Хронум Книга II (СИ) - Страница 2

До меня доходит о чем она говорит. Я усиленно мотаю головой.

— Нет! Нет! Кха-кха! Нееееет!

Она не слушает меня. Касается губами моих губ и уходит по направлению к порталу.

Князь заливается самодовольным смехом.

— Ахахаха! Я добился! Добился своего! Слышишь меня, жалкий хронум⁈ Матерь Богов теперь будет принадлежать мне-е-е! Ахахаха-ахахаха!

Глаза обманывают меня, ведь силуэт Саны начинает светиться. Смех Асмодея прерывается, и он пытается бежать, но поздно…

Свет Матери Богов импульсами расходится в стороны. Адские отродья кричат и корчатся от боли. Их глаза вылезают из орбит. Они лопаются, как воздушные шарики, наполненные адским черным дерьмом и такой же черной кровью.

Портал с треском захлопывается. Асмодею некуда бежать. Его неповоротливая туша становится еще более неуклюжей, а волны света жалят его все сильней. Сана продолжает источать этот свет, ритм учащается. На моих глазах Асмодей обращается в камень. Слой за слоем на него накладывается прочный скальник, будто саркофаг. Так формируется горная гряда «Три сестры». Легенды лгали!

Мой голос наконец прорезается, и я кричу что есть мочи, чтобы Сана остановилась, вернулась ко мне, но она поглощена этим действом.

Происходит взрыв.

Темнота…

— А вот эта гора называется «Сундуки». Видите, на вершине камень, похожий на сундучок?

Я жив. Я в нашем времени. Я…

— Сана!

Водитель бьет резко по тормозам, а я вываливаюсь из салона авто. Судорожно осматриваюсь. Мы едем по полям Хакасии в Сыю, на малую родину Карелиной.

Меня разрывает изнутри. Эмоции вырываются наружу. Я не могу их контролировать.

— Ра-аааа! Сана! — кричу что есть мочи, уставившись в небеса.

Острые тысячи и тысячи игл пронзают мою плоть изнутри, глаза обволакивает темная пелена. Кровь Асмодея и в этом времени продолжает отравлять меня. Но на это плевать. Я потерял свою любимую!

Чакра Анахата кровоточит, ноет, пылает жарким огнём.

«Соберись! Соберись, Лев! Не все потеряно!»

Мои люди в полном недоумении, они не понимают, что происходит с их боссом. Они лишь безмолвно наблюдают за моими стенаниями.

Я выхватываю у Егора клинок и с усилием вонзаю его в руку. Меня пытаются остановить, но когда на раскаленный асфальт льется черная густая жижа, прекращают сдерживать мою руку.

— Все еще можно вернуть, Лев. Можно вернуть. Можно вернуть.

Твержу себе, как мантру, не стесняясь произносить это вслух.

Мы садимся в авто, мне предлагают повернуть в город, ведь «с твоей кровью какое-то дерьмо».

Я непреклонен, приказываю ехать дальше. Спохватываюсь:

— Стивен! Где мой пес⁈ Где Стивен⁈

— Да вот он, вот.

Мне указывают на едва дышащего Стивена в глубине салона. Я бросаюсь к нему, прислушиваюсь к его неровному, прерывистому дыханию.

Он сильно потрепан, но жив! Его бок помят. Даже невооруженным глазом видно, что у Стивена переломаны ребра. Возможно даже перебит позвоночник.

— Быстрее поезжай! Быстрее, мать вашу!

Один Молох был спокоен, будто бы что-то знал или он всегда такой: безучастный и отрешенный.

До других наконец дошло, что с псом, да и со мной, что-то не так. Вопросов лишних никто не задавал, но все были крайне напряжены. Пытались сунуть мне аптечку. Вот только толку от нее.

— Потерпи, малыш, скоро мы будем на месте.

Я лег рядом со Стивом, поглаживая пса по жесткой шерсти, а в голове крутилась одна мысль:

«Я должен вернуть ее!»

Пока водитель мчал нас по разбитой гравийке, я пересчитал ребрами каждый камушек, что попадался нам на дороге.

Стивен был плох. Он не приходил в сознание на всем протяжении пути. Я прислушивался к его дыханию, готовый в любой момент восстановить работу сердца. По крайней мере, я надеялся, что работать с собачьим насосиком ничуть не трудней, чем с человеческим (таким навыкам был обучен).

— Может быть остановимся в Ефремкино? — осторожно предложила Марина, но по укоризненным взглядам попутчиков поняла нелепость своего вопроса.

В машине сохранялось сильное напряжение. Я раздумывал, стоит ли рассказывать кому-то о нашем путешествии во времени или же сохранить это в тайне. Что даст моим людям эта информация? Наверняка только породит кучу ненужных вопросов, а дальше нелепых слухов, которые непременно выйдут куда-нибудь за пределы нашего круга.

Ахматова одни будут бояться, другие, наоборот, считать безумцем, выдумавшим эту историю. К тому же здесь Молох. Однажды он уже сказал мне, что не будет рассказывать своим господам, о говорящем псе, но я ничего не знал о мотивации этого персонажа. Кроме того, что он должен следить за мной и передавать информацию арбитрам.

Но сейчас меня больше волновало состояние Стивена. Нам срочно нужно лечение у их лучшего лекаря, а затем… Я задумался. А что дальше? Как я намеревался отыскать Сану? Ведь чакра не даст соврать: Сана погибла в том взрыве.

Я не хотел в это верить и всячески противился логике. Мне нужно было спуститься в пещеру еще раз и отыскать тот чертов портал. А дальше молиться всем богам, которых я знаю (ну, кроме Шиву), чтобы меня вернули в то время, и Сана была жива.

Сыя встретила нас так же безразлично, как и в прошлый раз. Морозное утро (хоть и август месяц). С гор спускался сизый густой туман, а Июс безмятежно шелестел на своем речном языке.

Мы подъехали к дому Астая, где с самого утра была нездоровая активность. Я уже видел этих людей — старейшины. Детвора и мать Карелиной находились на улице.

Увидев Марину, женщина бросилась со слезами к дочери и затараторила, всхлипывая на каждом слове. Я недолго слушал. Вычленил главное из обрывков ее фраз: «Отец живой, но сильно раненый».

Аккуратно взяв Стивена в руки, я, сильно шатаясь, шагнул внутрь жилища. Егор пытался зайти следом, но я лишь покачал головой, оставив его вместе с другими на улице. Даже говорить мне было тяжело сейчас.

— Ле-е-ев, — хрипло протянул Астай, — мы дома.

Словами невозможно было описать мое ликование при виде хитрого хакаса. И ведь сумел же выжить, несмотря на смертельный натиск врага.

— Стив. Спасите его.

Я рухнул на колени в бессилии с собакой в руках и потерял сознание.

— Таким образом, дети, чакра Анахата является вторым даром, посланным нам Матерью Богов. И находится она во-от здесь, дети, под самым нашим сердцем.

Голос учительницы по естествознанию был мил моему слуху. Елена Дмитриевна — любимая учительница детства. Она преподавала в сельской школе, где мы выросли и я до сих пор езжу к ней, чтобы поздравить с профессиональным праздником или днем рождения. Хотя в последнее время я стал реже навещать ее. Дела не отпускают.

Но почему меня занесло именно сюда? По какому принципу происходит определение отрезка времени, в который меня забрасывает? А главное, кто это делает и зачем?..

Я огляделся по сторонам, вокруг мои одноклассники — мелкие пиздюки. Посмотрел на свои маленькие ручонки. Какие же они маленькие. Усмехнулся их виду. Мне сейчас лет двенадцать, не больше.

Денис!

Он ведь должен сейчас находиться в классе! Я усиленно завертел головой в поисках своего лучшего друга, но его лица не находил. Он почему-то отсутствовал.

— Нужно срочно оставить ему послание, нужно его предупредить! Но каким образом? — вслух разговаривал я с самим собой и не слушал свою учительницу. Я думал, как это сделать. Флэшбэки короткие, а бежать до дома сломя голову — путь не близкий.

— Лев! Ле-е-ев! Ты слышал, что я сказала?

— А? — я все еще находился в прострации и не сразу понял, что учительница обращается ко мне. — Нет, извините, Елена Дмитриевна, все прослушал.

— Вот как? — учительница подняла бровь от удивления.

Класс наполнился веселым смехом моих одноклассников. Бестолочи. Что же здесь смешного? Учительница пристально на меня посмотрела и, не увидев отклика в моих глазах, перевела взгляд на доску.

Отвлекшись на нее, я невольно оценил, как она изменилась со временем. Никак. Такая же живая и по-своему красивая. Те же очечки, копна черных, как смоль, волос, собранных в длинную косу. Ни намека на седину. Легкий макияж, подчеркивающий свежесть ее лица, белая блузка, юбка-пенал и неизменные красные туфли на невысоком каблучке. Мне вдруг подумалось, что она одаренная, иначе, как можно объяснить ее моложавость.