Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. - Страница 11

Итак, с высокой трибуны Мавзолея были произнесены слова о конституционных правах человека. Однако мало ли что говорят политические и государственные деятели, обращаясь к народу. Особенно в переломные моменты истории. И стоит ли обращать на них внимание? Во всяком случае, навряд ли будет преувеличением утверждение, что подавляющее большинство внимавших Берии и на Красной площади, и у радиорепродукторов во всей стране никак на них не реагировало. Но вот для стоявшего на той же трибуне А.И. Микояна эти слова не остались незамеченными, и он не преминул указать Берии:

— В твоей речи есть место о гарантировании каждому гражданину дарованных ему Конституцией прав личности. В речи другого деятеля это было бы только политической декларацией, а в речи министра внутренних дел — это программа действий. Ты должен будешь выполнять ее.

— Я и выполню ее, — последовал ответ.

Перед своим старым товарищем по бакинскому подполью Берия позволял себе быть откровенным. И когда тот как-то спросил его, зачем ему МВД, поделился своими замыслами:

— Надо восстанавливать законность, нельзя терпеть такое положение в стране. У нас много арестованных. Их надо освободить и зря людей не посылать в лагеря. НКВД надо сократить, у нас не охрана, а надзор за нами.

Микояна, судя по его дальнейшему поведению, это обещание не удивило. Он воспринял его тогда спокойно. Но были и другие люди в коллективном руководстве, которым уже первые шаги Берии пришлись не по душе. Даже тогда, когда тот пытался их облагодетельствовать каким-либо образом, как, например, Молотова, которого он сразу же после похорон вождя привез на Лубянку и в собственном кабинете вручил ему срочно привезенную из ссылки жену. Особенно неуютно почувствовали они себя, когда до них стало доходить (а это произошло очень скоро, уже в первые дни марта), что Берия «под видом того, что нам нужно жить по-новому», начал, по словам Л.М. Кагановича, «свергать мертвого Сталина».

Система, где главной скрепляющей силой являлся сам Сталин, без него не могла уже оставаться неизменной. Тема культа личности возникла сразу же после смерти «вождя всех времен и народов». Как отмечал американский историк Р. Такер, после смерти вождя процесс борьбы с культом личности не только стал возможным, но и фактически был начат самой смертью Сталина.

Десталинизация началась уже в марте. Уже на следующий после похорон вождя день Маленков приглашает на внеочередное заседание Президиума ЦК КПСС идеологических секретарей ЦК М.А. Суслова и П.Н. Поспелова, а также главного редактора «Правды» Д.Т. Шепилова. Положив перед ними последний номер «Правды», он стал спрашивать, почему его речь на траурном митинге напечатана крупным шрифтом и заняла почти всю полосу, а выступления Молотова и Берии набраны обычным шрифтом и им отведено лишь по половине полосы.

— Надо было печатать одинаково.

Затем он обратил их внимание на фотографию, помещенную на третьей полосе, с изображением Маленкова, сидящего между Сталиным и Мао Цзэдуном:

— Такого снимка вообще не было! Это произвольный монтаж из общего снимка, сделанного при подписании договора о союзе с Китайской Народной Республикой. И выглядит этот монтаж как провокация.

Вслед за этим последовал перечень и других нарушений: не полностью поименованы те, кто стоял в первом почетном карауле; из находившихся в последнем почетном карауле (а их список был утвержден в ЦК) не упомянуты члены Президиума ЦК Первухин и Сабуров; при описании почетного караула одни названы верными учениками и соратниками покойного, а другие — нет. Общий вывод был таким:

— В прошлом у нас были крупные ненормальности, многое шло по линии культа личности. И сейчас надо сразу поправить тенденцию, идущую в этом направлении. И в дальнейшем не следует цитировать только одного из выступавших на траурном митинге. Это было бы, во-первых, незаслуженно, а во-вторых, неправильно, ибо попахивает культом личности. Считаем обязательным прекратить политику культа личности!

Шепилов признал свою ошибку, Президиум ЦК записал ему за это выговор.

Нам неведомо, сам ли Маленков был инициатором столь смелого почина, как полагают некоторые историки, или он действовал по совету Берии. Но несомненно, что давал он эти указания от имени всего Президиума ЦК, на котором они, судя по всему, и обсуждались. Не приходится сомневаться и в том, что само коллективное руководство мыслило себя абсолютно несовместимым с культом личности и посчитало для себя обязательным «прекратить политику культа личности». Имя этого культа тогда названо не было. Но с 20 марта Сталин перестает упоминаться в заголовках газетных статей, его почти не цитируют. Однако очевидно: исчезнуть из общественного сознания и отойти в прошлое личность Сталина, господствовавшая над обществом, не могла сразу же. Страна по-прежнему жила в преклонении перед великим «вождем» и его мудростью.

Между тем на сессии Верховного Совета СССР 15 марта были законодательно оформлены структурные и персональные изменения, осуществленные в высших органах советской власти. А накануне, 14 марта, на пленуме ЦК КПСС то же было сделано в отношении перемен на партийном Олимпе. Была удовлетворена просьба Маленкова освободить его от обязанностей секретаря ЦК, «имея в виду нецелесообразность совмещения функций председателя Совета министров и секретаря ЦК КПСС». В то же время на него было возложено «председательствование на заседаниях Президиума ЦК», тогда как «руководство Секретариата и председательствование на заседаниях Секретариата» решено было возложить на секретаря ЦК Хрущева.

В конце марта была объявлена широкая амнистия. Правда, предложение Берии распространить ее на осужденных внесудебными особыми совещаниями и тройками, то есть на политических преступников, не прошло. Освобождению подлежали только те, кто был осужден на срок не более 5 лет. А таковых среди политических, как правило, не было. И все же на свободу вышло около половины из 2 миллионов заключенных — 972 829 человек. Из оставшейся в ГУЛАГе другой половины почти полмиллиона считались «контрреволюционерами».

Затем, 3 апреля Берия объявил невиновными и освободил кремлевских врачей. На вопрос «Поверили ли вы в их невиновность или продолжали считать, что они в чем-то виноваты?» 43% опрошенных в 1998 г. и 48% опрошенных в 1999 г. ответили, что поверили. Считали их также невиновными изначально соответственно 13 и 7% опрошенных. «Ведь многих могли осудить почти ни за что», — говорила шлифовщица с завода «Фрезер» Н.В. Подколзина. От заключенных, работавших в центральных ремонтных мастерских Комсомольска-на-Амуре, узнала о том, как следователи добивались нужных им признаний, кладовщица Т.П. Кищенко. Не сомневалась, что арестованных медиков кто-то оклеветал, врач городской больницы в Бельцах (Молдавия) Л.В. Беляева. «Все считали “дело врачей” недоразумением, а после реабилитации успокоились: все-таки была справедливость», — рассказывала инженер нефтеперерабатывающего завода в Капотне А.С. Шурова. «Все знали об их невиновности», — утверждал шофер МИДа Г.В. Алексеев. «В виновность врачей никто не верил», — вторила ему работница предприятия п/я 565 М.А. Харитонова. Верил в виновность, а теперь «осознал, что это было ошибкой», конструктор КБ-1 Ю.К. Игнатов.