И Ангелы Молчали - Страница 2

выдублено семью десятками техасских зим.

Отчетливей всего я помню его брови. Похожие на буйно разросшиеся живые изгороди, сходящиеся на переносице.

Косматые гусеницы, двигавшиеся вместе с его глазами.

Обычно, говоря, он смотрел себе под ноги. И без того невысокого роста, из-за этой своей привычки он казался еще

ниже. Когда Бен хотел сказать что-то важное, он поднимал глаза и бросал на вас взгляд из-под своих густых бровей. Этот

выразительный взгляд он приберегал для тех, кто сомневался в его способности работать на нефтяных скважинах.

Несмотря на это, таких было абсолютное большинство.

Своим знакомством с Беном я обязан отцу, который был убежден: школьные каникулы для того и существуют, чтобы

мальчики могли хорошенько потрудиться. Хотели мы того или нет, было ли это Рождество, летние каникулы или День

благодарения — он будил нас с братом до восхода солнца и отвозил на одну из местных бирж труда, занимавшихся

наймом рабочих для местных нефтяных компаний, где нас могли пригласить в качестве подсобников.

На нефтяных промыслах подъемы и спады так часты, что — если только вы не были работником компании или не

входили в состав сформировавшейся бригады — не было абсолютно никакой уверенности, что вас возьмут. Желающие

найти работу приходили задолго до появления босса. Но не имело значения, первым ты пришел или последним; важны

были только твои сила и опыт.

Вот тут-то мы с Беном и оказывались в невыгодном положении. Силы у меня было достаточно, но опыта — никакого.

Руки Бена были покрыты мозолями от долгой работы, но силы — уже не те. Поэтому, если только отчаянный недостаток

рабочих рук не заставлял хозяев компенсировать качество количеством, мы с Беном оставались не у дел.

Те дни так походили один на другой, что даже сейчас, двадцать лет спустя, я могу без труда вспомнить их во всех

деталях.

Я помню ветреное утро, темноту и мороз, щиплющий меня за уши. Я помню, какой была на ощупь покрытая

изморозью ручка на тяжелой железной двери сарая, где собирались рабочие. Я слышу голос Бена, сидящего у печурки, в

которой он уже успел развести огонь: «Прикрой-ка дверь, парень. Прежде чем потеплеет, еще успеет чертовски

похолодать».

Тогда я шел на золотистый свет от печки сквозь темное нутро сарая. Подойдя, вставал спиной к огню и смотрел на

Бена. Он курил, сидя на двухсотлитровой бочке. Его ноги в рабочих ботинках не доставали до пола около фута, а воротник

пальто был поднят, скрывая шею.

«Да, работа нам сегодня не помешала бы. Не помешала бы».

Потихоньку начинали собираться остальные рабочие. Приход каждого из них оставлял нам с Беном все меньше и

меньше шансов. Вскоре сарай наполнялся дымом, неприличными анекдотами и жалобами на то, что приходится работать в

такой собачий холод.

Бен обычно не участвовал в этих разговорах.

Спустя какое-то время приходил бригадир. Это может показаться смешным, но я даже начинал нервничать, когда он

принимался читать список. С красноречием армейского сержанта бригадир отрывисто выкрикивал, что нужно сделать и

кого он берет на эту работу. «Трое на электрическую подстанцию» или: «Укладка труб в южном секторе — восемь

человек». После этого он зачитывал список: «Бак, Том, Счастливчик и Джек — пойдете со мной».

В том, что тебя выбрали, была какая-то честь. Тебя отметили, выделили из общего числа — даже если тебя нанимали

всего лишь рыть котлован. И насколько почетно было быть избранным, настолько же стыдно было оставаться за бортом.

Снова и снова.

В кастовой системе нефтяников ниже поденного рабочего стоял только безработный. Если ты не был сварщиком, то

мог вкалывать на буровой вышке. Если не на вышке — ты мог обслуживать скважины. Наконец, если ты и к этому не был

способен, — тебя брали на подсобные работы. Но если ты и в качестве подсобника не годился...

Как правило, нас с Беном не брали даже в подсобники. Те из собравшихся, кому не посчастливилось попасть в список

избранных, посидев еще немного около огня и пробормотав что-то вроде того, что им все равно не очень-то хотелось

сегодня выходить на работу, постепенно разбредались, оставляя нас с Беном одних. Нам некуда было идти. Кроме того, всегда оставалась надежда, что подвернется еще какая-нибудь работа. Итак, мы продолжали ждать.

Тогда-то Бен и начинал говорить. Переплетая правду с небылицами, он рассказывал истории о разведке нефтяных

месторождений с помощью «волшебной лозы» и мулов. Утро постепенно превращалось в день, а мы все сидели на старых

покрышках и ведрах из-под краски и путешествовали по пыльным дорогам памяти Бена.

Странными мы были приятелями. Во многом мы были полными противоположностями друг друга. Мне тогда

только-только исполнилось пятнадцать, а для Бена та зима была семидесятой. Я — совсем неопытный, верящий в то, что

самое лучшее еще впереди, и Бен — немало повидавший на своем веку, высохший, живущий воспоминаниями о былых

победах.

Но так или иначе мы подружились. Ведь мы оба были самыми обычными безработными. Нас сближали неудачи. Нас

можно было бы назвать «слишком рано и слишком поздно».

Понимаете, о чем я? А может, вы и сами — из таких?

Шерри — такая. После двенадцати лет брака и троих детей ее муж нашел себе жену помоложе. Поновее. Шерри

осталась одна.

Мистеру Робинсону довелось испытать то же самое. Тридцать лет он работал на одну компанию и почти достиг

вершины. Когда прежний президент вышел в отставку, он знал, что его назначение — всего лишь вопрос времени. Но у

совета директоров было на этот счет свое мнение. Им нужна была молодость, а как раз ее у Робинсона не было. Поэтому

президентом стал другой.

Мануэль может рассказать вам о том же. Обязательно рассказал бы, если бы был способен. Нелегко быть одним из

девяти детей, растущих без отца в долине Рио-Гранде. Но Мануэлю приходится еще труднее. Он—глухонемой. Даже если

бы поблизости и была школа для детей с подобными проблемами, у него нет денег, чтобы заплатить за нее.

Безнадежный неудачник.

Маленький человек.

Социально неадаптированный.

Человек без будущего.

Какими бы словами это ни называли, смысл — один и тот же. Если все время слышишь, что ты — ничтожество и

никому не нужен, постепенно начинаешь этому верить. Начинаешь верить, что ты — именно тот случай: «слишком рано и

слишком поздно».

Если это — о вас, то моя книга попала к вам в руки очень вовремя. Видите ли, Бог с особой заботой относится к тем, кого все оставили и позабыли. Никогда не замечали?

Посмотрите на Его руки, прикасающиеся к гниющей коже прокаженного.

Посмотрите на блудницу, уткнувшуюся лицом в Его ладони.

Вспомните, как Он отреагировал, когда к Нему прикоснулась женщина, страдавшая кровотечением.

Присмотритесь к тому, как Он положил Свою руку на плечо коротышки Закхея.

Вновь и вновь Бог повторяет нам одно и то же, надеясь, что мы поймем: Он с особым трепетом и заботой относится к

отверженным. Тех, кого общество выбрасывает за борт, Бог подбирает и сажает в Свою лодку. Наверное, поэтому Иисус

рассказал притчу о том, как хозяин нанимал работников в свой виноградник. Это была первая притча, рассказанная Им в

последнюю неделю Своей жизни. И это — последняя притча, которую Он рассказал, прежде чем войти в Иерусалим. Как

только Он войдет в город, о Нем узнают. Начнется обратный отсчет, начнется

Но это еще не Иерусалим. И Он говорит не со Своими противниками. Он все еще в окрестностях Иерихона, в

окружении друзей. Им-то Он и рассказывает притчу о Божьей благодати.

Одному землевладельцу понадобились работники. В шесть утра он нанимает бригаду, они договариваются об оплате, и он отправляет их на работу. В девять он опять приходит в бюро по трудоустройству и набирает еще людей. И и полдень, и в три часа дня история повторяется. В пять часов... наверное, вы уже и сами догадались: он снова приходит.