И будем живы - Страница 64

Рано утром омоновский «Урал» въехал в небольшой, когда-то уютный двор, огороженный старыми кирпичными и панельными пятиэтажками. Дома относительно неплохо пережили начало войны. Хотя, конечно, оконные стекла в этом дворе существовали только в виде устилающих асфальт осколков. В некоторых стенах скалились рваными краями дыры от снарядов. Над многими оконными проемами засохли широкие смоляные языки, оставшиеся после пожаров. Но таких зданий, чтобы остались одни стены или вообще бесформенные руины, не было.

Зато практически на каждом этаже во всех домах виднелись рамы, затянутые полиэтиленовой пленкой, торчали трубы «буржуек», которые помогли уцелевшим жильцам пережить эту страшную зиму.

— Да тут народу по-олно-о! — озабоченно протянул один из бойцов.

— Убрать всех из подъезда! — распорядился Змей.

— А если кто-то не уйдет?

— Его проблемы. Главное, посмотрите, чтобы дети где-нибудь не остались одни, без родителей. Если открывать не будут, попросите соседей, они тут все друг друга знают.

В интересующем омоновцев подъезде обнаружились восемь семей. Остальные квартиры стояли пустые, с выбитыми в ходе боев, мародерских походов или многократных зачисток дверьми. Многие повыгорели, либо были завалены обрушившимися с верхних этажей кусками бетонных перекрытий. В одной бойцы обнаружили бывшую огневую точку. На окне сохранились изрядно потрепанные и обугленные мешки с землей, а пол был чуть не в два слоя засыпан стреляными гильзами. Похоже, тут работали пулеметчики. А, судя по буро-черным шкваркам на стене и полу, закончил их работу термобарический выстрел из «Шмеля».

Но особенно разглядывать эти картинки было некогда.

Выдворив на улицу молчаливых, зыркающих исподлобья мужчин, причитающих на разные голоса женщин и целые ватаги испуганно-любопытных детей, бойцы вернулись на площадку третьего этажа. Сбоку от одной из дверей, с угрюмой усмешкой посматривая на свежие пулевые пробоины в деревянном полотне, стоял Змей. Рядом нервно переминался с ноги на ногу Колька-сыщик, в помощь которому, собственно, и были приданы омоновцы.

— Сам не откроет, — озабоченно сказал опер.

И, словно в подтверждение, за дверью глухо прозвучала короткая автоматная очередь. Полетели щепки. Одна пуля, срикошетив от стальных перил, секунды три дурным жуком металась между бетонными стенами лестничного пролета. Выбившись из сил и не найдя, чьей бы крови испить, она волчком прокрутилась по пыльному полу и упала в просвет между этажами.

— Его проблемы, — пожав плечами, снова проговорил Змей. — Ладно, иди покури, а мы тут сами разберемся. Пушной!

Сапер, бесшумно ступая ногами, обутыми в белые кроссовки, спустился с верхнего этажа, ловко, не задерживаясь в створе стреляющей двери, скользнул через площадку и встал с противоположной от командира стороны.

— Он там чем-то грохотал. Баррикадируется. Надо открыть так, чтобы на заходе не задерживаться.

— Сделаем!

Пушной, как любой хороший сапер, был хронически болен любовью ко всякого рода подрывам, ловушкам и прочим спецэффектам своего громыхающего ремесла. В любой другой ситуации он бы просто сиял от счастья, что представилась возможность поработать на виду у такой понимающей публики. И снял бы эту дверку аккуратненько, «по трем точкам», без лишнего шума и пыли. Но сегодня, как и его командир, он был непривычно холоден и жестко сосредоточен.

Из саперной сумки, висящей на боку, он достал стограммовую толовую шашку и вставил в гнездо детонатор с коротким куском запального шнура. Подумав секунду, достал вторую и стал сматывать их вместе изолентой.

— Не многовато? — почти беззвучно, одними губами спросил Змей.

— Все равно выходить из подъезда. Если будет мало, очухается, пока снова поднимемся, — так же тихо ответил Пушной. — Правда, если близко стоять будет, пришибет его.

— Его проблемы, — в третий раз повторил командир и, не торопясь, пошел на улицу.

Группа захвата, покуривая за компанию с опером, стояла напротив двери подъезда. Вторая расположилась с обратной стороны дома, на случай если «клиент» решит поиграть в альпиниста.

— Встаньте по бокам, — буркнул Змей. — Пушной там решил из целого подъезда одну квартиру сделать.

Бойцы молча расступились по сторонам и замерли в ожидании.

Сапер выскочил на улицу, досчитывая на ходу стремительной скороговоркой:

— И пять, и четыре, и три, и два…

Его внутренний хронометр слегка подвел. На счете «и два» дом содрогнулся. В окнах обжитых квартир надулись пузырями и звучно лопнули куски дефицитной полиэтиленовой пленки. Из оконных проемов разрушенных — ударили пыльные смерчи. А через секунду воздушная кувалда шибанула изнутри подъезда, сорвав с петель входную дверь и расколов ее пополам.

— Ого! — испуганно шарахнулся еще дальше в сторону внявший доброму совету опер.

А в клубящуюся пыль под злобные и отчаянные крики выставленных на улицу людей, пригнув головы в титановых шлемах и легко неся на себе почти пудовые бронежилеты, рванули бойцы ОМОНа.

— Сколько можно! — Один из стоявших в стороне мужчин-чеченцев бесстрашно преградил путь Змею. — Я с вами не воюю. Почему моя семья должна за других страдать? Где закон?

Оставшиеся в прикрытии командира бойцы угрожающе двинулись на рискового мужика, чтобы смести его с дороги. Змей знаком приказал им остановиться и опустить взметнувшиеся приклады.

— А когда тут, в Чечне, русских тысячами насиловали, грабили, убивали, вы о законе вспоминали? Здесь, у вас в доме, в четырнадцатой квартире людей пытали, над русскими девчонками изгалялись. Почему вы тогда молчали?

— Откуда мы знали? — глаза мужчины лживо метнулись в сторону. — Мы ничего не слышали.

— Теперь будете слышать. Дверей, наверное, во всем доме не осталось, — с мрачной иронией проговорил Змей. Под его тяжелым взглядом мужчина отступил в сторону, и командир, все так же, не спеша, прошел в подъезд.

Из дымно-пыльного темно-серого, тошнотворно воняющего облака неслись глухие звуки ударов. И в такт этим ударам чей-то голос яростно приговаривал:

— Падла! Падла! Падла!

Перешагнув через остатки бывшей двери и развалившийся кухонный шкаф, которым эту дверь пытались подпереть, Змей вошел в квартиру. На устеленном испятнанными, прожженными коврами полу, разбросав руки в стороны и запрокинув окровавленную голову с иссеченным щепками лицом, лежал молодой черноусый мужчина. Его короткая кожаная куртка задралась почти до подмышек. На оголенном, судорожно поднимающемся и опадающем животе набухали багровые пятна и полосы. А между ног, в паху, под грязными следами каблуков тяжелых омоновских «берцев» мокрая, воняющая мочой ткань голубых джинсов на глазах пропитывалась бурыми пятнами крови.

В двух шагах от мужчины лежал автомат, а чуть подальше, подкатившись под ножку старенького, в веселеньких цветочках дивана, — граната с невыдернутой чекой.

— Не успел, сволочь, — процедил сквозь зубы один из бойцов. — У, падла! — И злобно пнул лежащего в бок.

— Все. Хорош. Несите в машину.

Двое, закинув за спину свои автоматы, ухватили тяжелое, словно набитое песком тело с двух сторон за отвороты куртки и волоком потащили его вниз по лестнице.

— Лучше за ноги возьмите и — башкой по ступенькам, — крикнул вслед неуемный боец.

— Хорош, я сказал! Проверьте хату. Здесь много чего интересного может быть. Только быстро, и в машину.

Когда Аслана, раскачав за руки-за ноги, швырнули в кузов, его голова ударилась о выступающую из выщербленной доски шляпку болта. И, как ни странно, именно этот, в общем-то несильный импульс боли, пробившись через лавину других, более мощных и блокирующих друг друга сигналов, пробудил его мозг. Он протяжно застонал, пытаясь разлепить отекшие, налитые кровью из лопнувших сосудов веки. Боль росла, захлестывала мучительными волнами. Вопила каждая клеточка его контуженного, избитого тела. Голова раскалывалась, и неудержимо наплывала тошнота.

— Смотри, похоже, блевать собрался, давай, перевернем его мордой вниз, а то захлебнется и до фильтропункта не доедет — брезгливо сказал кто-то из бойцов.