Художник и общественная борьба (статьи, заметки, стихи) - Страница 8

Вот почему, требуя писать правду, мы требуем от писателя многого.

1934

ПОСЕЩЕНИЕ ИЗГНАННЫХ ПОЭТОВ

Когда - во сне - он вошел в хижину

Изгнанных поэтов, в ту, что рядом с хижиной

Изгнанных теоретиков (оттуда доносились

Смех и споры), Овидий вышел

Навстречу ему и вполголоса сказал на пороге:

"Покуда лучше не садись. Ведь ты еще не умер. Кто

знает,

Не вернешься ли ты еще назад? И все пойдет

по-прежнему, кроме того,

Что ты сам не будешь прежним". Однако

Улыбающийся Бо Цзю-и заметил, глядя сочувственно:

"Любой заслуживает строгости, "то хотя бы однажды

назвал несправедливость - несправедливостью".

А его друг Ду-фу тихо промолвил: "Понимаешь,

изгнание

Не место, где можно отучиться от высокомерия".

Однако земной,

Совершенно оборванный, Вийон предстал перед ним

и спросил: "Сколько

Выходов в твоем доме?" А Данте отвел его в сторону,

Взял за рукав и пробормотал: "Твои стихи,

Дружище, кишат погрешностями, подумай

О тех, в сравненьи с которыми ты - ничто!"

Но Вольтер прервал его: "Не забывай про деньжата,

Не то тебя уморят голодом!"

"И вставляй шуточки", - воскликнул Гейне.

"Это не помогает,

Огрызнулся Шекспир. - С приходом Якова

И я не мог "больше писать". - "Если дойдет до суда,

Бери в адвокаты мошенника! - посоветовал Еврипид,

Чтобы знал дыры в сетях закона". Смех

Не успел оборваться, когда из самого темного угла

Послышался голос: "А знает ли кто твои стихи

Наизусть? И те, кто знает,

Уцелеют ли они?" "Это забытые,

Тихо сказал Данте,

Уничтожили не только их, их творения - также".

Смех оборвался. Никто не смел даже переглянуться.

Пришелец

Побледнел.

О НЕМЕЦКОЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ДРАМАТУРГИИ

За полтора десятилетия, прошедшие после мировой войны, немецкая драматургия пережила известный подъем. Она стала рупором тех глубоко недовольных слоев, которые испытывали все большие сомнения в способности и возможности господствующего класса устранить чудовищную нищету. Немецкая революционная драматургия стремилась рассказать правду о положении дел в стране. Империалистическую войну, которая обошлась человечеству в десять миллионов жизней, а принесла выгоду лишь ничтожной кучке эксплуататоров, невозможно было бы вести, если бы людям в школах, на военных сборах, в буржуазной печати не вдалбливались без конца определенные идеи. Теперь эти идеи необходимо было развенчать. И для развенчания этих идей революционная драматургия вместе с революционным театром выработала определенные методы, которые необходимо было продумать не менее тщательно, чем методы расщепления атомов в физике. Лишь совершенно определенное освещение событий позволило зримо раскрыть истинную взаимосвязь между ужасающим ростом нужды и господством буржуазии. Само собой разумеется, что чем полнее революционной драматургии удавалось раскрыть перед своими зрителями правду, тем более пристальное внимание полиции она к себе привлекала. Полицейский стал ее самым заинтересованным критиком.

Развитие революционного немецкого театра и немецкой революционной драматургии было прервано фашизмом. Театр Пискатора, воспитавший целое поколение драматургов, подвергся методичному разрушению, а театр на Шиффбауэрдамм, объединивший в единый ансамбль таких талантливых актеров, как Оскар Гомолка, Лотта Ленья, Петер Лорре, Карола Неер и Елена Вайгель, прекратил свое существование. Народный же театр, хотя он и утратил после ухода Пискатора свою политическую направленность, некоторое время еще оставался первоклассным театром, но затем попал в руки беспринципных рутинеров. Преодолевая большие цензурные и финансовые трудности, более мелкие группы продолжали бороться с усиливавшейся реакцией.

Инсценировка повести Горького "Мать" учила нелегальной революционной борьбе, печатанью листовок, нелегальной работе в тюремных условиях, умению скрытно противоборствовать духу милитаризма. Исполнительницу роли матери, Елену Вайгель, буржуазная печать за ее редкий талант вынуждена была признать величайшей немецкой актрисой, но на спектаклях с каждым днем присутствовало все больше чиновников полиции, и кончилось все тем, что Елену Вайгель прямо со сцены увезли в тюрьму. Для великой революционной актрисы это было, конечно, высшим признанием со стороны буржуазного государства, но ее творческой деятельности, увы, пришел конец! Революционные театральные и агитпроповские коллективы, как, например, труппа, возглавляемая выдающимся режиссером Максимом Валентином, и пролетарские певческие общества ожесточенно боролись. Театральные деятели, поставившие в Средней Германии пьесу "Мероприятие", музыку к которой написал Ганс Эйслер, были арестованы. Процесс над "виновными", к коим вскоре были причислены автор и композитор, начался в имперском суде. Затем к власти пришел оголтелый фашизм. Одни актеры и режиссеры угодили в тюрьму, другие эмигрировали.

В то время как немецкий революционный театр временно был подавлен фашизмом, революционная драматургия благодаря меньшей уязвимости сумела продолжить свою деятельность. В своем творчестве она перекликается с советским театром, в наши дни самым прогрессивным, в высшей степени живым и открытым для всего нового. Общественные, революционные задачи драматургии и ее ответственность перед революцией еще более возросли.

1935

ОПАСЕНИЯ

Случайно я наткнулся на книгу одного французского ученого, в которой он доказывает, что массовые психозы имеют _микробоподобного_ возбудителя: это заразная болезнь.

Я не мог судить, насколько безошибочны его доказательства, но мысль, что он может быть прав, преследовала меня весь день. Не хочу хвастаться, но с первой же минуты я понял, как это было бы ужасно.

И с самого первого момента особенный ужас внушала мне мысль, что во время одной из таких эпидемий я мог бы остаться незараженным.

Это вполне возможно; по моим сведениям, нет ни одной заразной болезни, которая поражала бы всех людей без исключения. Даже чума щадит некоторых.

Известные признаки в настоящем и воспоминания прошлого заставляют меня опасаться, что при определенных обстоятельствах я оказался бы невосприимчив. Даже во время мировой войны, в возрасте не старше шестнадцати лет, окруженный одержимыми, я был не в состоянии разделить всеобщее воодушевление. При этом моим идеалом был Наполеон I; я изучал его битвы и битвы Фридриха II в течение нескольких лет и с восторгом. У меня не было недостатка в фантазии - по крайней мере в фантазии заурядного человека мне отказать нельзя, - и я не отличался особенным миролюбием. И тем не менее я оставался холодным пред этими бушующими волнами! Должно быть, я невосприимчив. Но это ужасно.