Художник и общественная борьба (статьи, заметки, стихи) - Страница 12

Мастер порнографии и мастер пропаганды, специалист по обнажению и специалист по охмурению, объединились и выработали идеальные, потрясающие и героические причины, которые заставили студента-правоведа переехать на Большую Франкфуртскую улицу к проститутке. Они открыли, что он снял дешевую комнату в квартале, пользующемся дурной славой, не потому, что она была дешевой, а потому, что он хотел быть ближе к народу. Народ жил в этом районе потому, что у него не было денег, чтобы жить в приличных квартирах, следовательно, по очень низменной причине, потому-то эта местность и пользовалась дурной славой. Но национал-социалист отправился в народ, чтобы придать хоть какой-нибудь блеск этому району, и, несмотря на всевозможные неудобства, решил поселиться там. Одни только коммунисты порочат память героя, распространяя слухи, что у него просто не было денег. Нет, он не был одним из них, он был не пролетарием, а студентом. Разве кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы студенты жили в дешевых комнатах из-за того, что у них нет денег, как у пролетариев? Они живут там потому, что они любят народ. Они хотят разделить с народом свою судьбу, хотя и не свои деньги, - о чем говорит хозяйка квартиры (Вессель редко платил за комнату). Этот студент хотел поднять народ до себя, но не приглашая его в лучшие квартиры.

Правда, коммунисты говорят, что люди с Большой Франкфуртской улицы предпочли бы, вероятно, переехать к национал-социалистам в отель Кайзерхоф, чем смотреть, как национал-социалисты переезжают к ним.

Но летописцы Третьего рейха очень трогательно повествуют о том, как "студент" - поистине новый _Барабанщик_ - снизошел до жалкой квартиры на трущобной улице. Германия проституток тоже должна была пробудиться от сна. Она должна была пробудиться от сна на ложе совокуплений, на которое она была повержена (за наличные деньги).

Штурмовые отряды Третьего рейха преподали бы Эрне Енике высокие идеалы национал-социализма: честная работа {Работа Енике была нечестной. В ее профессии было что-то нечистое. Но не те, кто забрасывал ее грязью, она сама была грязной. Нечестными были не те, кто имел кусок хлеба и давал его ей в награду за совокупление, но она, у которой не было хлеба и которая брала этот хлеб. Не те, кто покупал страсть и испытывал страсть, были развратны, но она, та, которая продавала страсть, не испытывая ее. Разве речь идет не о легкомысленной девушке? Ее легкомыслие состояло в том, что она не хотела, подобно многим девушкам своего класса, умереть от туберкулеза в подвальной квартире, а предпочитала смерть от сифилиса в больнице призрения. Она не хотела стоять в ожидании работы у фабричных ворот, где стоят уже так много людей. Она предпочитала ложиться в постель с мародерами любви, а ведь и в них тоже был недостаток.}, связь с народом, борьба против Версаля и т. п.

Нельзя не признать, что в легенду о Хорсте Весседе вложено немало пропагандистской работы. Честолюбие министра и порнографа не позволяло им просто обойти молчанием некоторые не вполне благовидные поступки своего героя. Они чувствовали себя достаточно сильными, чтобы именно эти поступки представить наиболее героическими. Мастеру своего дела это ничего не стоит. Допустим, что его герой в какой-то период своей жизни украл серебряные ложки. Вместо того чтобы доказать, что он был героем, несмотря на это, пропагандист, сияя, говорит: он герой именно благодаря этому. Студент не хотел учиться: что же, ему предстояло нечто более великое. Он жил с проституткой: ну что ж, он делал это из любви к Германии. Чего только не сделал бы он из любви к Германии! Если это нужно Германии, он разрешил бы проститутке и содержать себя.

Отсюда следует, что раз он разрешал проститутке содержать себя, значит, он должен был это сделать из любви к Германии.

Но работа не была еще закончена. У легенды еще не было конца. Уже было не вполне ясно, почему юный национал-социалист жил на Большой Франкфуртской улице. Теперь оставалось разрешить проблему, почему он умер.

Он умер профессиональной смертью. Один сутенер застрелил другого.

Желательный вариант героической смерти юного гения было не так-то легко сфабриковать, за один присест этого не сделаешь. Здесь нужны прилежание и дотошность. Прежде всего надо было решить все относительно виновников.

О сутенере, который стрелял, конечно, не могло быть и речи. Грязные свары среди сутенеров не редкость. Здесь требовались коммунисты. Но существовало одно препятствие. Когда уже сочинили начало легенды - а это был роман с продолжениями, - в деле фигурировал судебный приговор, оправдывавший коммунистов, которых привлекали к суду. Суд вновь проявил вполне понятную нервозность, которую всегда проявляют наши суды при виде сутенеров, словно при взгляде в зеркало. Генерал Геринг еще не заполнил навозом авгиевы конюшни Пруссии, а полиция, к которой можно было спокойно причислить суды, каждый день показывала свою слабость. Только после того как эта слабость была устранена посредством поджигательных аргументов генерала, министр пропаганды мог позволить себе (наклеив фальшивую бороду и надев настоящую мантию) в качестве судьи приговорить к смерти двух коммунистов, якобы за политическое убийство студента {11 апреля 1935 года коммунисты Ганс Циглер и Салли Эпштейн были казнены якобы за участие в убийстве Хорста Весселя.}.

Вот теперь Можно было закончить легенду. У нее было начало, теперь появился и конец. Хорст Вессель, его жизнь (идеальная, потрясающая, героическая) и его смерть (идеальная, потрясающая, героическая). Это и в самом деле была отличная пропаганда.

Из целого ряда темных пятен возник такой же ряд сияющих бликов. Вот что такое пропаганда.

Это не коммунистическая пропаганда, у нее нет ничего общего с низменной, приземленной материалистической пропагандой коммунистов, которая вообще не понимает таких бескорыстных поступков, как поступки Весселя, и предпочитает масло для народа пушкам на пустой желудок.

Но ведь коммунисты-то и убили юного героя. И сделали они это потому, что боялись его. Даже квартирная хозяйка боялась его, потому что он всегда размахивал револьвером, когда она требовала у него квартирную плату. Но коммунисты боялись его гораздо сильнее, потому что он все больше и больше открывал глаза жителям Большой Франкфуртской улицы. Все больше проституток узнавали от него, что и для них пушки важнее, чем масло, и даже настоящие рабочие начинали понимать, что лучше пойти войной на французов, чем на фабрикантов, как они думали до сих пор.