И Ангелы Молчали - Страница 15

ложными. Христос просто не мог пройти мимо такого яркого и символичного примера.

С деревом в понедельник утром Христос делает то же, что Он намеревается сделать с храмом несколько часов спустя: Он проклинает смоковницу. Обратите внимание, Он не гневается на дерево — Его гнев направлен на то, что оно собой

представляет. У Христа вызывают отвращение тепловатые, вялые, бесплодные верующие—помпезные, но живущие

совершенно бесцельно. Они не приносят плода. Поступок Христа — это нож гильотины, опускающийся на шею пустой, формальной религиозности.

Яркий пример такой религиозности мы можем увидеть, посмотрев на Лаодикийскую церковь, о которой Иоанн

Богослов говорит в Книге Откровение. Церковь эта богата и самодовольна, но беда в том, что вера ее пуста и бесплодна.

«Знаю твои дела, — обращается Бог к «ангелу» этой общины, — ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или

горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих»3.

На самом деле в последней фразе речь идет о рвоте. Почему наше тело реагирует на что-либо рвотой? Почему оно так

противится присутствию в нем каких-то веществ? Потому что они несовместимы с жизнедеятельностью организма. Рвота

— это способ, которым тело отвергает то, с чем не может справиться.

В чем же смысл этой фразы? Бог терпеть не может «теплой» веры. Он гневается при виде внешней, показной

религиозности, не приносящей плода. Именно с такой религиозностью Он и сталкивался на протяжении последней недели

Своей земной жизни — да и вообще на протяжении всего Своего служения.

Когда люди могли увидеть в Его поступках образ подлинного служения, они осуждали Его.

Они осуждали Его за то, что Его ученики принимали пищу в неположенный день. Они негодовали на Него за то, что Он

исцелял людей в неподобающее время. Они злились, что Он прощал «не тех» людей. Их выводило из себя то, что Он

общался с изгоями и оказывал плохое, по их мнению, влияние на детей. Но, что хуже всего, каждый раз, когда Он пытался

освободить кого-либо, религиозные вожди предпринимали попытки вновь связать и поработить этого человека. Те, кто

был из числа наиболее приближенных к храму, ловчее всех орудовали цепями и наручниками. Когда какой-нибудь храбрец

пытался взлететь, они оказывались тут как тут со словами о том, что это невозможно.

Кстати говоря, Хансу Беблингеру они сказали то же самое. Король должен был почтить Ульм своим посещением, и

епископ вместе с горожанами захотели произвести на него неизгладимое впечатление. До них дошел слух об удачном

полете Ханса, и они попросили его сделать круг по воздуху в присутствии короля. Ханс согласился.

Его попросили, однако, и об одном изменении. Поскольку ожидалось, что встречать короля выйдет огромная толпа и

поскольку путь в горы был не из легких, Ханса спросили, не мог бы он выбрать место для полета где-нибудь в долине, поближе к городу.

Ханс выбрал утесы на берегу Дуная. Они были широкими и пологими, а река находилась далеко внизу Он собирался

прыгнуть с обрыва и спланировать на берег, к воде.

Неудачный выбор. Около реки не было тех восходящих потоков воздуха, которые помогли ему в горах. И вот на

глазах у короля, его придворных и половины населения своего городка Ханс прыгнул и, как камень, рухнул в реку. Король

был разочарован, а епископ стоял ни жив ни мертв.

Как вы думаете, какой была тема его проповеди на следующей воскресной службе? «Не пристало человеку пытаться

летать». Ханс поверил ему. Слова, произнесенные с кафедры, стали цепями, которые навсегда сковали его. Он убрал свои

крылья подальше и больше никогда не пробовал летать. Вскоре он умер, удрученный отчаянием, и был похоронен вместе

со своими мечтами.

Собор в Ульме — не первое место, где пытавшегося взлететь человека сажали в клетку. Долгие годы с церковных

кафедр все громче и уверенней звучали слова о том, чего люди не могут делать. Так обстояли дела во дни Христа, так

обстояли они во дни Ханса Беблингера, так же обстоят они и в наши дни. И точно такие же приступы тошноты это вызывает

у Бога.

Но, указывая осуждающим перстом на «религию», неплохо нам было бы посмотреть и на самих себя. Видите ли, удобно тыкать пальцем в «мертвую религию», приговаривая: «Аминь! Скажи им правду в глаза!» Быть может, это и приятно, но совершенно неправильно. Если уж мы говорим об освобождении людей для того, чтобы они могли летать, стоит

задуматься о самих себе. Окрыляете ли вы других людей? Обретают ли они свободу, общаясь с вами?

Как насчет друга, обидевшего вас и теперь нуждающегося в вашем прощении?

Сотрудника, мучимого страхом смерти?

Родственника, влачащего жалкое существование под гнетом ошибок прошлого?

Приятеля, обремененного заботами?

Расскажите им об опустевшей гробнице... и вы увидите, как они расправят крылья и полетят.

Одна женщина из нашей церкви — сестра во Христе, чья вера могла бы послужить примером для многих, — недавно

вышла замуж. Ее родной язык — испанский, и когда венчавший их служитель спросил ее: «Готова ли ты произнести вслух

свой брачный обет?», она ответила с необычайной простотой: «Да, готова, но я буду говорить с сильным акцентом».

Именно такими Бог и хочет видеть наши с Ним отношения. Он хочет, чтобы все мы принесли Ему обет, которому

оставались бы верны всю жизнь, но чтобы каждый из нас сделал это со своим собственным, неповторимым акцентом. У

кого-то это может быть особое внимание к больным и немощным, у кого-то — к находящимся в заключении. Кто-то может

особо тяготеть к научным исследованиям, а кто-то — к благотворительности. Но неизменно, каким бы ни был наш акцент, смысл наших слов и дел всегда остается одним и тем же.

Смысл происшедшего со смоковницей не в том, что все мы должны приносить одинаковые плоды. Смысл в том, что

каждый из нас должен приносить тот или иной плод. Это непросто. Христос знает об этом и потому говорит: «...если будете

иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею...», но и намного большее.

Веру во что? В религию? Вряд ли. Религия—это обман, и Христос собирается показать это всем. Вообще-то, когда Он

говорил: «...если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море...», Его взгляд, вероятно, был устремлен в долину

Кедрон, на храмовую гору, известную также как гора Сион. Если все действительно обстояло именно так, мы можем

предположить, что не без некоторой доли юмора Христос предлагает здесь, столкнувшись с церковью, которая пытается

засадить «летунов» в клетку, сказать ей: «Лучше бы тебе утопиться».

Нет, конечно, это не вера в религию. Это вера в Бога. Твердая, дерзновенная вера в то, что Бог всегда поступает

правильно. Что Он сделает все, чтобы привести Своих детей домой.

Он — Пастырь, ищущий потерявшегося ягненка. Ноги его оцарапаны, ступни опухли, глаза утомлены. Он залезает на

скалы и шагает по полям. Он заходит в пещеры. Он складывает ладони рупором у рта, и Его зов раскатывается по ущельям.

Имя, которое звучит в его призыве, — ваше имя.

Он — как женщина из притчи, которая потеряла монетку у себя в доме. Не важно, что у Него осталось еще девять. Он

не успокоится, пока не найдет десятую. Он будет обыскивать дом, передвигать мебель, искать под коврами, смотреть на

полках. Он не заснет до глубокой ночи и встанет рано утром. Все остальное подождет. Важно лишь одно — эта монета, которая драгоценна в Его глазах. Это — Его монета, и Он не успокоится до тех пор, пока не найдет ее.

Эта монета — вы.