голодно. И Сологуб начал хлопотать о разрешении выехать за границу. Уезжать совсем он не хотел. В России были друзья, единомышленники, поклонники. Но власть никак не хотела давать добро на выезд, и, отчаявшись, Сологуб написал письмо самому Льву Троцкому:

«…Какие могут быть у Советской Республики мотивы не выпускать за границу нас и его (Сологуб хлопотал и о больном профессоре Г. Лозинском. – Ю.Б.), совершенно лояльных граждан, открыто добивающихся возможности съездить на определенное короткое время за границу для того именно, чтобы, вернувшись, продолжать здесь свою профессиональную деятельность, – этого никто, полагаю, отгадать не сумеет. Также совершенно непонятно, почему, выдавши нам 2 февраля заграничные паспорта, 22 февраля потребовали их обратно без всякого объяснения. Я не знаю, какие еще нужны слова, чтобы уверить, что мы хотим съездить за границу для устройства наших литературных дел и для лечения, не задаваясь никакими политическими целями. Для справедливости я должен прибавить, что мы далеки от мысли приписывать все наши бедствия “злому умыслу” большевиков, – мы видели чрезвычайно много низкого со стороны лиц, считавших себя “по ту сторону баррикад”.. За границей я смогу издать и переиздать ряд моих книг, закупить некоторые новинки и, вернувшись, заниматься самостоятельным книжным и издательским делом, – что же Советская Россия может иметь против этого плана?..»