Хультура речи - Страница 30

— Ай да ладушки-лады! Растуды его туды!

Подвыпил, конечно. Немножко забылся, а так скромный, наладчиком работает.

Соседи по процессии задергались, зашуршали:

— Не к месту, не к месту! Хорошо, конечно, но не к месту пока!

Вдова племяннику говорит:

— Поди погляди, туда ли идем-то. Чтой-то идем долго, пальцы на ногах устали.

Тот сбегал, разнюхал.

— Туда, тетушка! Толечко крюка дали, теперь через танцплощадку придется.

Вдова говорит:

— Ой, горюшко...

И вся очередь сзади:

— Ага! Горе, да. Невесело как-то. Печальнее бывало, но невесело, это да. Со святыми упокой, это точно. А сам виноват! Улицу надо было правильно переходить! Красный надо было от зеленого отличать! Не отличил — горе. Отличил — сейчас бы вместе закусывали.

Вдова говорит:

— Смотрите, не уроните. А то неудобно получится. Ему неудобно. Мне-то плевать, я женщина пожилая.

Очередь сзади не только кушает. Иные по второй бутылке достали. Семеро смелых в самом хвосте говорят:

— Издалека-а-а долга-а-а течет река Во-олга-а-а! И за борт ее бросает!!!

Лошади, конечно, споткнулись. Да и дорога плохая. Гроб о бортик стукнулся, рука покойницкая вывалилась, а за ней и сам лежебока выпал.

Вдова кричит:

— Ой, рятуйте, люди, опять уронили, помогите ему подняться, срам-то какой, такой молодой третий раз падает!

Очередь его поднимает:

— Ну-ка, взяли! Вставай, Петя! Ложись, Петя... Хотя, нет... Сиди! Вот, да, и ботинки ему в руки дайте, и глаза пускай открытые будут, флаг ему в руку, где флаг, куда флаг делся, где плакаты, где шарики?! Ой, а как головку хорошо держит! Улыбку ему сделайте, пусть речь скажет! Говори, Петя!

Вдова плачет:

— Покойничек он у меня! Все слова позабыл! Не молчи, Петя, язык хоть высунь, пощекочите его, чего он таким букой смотрит!

Племянник кричит:

— Тетя, тетя, тучи собираются, сейчас дождик пойдет, если сильный пойдет, я первый промокну, потому что я в рубашечке, тетя, тетя, купите мне плащик!

Мужичок рыжий в середке говорит:

— Ай да ладушки-лады! Хрена тебе, а не плащик! Тетя, купите ему хрена, а не плащик, а то я ему сам куплю, на-ка тебе хрена, малец! Чего нюни распустил? Не видишь — хороним!

Вся процессия сзади:

— Ах, да! Хороним же... Издалека-а-а долга-а-а-а!..

Вдова говорит:

— А барабан где? Что, некому в барабан трахнуть? Почему опять барабан молчит? Обидно мне: вдова — и без барабана!

Племянник говорит:

— Тетя, тетя, тучи уже собрались, вон капельки летят! Ой, крупные какие! Ой, дождик! Ой, описался! Ну да ничего, я же маленький!

Покойник говорит:

— Ну накройте хоть чем-нибудь! Капельки уже близко, а до кладбища далеко, кстати, где мое ружье, я хочу себе салют!

Мужичонка рыжий говорит :

— Ха-ха-ха! Давно я так не смеялся. Хи-хи-хи! А вот так я в детстве смеялся.

Вдова кричит:

— Ой, не могу! Поворачивайте назад! Скажите лошадям, чтоб идти закончили! Эй, лошади, вы что, оглохли, я, вдова, вам говорю! Да объясните им кто-нибудь! Назад! Все назад! Петя, что ты как дурак с этими в руке ботинками? Вылезай, не видишь — похороны не получились!

Покойник улыбается, вылез, лошадей повернул, сам улыбается, лошади его стесняются, а он их ласково так оглоблями, а ботинки из рук не выпускает, ботинки-то у него новые, вот он и улыбается.

Племянник кричит:

— Я хоть маленький, а все понимаю, а вот этого понять не могу, дядя Петя, ты что, опять с нами?

Мужичонка рыжий, наладчик, из самой середки говорит:

— С нами, с нами, да погодите плясать, мы еще не вернулись, гражданин майор, не беспокойтесь, он с нами, он опять с нами! Все назад!

Смерти нет, ребята!.. 

1. Спящая женщина да не оголится во сне.

2. Спящая женщина да пребудет в покое от моих рук, от моих сильных пальцев и от того, чем я так бодр и стоек.

3. Спящая женщина да не скажет «иди...», да не скажет «ко мне...», да забудет на время «милый...»

4. Полчаса сна спящей женщины пусть будут для нее годом, а мне — минутой, а нам обоим — коротким отдыхом от полного единения, которое, говорю вам, знать не знает границ.

5. На правую пятку спящей женщины я кладу одеяло поверх поцелуя, и пусть не ведает правая пятка холода и глаза чужого, и пусть нежность моя ляжет сверху на одеяло.

6. Резкое движение спящей женщины да не станет потерей покоя, и да продлится плавный полет ее над той огромной страной, где нас только двое.

7. Очень медленная и осторожная рука моя пусть уйдет из-под шеи заснувшей женщины, и возьмет сигарету, и положит ее обратно, и не станет чиркать спичкой о громкое ребро коробка.

8. Измятое платье уснувшей женщины должно быть поднято и повешено, должно быть постирано и поглажено, но хотя бы поднято и повешено на высокий стул у низкого изголовья.

9. Мои шаги от комнаты, где спит женщина, не должен слышать никто, в комнату, где я чиркну спичкой, где улыбнусь на максимальное напряжение губ и затянусь так же сильно, как целовал.

10. Пусть спит моя женщина за одной стеной от меня. Пусть спит и помнит, что когда-нибудь надо проснуться. И пусть проснется, когда я уже совсем не смогу, когда стану ходить взад-вперед под дверью и заламывать руки, и протягивать губы воздуху, и вставать на одно колено пред той, которая сейчас выйдет и произнесет мое имя.

...И когда смотрел я на тебя ночью, спящая, ты не имела защиты, губы твои раскрылись и тишина струилась из них ко мне, спящая, ты была нигде и не знаю с кем, маленькие ступни твои грелись под моим неостывшим взглядом, старая двуспальная лодка с измятыми парусами, на которой мы плывем в завтра, больше не скрипит и идет спокойно, пусть так будет долго и долго, пусть нас будет двое и двое, спящая, ты слегка отодвинулась, чтобы наше будущее могло лечь рядом с нами.

...И когда смотрел я на тебя днем, плачущая, ты не имела защиты, губы твои дергались и дрожали, а я стоял и смотрел, как уходит из-под ног счастье, как я сам выбиваю его из-под твоих и моих ступней, плачущая, ты сжалась под каменным моим взглядом, пусть бы это было во сне, пусть бы это было не с нами, плачущая, ты отодвинулась и закрыла лицо руками, и больше не видел я твоего лица.

...И когда смотрю я на твои фото, бывшая, не получившая защиты и утешения, ушедшая, сжимая губы и кулаки, лучшая из всех, кого мог желать, — я понимаю, как дорого стоит то, чего нет. 

Я падала и плакала, в меня ворона какала, серьга по шее брякала, асфальт летел в лицо, он весь такой на тачке, бля, и мускулы накачаны, и в каждой, бля, версачине мохнатое яйцо. Я брошенная бросилась, вчера лишь только косинус, позавчера лишь синус впервые начертав, ах, мама, больно не было, я кегля между кеглями, я дырка между еблями, и больше ни черта. Я улетела, мамочка, я закопалась в ямочку, я в траурную рамочку ушла тихонько жить, на эту суку адскую, на эту харю блядскую, мне, на, теперь, на, вынуть и звонко положить. Прости меня, мамусенька, надела твои бусики, и выходные трусики стащила у тебя, я поднялась спокойная, открылась дверь балконная, и зайчики оконные накинулись, любя. Я падала и падала, нам англичанка задала про мед и вереск выучить стихи сегодня к двум, я падала и думала, они давно там умерли, а я лечу и чувствую, и знаешь, мама... Бум. 

Жила-была одна девочка. Она была совсем лысая. Чтобы зря не пугать людей, она носила рыжий парик. За это ее прозвали Красная Шапочка. Она была круглая сирота. Потому что мама занималась только собой, а папа занимался то мамой, то другими тетями день и ночь. Правда, у Красной Шапочки была бабушка, но лучше бы ее не было. Потому что она каждый день требовала принести пирог и вынести горшок, и все, ничего другого она не делала.