Хроники Мировой Коммуны (СИ) - Страница 51

На каждой тарелке с яствами в углу отпечатана была мелкая, чёткая надпись местными загогулинами; заинтересовавшись, капитан перевёл: «Ленский ППК. Секция русской кухни». Вот те на! Так Демьянов ведь работает на этом самом ППК! Вот теперь и будет предлог наведаться: эх, ещё б обнаружить в этой кухне какой-нибудь изъян! Мясо в кулебяке, правда, было подозрительное: без прожилок и очень ровное какое-то, такого мяса почти и не бывает. А вдруг тухлое? Уж тогда бы он, Фоминых, свою партию выиграл с ходу: как говорится, раз-два, и в дамки! Явный ведь был бы случай вредительства.

С потолка спустился вдруг самовар – ​настоящий, с трубой и живым огнём внизу; только раздувать вместо сапога надо было специальным мехом. Да и вообще, самовар выглядел современно; видом он больше напоминал паровоз. Только теперь Фоминых заметил между делом, что внутренняя обстановка закусочной вовсе не располагает к мысли о русских трактирах: удобные столы, пружинящие мягкие полукреслица, матовые стены с живописными картинами. Вот разве что пейзажи на картинах русские, да жостовская роспись на подносах и металлических бортах. Докатились тут, похоже, родства не помнят, и невдомёк им, что сам товарищ Сталин выпил однажды за великий русский народ, за его культуру!

Доев баранки, Фоминых расстроился по-настоящему. Он встал, собравшись уходить; спустившаяся сверху коробочка с тремя кнопками попросила его оценить работу кафе-закусочной, нажав на одну из трёх клавиш – ​«хорошо», «удовлетворительно» и «неудовлетворительно». С чувством выполненного гражданского долга Фоминых выставил закусочной низшую оценку и направился искать демьяновское место работы. Было уже полшестого, а вставали тут рано, смены начинались с шести, это Фоминых успел усвоить твёрдо, чтоб потом знать точно – ​кто тут вовремя на работу приходит, а кто прогульщик, лодырь и рвач.

Демьянов работал в тихом просторном зале, из пола которого росли три больших котла. Юная тоненькая девушка ходила вокруг этих котлов с каким-то гибким хлыстом в руке, а Демьянов, облокотившись на перила длинной галереи, смотрел сверху на то, как она ходит.

– Опять окисляет? – ​крикнул он девушке.

– Похоже, мясо с конвейера идёт окисленное, – ​разочарованно ответила та. – ​Допуск в пределах узкой нормы, но вкус…

– А почему мясо проходит оптические анализаторы?! Я сейчас же остановлю котлы! И надо вызывать калибровщика прямо из лаборатории!

– Останавливайте, Дем! – ​крикнула девушка.– ​Я вызову!

Упругим шагом она пробежала мимо застрявшего в дверях Фоминых, кивнув ему на ходу, и выскочила в длинный коридор, освещённый тёплыми розовыми светильниками.

Фоминых вскарабкался по лестнице на галерею, где стоял Демьянов. Демьянов нажимал одну за другой какие-то кнопки; в такт этим нажатиям гасли лампы на большом пульте в дальнем конце галереи.

– Ну что, Демьянов, – ​по-русски обратился к нему капитан, – ​полгода работаем, и уже первая авария на производстве? Как интересно!

– Уже не первая, – ​грустно ответил Демьянов, продолжая нажимать и выключать. – ​Четвёртый раз анализатор заваливает. Неужели это так сложно – ​выставить фильтры ровно на сто пятьдесят майред?

– Смотря с какой целью выставлять, – ​загадочно ответил Фоминых. – ​Если, скажем, фильтровать что-нибудь, так это ровно на сто пятьдесят надо. А вот если вредить и народ травить – ​тогда, может быть, наоборот, сто шестьдесят лучше? Или там сто сорок, а, Демьянов?

Тут Демьянов наконец-то развернулся. Фоминых посмотрел ему глаза в глаза – ​гипнотическим, особенным, следовательским взором, не оставлявшим намеченной жертве ни единого шанса. Мельком капитан отметил, что Демьянов выглядит помолодевшим: пропали старческие морщины, пропали отёчные мешки под глазами (лагерный врач говорил – ​от сердца), даже седина поубавилась: волосы социально опасного элемента стали цвета соли с перцем. Лет сорок на вид, не больше, подумал Фоминых. Так глянуть со стороны, получимся чуть не ровесниками. Ах ты, старая колода!

– А вы кто, собственно? – ​с бесцветным любопытством в голосе спросил Демьянов.

– Я – ​воля трудового народа, – ​дрожащим голосом ответил Фоминых. – ​Я – ​воля товарища Сталина. Думал, тут от меня скроешься, в будущем, гад ползучий, вражина?! Накося, выкуси!

И Фоминых предъявил Демьянову дулю.

Тот спокойно сжал перед собой ладони, показав две фиги в ответ.

– Выкуси сам, – ​ответил он. – ​Это тебе лично, а это – ​твоему товарищу Сталину, собаке бешеной, извергу! Я про тебя слышал краем уха, да не думал, что у тебя совести хватит мне на глаза попасться. А теперь – ​пшёл вон, опричник, псина шелудивая! Пшёл, живо, пока я из тебя холодец не сварил, всё равно материал в котле сегодня бракованный!

На мгновение Фоминых опешил. Он ожидал от этого разговора многих разных поворотов. Демьянов мог начать оправдываться, мог проповедовать свою собственную правоту, мог приняться стыдить капитана и даже ругать его; но во всех этих случаях разговор должен был с самого начала принять характер последней дуэли между опытным, матёрым преследователем и настигнутой им жертвой; сила – ​так или иначе – ​должна была оказаться на стороне капитана МГБ. Он просто не привык к отпору. И вдруг он сам оказался объектом агрессии, потенциальной жертвой – ​в этом у Фоминых не возникало даже сомнений, ибо тон Демьянова был удивительно и определённо серьёзен. Демьянов готов был убить его, Фоминых! Более того – ​в этом тоже не приходилось сомневаться – ​попадись сейчас Демьянову сам товарищ Сталин, и он тоже пал бы жертвой этого распоясавшегося вредителя!

Оставалось одно решение – ​атаковать первым. Фоминых был без табельного оружия, но знал самбо и, как ни крути, был помоложе Демьянова. В одном рывке он выкрутил болевым захватом обе демьяновских фиги; кости и сухожилия вредителя затрещали. Но старикан и сам оказался не промах: Фоминых получил хороший удар в солнечное сплетение, разжал захват, отлетел на три шага в сторону, задыхаясь от неожиданности и боли. Демьянов бросился на него – ​капитан закрылся рукой от пинка в лицо, но пропустил второй – ​в почки.

– Как ты смеешь! – ​прошипел он сквозь мутную боль. – ​Меня… дзержинца… коммуниста!

– Не называй себя коммунистом, мразь! – ​Демьянов, отступив к стене галереи, растирал вывернутые руки. – ​Такие, как ты, коммунистов убивали. А ты – ​опричник, слуга империи. Пёс, в общем! Тебе тут не место, это не твой мир и не твоё будущее, ты не за это боролся, убирайся теперь отсюда ко всем чертям…

Это был ответ на тот самый вопрос, который всю дорогу задавал себе Фоминых.

Он был оглушающим, как удар деревянной киянки по голове.

И он был правдивым.

Фоминых встал, угрюмо поглядел на Демьянова. Откашлялся с надрывом, повернулся и побрёл вниз, по лестнице. Весёлая и беззаботная жизнь капитана МГБ кончилась навеки. Проклятое это будущее!

– Что случилось, Дем? – ​донёсся снизу голос тоненькой девушки. – ​Вам нехорошо?

– Старость не радость, так у нас говорили раньше, – ​ответил Демьянов. – ​Ну что, вызвала специалиста?

– Да, скоро будет. Страшный! Вы котлы выключили? Идёмте тогда играть в водный теннис, всё равно три часа ещё работы не будет, а я спать хочу.

– Думаешь, в бассейне полегчает?

– Обязательно! – ​весело крикнула девушка.

Демьянов медленно спустился по лестнице, продолжая растирать руки. Девушка взяла его за локоть и повела куда-то по длинному коридору, освещённому неяркими розовыми лампами.

Капитан Фоминых остался в одиночестве.

За гулкой остывающей крышкой большого котла, вделанного в пол, что-то ещё продолжало кипеть и булькать. Студень варят, с ненавистью подумал Фоминых. Заклеить бы им пасти этим студнем! На работе валандаются, на Сталина лают как хотят, преступники у них по галёркам разгуливают, как короли! Ну в задницу такое будущее! Хоть бы открыть крышку и наплевать им туда, в этот студень!

Фоминых вдруг захлестнула весёлая ярость. Ну, теперь он знает, что делать! Он напомнит этому миру о своём существовании! Сейчас он устроит им такой буржуазный холодец, что тут пол-завода горючими слезьми умоется! И больше всего – ​этот самый Демьянов, который среди рабочего дня свой цех бросил незакрытым и с бабой в бассейн пошёл. Есть же у них персональная ответственность! А он, Фоминых, как раз тут ни за что и не отвечает; он человек тёмный, во льду найденный, всякое случается в жизни – ​кто его, убогого, пытать станет? Впрочем, захотят, так станут, конечно же. Ну, заодно и проверим – ​с коллегами, так сказать, познакомимся! Сейчас, сейчас…