И быть подлецом (сборник) - Страница 13
– Нужно, чтобы это было у вас обоих, – пояснил он, – тогда вы сможете следовать за моей мыслью.
Не стану притворяться, будто смог бы написать это по памяти. Оба листа сохранились у меня в папке с надписью: «ОРЧАРД». Вот что на них начертано:
– Это, – объявил Саварезе с сияющим видом (на лице его были написаны энтузиазм, дружелюбие и желание помочь), – второе приближение к нормальному закону распределения погрешностей, иногда называемому обобщенным законом погрешности. Давайте применим его к простейшей детективной проблеме, скажем к вопросу, кто из трех слуг в доме украл кольцо с бриллиантом из запертого ящика стола. Я должен объяснить, что X – отклонение от среднего числа, D – стандартное отклонение, k…
– Пожалуйста! – чуть не взвыл Вульф. – Вы что, пытаетесь сменить тему?
– Нет. – У Саварезе был удивленный и слегка обиженный вид. – Разве? Какова была тема?
– Смерть мистера Сирила Орчарда и то, как вы с ней связаны.
– О, конечно. – Он виновато улыбнулся и развел руками. – Быть может, позже? Это одна из моих любимых идей – применение математических законов вероятности и погрешностей к детективным проблемам. И возможность обсудить ее с вами поистине бесценна.
– В другой раз. А пока что, – Вульф постучал пальцем по обобщенному закону погрешности, – поговорим о другом. Кто из людей, присутствовавших на радиопередаче, поставил стакан и бутылку перед мистером Орчардом?
– Не знаю. Мне весьма интересно сравнить вашу работу с действиями полиции. Вот что вы делаете: пытаетесь перейти от вероятности к достоверности, как можно ближе. Скажем, начинаете с одного шанса из пяти, что я отравил Орчарда. Предположим, что у вас нет субъективного предубеждения. Тогда ваша цель – двигаться как можно быстрее от этой позиции, причем вас не интересует направление. Все, что я скажу или сделаю, продвинет вас в одну или другую сторону. Если вы движетесь в одну сторону, то один из пяти станет одним из четырех, одним из трех и так далее, пока не обратится в один из одного и ничтожно малую дробь, что будет достаточно близко к утвердительной достоверности, и таким образом вы придете к выводу, что это я убил Орчарда. Если вы движетесь в другую сторону, то один из пяти станет одним из десяти, одним из ста, одним из тысячи, а когда обернется одним из десяти миллиардов, вы приблизитесь к отрицательной достоверности и заключите, что я не убивал Орчарда. Существует формула…
– Не сомневаюсь. – Вульф превосходно держал себя в руках. – Если вы хотите сравнить меня с полицией, то должны позволить мне время от времени вставить слово. Вы когда-нибудь видели мистера Орчарда до той передачи?
– О да, шесть раз. Первый раз – за тринадцать месяцев до передачи, в феврале сорок седьмого года. Вы увидите, что я удивительно точен, так как полиция без конца расспрашивала меня об этом. Я вполне способен дать вам все, что смогу, для продвижения к утвердительной достоверности, поскольку субъективно вы, вероятно, предпочитаете это направление. Мне это сделать?
– Непременно.
– Я так и думал, что вам это понравится. Как математика меня всегда интересовало применение теории вероятностей к различным видам азартных игр. Генезис нормальных распределений…
– Не сейчас, – резко оборвал его Вульф.
– О, конечно! В силу некоторых причин исключительно трудно вычислить вероятность исхода скачек, и тем не менее люди делают миллионные ставки на бегах. Год с небольшим назад, изучая возможности некоторых формул, я решил ознакомиться с газетами, печатающими информацию о скачках, и подписался на три. Одной из них была «Бега» – эту газету издавал Сирил Орчард. Когда в полиции меня спросили, почему я выбрал именно ее, я смог лишь сказать, что не знаю. Забыл. Это выглядит подозрительно и для них, и для вас. Для меня же тут нет ничего странного. Обычная забывчивость, и не более того. Однажды в феврале прошлого года выпало подряд два результата, предсказанных Орчардом, и я пошел с ним повидаться. Он был не лишен интеллекта и, если бы интересовался математическими проблемами, мог бы мне пригодиться. Но они его не интересовали. Тем не менее иногда я с ним виделся, а однажды он провел вместе со мной уик-энд в доме друга в Нью-Джерси. В целом до дня той передачи я виделся с ним шесть раз. Это подозрительно, не так ли?
– До некоторой степени, – согласился Вульф.
Саварезе кивнул:
– Мне приятно видеть, что вы объективны, насколько это возможно. А вот как насчет такого? Когда я узнал, что популярная радиопрограмма государственной сети спрашивает мнение слушателей, стоит ли привлечь к участию в ней «жучка», продающего информацию о скачках, я написал письмо в поддержку этой идеи и попросил пригласить меня в качестве второго гостя программы, а также предложил, чтобы они позвали Сирила Орчарда. – Саварезе одарил нас сияющей улыбкой. – Как теперь насчет одного из пяти?
Вульф хмыкнул:
– Я не занимал подобную позицию – это вы приписали ее мне. Думаю, у полиции есть письмо, которое вы написали?
– Нет. Ни у кого нет. Кажется, сотрудники мисс Фрейзер не хранят корреспонденцию дольше двух-трех недель. По-видимому, мое письмо было уничтожено. Если бы я узнал об этом вовремя, мог бы не откровенничать, излагая его содержание в полиции. Впрочем, не факт. Очевидно, мое отношение к проблеме повлияло на вычисления вероятности того, арестуют ли меня за убийство. Но для решения мне требовалось знать наверняка, во-первых, что письмо уничтожено, а во-вторых, что сотрудники мисс Фрейзер смутно помнят его содержание. Я узнал об этих двух фактах слишком поздно.
Вульф шевельнулся в кресле:
– Что еще на пути к утвердительной достоверности?
– Давайте посмотрим. – Саварезе немного поразмыслил. – Думаю, это все, если только мы не займемся анализом распределений, а это следует оставить для вторичной формулы. Например, изучение моего характера a posteriori[8] показало бы вероятность того, что я способен совершить убийство ради истинной революционной формулы. Еще одна деталь – мое финансовое положение. Моего жалованья едва хватает на достойное существование, но я каждую неделю платил по десять долларов за «Бега».
– Вы играете на тотализаторе? Посещаете ипподром?
– Нет. Никогда этим не занимался. Я знаю слишком много – или, скорее, слишком мало. Более девяноста девяти процентов ставок, которые делают на бегах, есть результат выплеска эмоций, а не упражнений ума. Я ограничиваю свои эмоции профессиональной деятельностью. – Саварезе взмахнул рукой. – Это направляет нас в другую сторону – к отрицательной достоверности и выводу, что я не убивал Орчарда, и мы вполне можем туда отправиться. Начнем.
Мне не удалось бы подбросить Орчарду яд. Я сидел наискосок от него и не помогал передавать бутылки. Невозможно доказать, что я когда-либо купил, украл, одолжил или хранил у себя цианистый калий. Нельзя установить, что я извлек бы какую-либо выгоду из смерти Орчарда. Когда я прибыл в студию без двадцати одиннадцать, все уже находились на месте, и, конечно, попытка подойти к холодильнику и открыть дверцу не осталась бы незамеченной. Нет доказательств, что в моих отношениях с Орчардом присутствовал элемент враждебности или предубежденности. – Саварезе сиял. – Как далеко мы ушли? Один из тысячи?
– Не мы, а вы, – ответил Вульф не без враждебности. – Я вовсе не продвигался с вами по этому пути, да и ни по какому другому. Я хожу вокруг да около, выясняя то одно, то другое. Вы когда-нибудь бывали в Мичигане?
В продолжении всего часа, остававшегося до свидания с орхидеями, Вульф засыпал Саварезе вопросами, и тот отвечал кратко и по делу. Очевидно, профессору действительно хотелось сравнить методы Вульфа и полиции. Он вникал в каждый заданный вопрос – скорее с видом судьи, пытающегося составить собственное мнение, нежели подозреваемого в убийстве, которого подвергают допросу. Объективная позиция.