Хроношахид - Страница 37
– Здесь отчет бухгалтера за неделю, здесь за месяц. – На светлую столешницу легли распечатки с таблицами. «Оборотно-сальдовая ведомость» – тоской и безысходность веяло уже от заголовка. Кирилл оттолкнул листок и потребовал:
– Я эти штучки ваши не понимаю – дебет, сальдо… Вы мне по-человечески объясните.
Секретарша побледнела еще больше – в бухучете она тоже не разбиралась. Но вздохнула покорно, зашуршала бумагами в папке и нашла наконец продиктованную главбухом шпаргалку.
– Это остаток средств на начало отчетного периода, это обороты.
Кирилл следил за передвижениями колпачка авторучки по графам таблицы. На столбец «сальдо» он глянул мельком и отвернулся к окну. Снова минус, черт бы его побрал, даже цвет шрифта словно нарочно подобрали – серый, размытый. Если на мониторе смотреть, то цифра будет красным выделена. Как и в предыдущие десять раз. Впрочем, нет, было как-то это самое сальдо положительным, но итог был таким, что и вспомнить смешно.
– Итого расходы за период составили…
Дальше можно не слушать. Что толку говорить о том, чего нет?
– Понятно, – оборвал Кирилл речь тусклой секретарши. – Что-то еще?
Та закивала, снова полезла в папку и извлекла оттуда уже кое-что поинтереснее – журнал в яркой глянцевой обложке. Кирилл исподлобья наблюдал за ее действиями и постукивал пальцами по столу. Гамбургер продолжал пованивать майонезом и горелым жиром, от запаха становилось тошно, как и от строк, которые зачитывала секретарша:
– «Интерьер напоминает ВИП-зал сауны. Меню вводит в ступор, банальная московская кухня. Мини-порция в двести граммов пасты с уткой стоит пятьсот пятьдесят рублей! Бефстроганов. Это что – новое авторское блюдо? Соус. Я не понял, из чего он…»
– Дайте-ка сюда. – Кирилл привстал и вырвал из рук секретарши журнал.
Лариса вздрогнула и выронила папку, распечатки с таблицами разлетелись по полу. Одна, с «обороткой», улетела особенно далеко – к впечатанной в батарею мусорной корзине, именно туда и пыталась подобраться сейчас несчастная Лариса.
– Идите, – сжалился над ней Кирилл. – Пока все.
Секретаршу вмиг вынесло из кабинета. Она плотно закрыла за собой дверь, оставив Кирилла наедине с толстым журналом с гнусной статейкой и мерзким запахом из-под стола.
– Пятьсот пятьдесят рублей! А ты за сколько хотел? За сотню? Ты хоть знаешь, из чего соус к ней состоит! «У повара зависимость круче героиновой – отнимите у него сметану. А о салате повар хоть что-то слышал? Это не „Цезарь", это антицезарь. Чизкейк – одно расстройство. Но он получает мой личный приз – худший чизкейк года. Сервис: девушка приятная, старается. Пытается общаться, обещает, что салат будет через три минуты. Проходит пятнадцать, и ничего. Я не тороплю, нас, гостей, в ресторане всего трое…»
Журнал полетел в угол. Кирилл прислушался – в приемной вроде тихо, не слышно ни звонков телефона, ни голосов. Он сполз с кресла, выволок из-под стола корзину и с наслаждением затолкал в нее журнал. Запах почти исчез, но легче от этого не стало.
Кирилл плюхнулся в кресло, отвернулся от окна и уставился в стену перед собой. Все, концерт, можно сказать, окончен, прошел почти год, его затея с блеском и грохотом провалилась. А сколько сил было потрачено, сколько средств! ВИП-зал, сауны… «Ты хоть представляешь себе, сколько там одна люстра стоит?» – это была уже не злость, как пару месяцев назад, и даже не отчаяние. Скорее, их смесь, помноженная на собственную неспособность изменить что-либо. Пробовали уже. И он сам, и специально обученные люди, а на выходе лишь отрицательные значения в столбце «сальдо».
Кирилл вскочил на ноги, прошелся по кабинету от стены до стены. Толку от этих метаний нет, надо ехать. Хоть и известно заранее, что все будет зря – и разговоры, и просьбы, и даже угрозы. Концепция изменилась, и давно – но когда? В чем? Почему он не заметил, не сообразил, не смог уловить момент? Но уже поздно пить боржоми – прошел почти год, и у него осталось только два месяца.
Секретарша при виде начальника спряталась за монитор и принялась старательно нажимать на клавиши длинными размалеванными ногтями. Кирилл вышел из предбанника и зашагал по коридору. Служащие расступались перед ним, робко здоровались и старались не смотреть в глаза. Кирилл кивал в ответ и невольно ускорял шаг – надо миновать еще один поворот, проскочить мимо лифтов, и все – он на свободе. Серые двери мелькали перед глазами, под подошвами ботинок скользил дорогой ламинат. Еще один поворот, еще…
– Кирюша! Здравствуй, Кирюша! Ты уже позавтракал? – знакомый, полный заботы и ехидства голос раздался, казалось, сразу со всех сторон.
Бежать поздно, рядом только один кабинет, двери остальных плотно закрыты, коридор стремительно пустеет. Мимо прошмыгнули две сотрудницы в одинаковой офисной униформе, каблуки их туфель разъезжались на скользком полу. Кирилл посмотрел женщинам вслед, остановился, засунул руки в карманы джинсов и ответил, не оборачиваясь:
– Здравствуй, папа. Да, позавтракал, спасибо. Было очень вкусно.
Все, теперь торопиться некуда, день безнадежно испорчен. Можно возвращаться к себе в кабинет, вытащить из мусорки журнал и прочитать его от корки до корки. А злобную статейку критика законспектировать и особенно ядовитые пассажи выучить наизусть.
– Рад, что тебе понравилось, – не смутившись, продолжал отец, – но ты просто еще не пробовал новое блюдо из нашего ассортимента. Мы вчера утвердили рецептуру, а сегодня… Да, и растаможили наконец новую коптильную камеру. Не желаешь взглянуть?
Кирилл обернулся. Отец – довольный и румяный, как подвыпивший Санта Клаус, в дорогом костюме и ботинках, – делал широкий жест рукой, приглашая сына к себе в кабинет. Из-под рукава серого в клетку пиджака показался неброский «Ролекс» на браслете из сплавов трех драгметаллов и тут же спрятался обратно. В коридоре было пусто, как в космосе, слышалось только, как звонят телефоны за плотно закрытыми дверями, да и то вполсилы, чтобы ничто не мешало беседе отца и сына. Хозяина и наследника.
«Не надоело тебе? – Кирилл нога за ногу плелся навстречу отцу. – Сколько можно? И на продукцию конкурентов не поскупился. Хотя в куриный окорочок свечку не ввернешь, если только в стакан с жареной картошкой ее засунуть…»
– Нет, папа, я не могу. – Кирилл старательно отводил взгляд в сторону, рассматривал пуговицы на пиджаке отца, идеальный узел галстука. Смотрел куда угодно, только не в светло-зеленые под рыжими ресницами, чуть прищуренные глаза. – Давай в другой раз. У меня совещание.
– Извини, я не знал, – отец замахал руками, отгоняя муху. – Тогда, конечно, в другой раз. Иди, сынок, совещайся.
– Спасибо. – Кирилл ринулся назад, к лифту, – чего уж там, все равно попался. Но зато легко отделался – отцу то ли некогда, то ли у него настроения сегодня нет…
– Совещайся, Кирюша, совещайся, сынок. У тебя еще полно времени, аж два месяца! А счета, как всегда, присылай мне, не стесняйся!
Через палец, нажавший кнопку вызова, словно пропустили ток. Кирилл отдернул руку и повернул голову. Так и есть – в отражении на застекленном стенде видно, что отец улыбается во весь рот отличными, белоснежными, купленными в швейцарской клинике зубами. Двери лифта разъехались с тихим звоном, Кирилл шагнул в кабину, нажал кнопку первого этажа и развернулся. Отец продолжал улыбаться, он сделал шаг в сторону и обеими руками указал Кириллу на дверь своего кабинета. Створки лифта сошлись, кабина поехала вниз. Ставшие невольными свидетелями разборки отца и сына сотрудники молча пялились кто в пол, кто в потолок, кто в спину соседа. «Спасибо, папа, что ты мне совочек и ведерко не предложил, знатно бы народ потешился, им бы на целый день разговоров хватило…»
«Людям нравится горячее мясо, но они не любят ждать» – эту присказку Кирилл помнил столько же, сколько себя самого. И с детства ненавидел все – кур-гриль, жареные сардельки, сосиски – все, что позволило отцу сделать свое гигантское состояние. До поры отношение сына к семейному бизнесу отца не волновало – старика заботило образование Кирилла и его круг общения. После окончания университетов, когда оба диплома с продублированной на русский язык «вкладкой» оказались у отца в руках, все изменилось. Не было ни намеков, ни предложений – отец считал, что Кирилл займет его место, что называется, по умолчанию, ибо по-другому просто не может быть. И очень удивился, узнав, что у сына другие планы на жизнь.