Хроники Мировой Коммуны (СИ) - Страница 28

– Кажется, можно чистку и не проводить! Нормальные люди у нас и так теперь будут в большинстве.

– Мы все-таки проведем, – ​улыбнулась женщина из обкома, – ​нам поручено. Да, Коль?

– Конечно, Алиса, – ​энергично кивнул мужчина, – ​мы их так почистим, перья полетят!

– Что-то мне даже страшно, – ​задумчиво произнес Дым, – ​а что вы будете делать?

– Кандидат? На испытательном? – ​спросила Алиса. Дым кивнул.

– Тут все просто, – ​стала объяснять она, – ​ты же читал устав, требования к коммунисту. Надо ведь не просто в партии числиться! Взносы, регулярные поручения, раз в год курс или экзамен по теории. Проверим, кто как это выполняет. Проанализируем все публичные высказывания и статьи этих товарищей. Дальше: бытовое поведение. Говорите, зафиксированы случаи избиений жен и детей? Тоже повод. Да, и у нас есть право исключать из партии. Как у чрезвычайной комиссии. Проверим каждого коммуниста у вас.

– Так у нас, может, три четверти организации исключать надо.

– Три четверти и исключим, – ​пожала плечами женщина.

– А Барсятников даже не явился, – ​презрительно сморщилась Дана.

– Явился – ​не явился, – ​вздохнул Олег, – ​а в газете он завтра прочитает о решении народного суда. Так что гулянку по поводу избрания народным депутатом придется отменить.

Лена болтала со своими старшеклассниками, и тут ее кто-то потянул за рукав. Перед Леной стояла девочка лет пятнадцати со светлыми хвостиками и испуганным худым лицом.

– Здравствуйте. Вы ведь из коммуны? – ​сбивчиво заговорила она. – ​Я ненадолго. Я Виктория Барсятникова.

Девочка быстро огляделась по сторонам.

– Здравствуй, Виктория, меня зовут Лена, давай в сторонку отойдем, – ​предложила учительница. Они отошли подальше, в угол, где от зала их отгораживала колонна.

– Лена, я с вами поговорить хотела. Понимаете, я хочу в коммуну уйти.

– Ну так это же прекрасно!

– Я раньше боялась. Мать каждый раз, как выволочку устроит, потом еще орет: тебя еще в интернат заберут, там бить будут, пахать там будешь как проклятая, темную будут устраивать.

Лена бросила взгляд на своих ребят – ​смеющихся, весело обнявшихся у дверей. Вика торопливо продолжила:

– Может, и будут. Может, и пахать. Так я и дома вкалываю – ​то на кассу, то ящики таскать, то мыть. Я работы не боюсь, вы не думайте. А насчет бить…

– Да не бьют у нас никого, – ​ответила Лена серьезно. – ​Работа – ​да. У нас свои теплицы, конезавод, цех от «Электрона» – ​платы собираем. Норма – ​двенадцать часов в неделю. Но никто не жалуется, ребятам нравится.

– Знаете, я дома не могу уже… – ​Вика смотрела в стену замершим взглядом.

– Понимаю, – ​мягко сказала Лена.

– Отец все время – ​вырастешь, отдадим за Васю, а он козел, Вася этот! Может, отец шутит, но я не хочу! Я, может, в Ленинград бы поехала учиться. Я врачом хочу стать. Я вот думаю, ну пусть в интернате плохо, но мне еще три года только в школе, а потом же никто не запретит ехать учиться, правда?

Лена положила руку девочке на плечо.

– Обещаю, – ​сказала она, – ​что у нас ты сможешь учиться и потом поехать куда угодно. И никто не будет тебя бить. И в интернате тебе будет хорошо. Ты мне веришь?

Вика вздрогнула. Выглянула из-за колонны:

– Но я это… понимаете, боюсь я. Меня мать убьет, если увидит, что я с вами тут говорю. А если я поеду – ​домой лучше не возвращаться! И потом, знаете, они и в коммуну за мной ведь приедут. Отец же знаете какой влиятельный. Я боюсь, меня заставят потом опять домой, и тогда знаете, что со мной сделают?

Лена покачала головой.

– Тебя защищает закон. Ты имеешь право с 12 лет решать, дома жить или в коммуне. Если что – ​тебя милиция защитит, у нас тоже есть своя милиция. А если ты боишься, лучше всего давай поедем с нами прямо сейчас. В автобус – ​и с нами. Не заходя домой. Вещи тебе в коммуне все дадут. Оттуда позвоним семье и сообщим о твоем решении. Ну что – ​рискнешь?

Лена вышла из-за колонны, обнимая за плечи светловолосую девочку, подошла к группе ребят. Учительница сказала несколько слов, и тотчас трое парней сомкнулись вокруг девочки, защищая ее от посторонних глаз. Вся группа коммунаров медленно двинулась к выходу, к автобусу, покрытому детскими разноцветными рисунками.

Дым до темноты слонялся с друзьями по городу – ​благо суббота. Наконец, забрели на огороженную территорию, где был заложен котлован будущей фабрики.

Над стройкой взметнулся исполинский пластиковый купол. По периметру уютно перемигивались цветные огоньки, взбегали вверх, снова спускались, внутри что-то глухо бухтело, переворачивалось, посверкивало временами. Зрелище завораживало.

– Все-таки это дико, – ​сказал Дым, – ​на Тайване, там было проще. Ты стреляешь, в тебя стреляют…

– Понимаю тебя, – ​серьезно ответила Дана, – ​я сама отслужила в Италии, там только ОЗК достали, радиоактивность же. Но проще – ​ты стреляешь, в тебя стреляют. А тут – ​муть какая-то, болото. Рожи эти – ​улыбчивые, такие приличные. И как подумаешь, что эти рожи могут в больших кабинетах потом оказаться... Как Первый Союз-то погиб?

– Ну мы тоже тут иногда… стреляем, – ​вскользь заметила Катя.

– Да и не только вы, но и обычные люди вообще-то в милиции регулярно дежурят, – ​добавил Рашид.

Дым нащупал руку Даны и осторожно сжал ее. Дана не выдернула ладонь – ​сухую, теплую, крепче сомкнула пальцы. К горлу Дыма подкатил комок.

– И все-таки, – ​вздохнула Дана, – ​ну ладно, в горсовет мы их не пустили. Из партии их Алиса с Колей вычистят. Но давайте уже вернемся к основе – ​к материализму. Пока люди в их магазины идут и деньги там оставляют – ​эти граждане будут процветать. А люди туда будут идти! Потому что безденежное распределение пока плохо работает. На базу за продуктами зайдешь – ​там хлеб и консервные банки. Колбасу завезут – ​сразу толпа, свой лимит на месяц выбирают. У них потом портится эта колбаса…

– Или странным образом в магазинах Барсика оказывается, – ​добавил Рашид, – ​с чем тоже бы надо разобраться.

– Даже не в этом дело. Предварительные заказы тоже у нас плохо работают. А к Барсику зайдешь – ​все, что угодно, пожалуйста. Конечно, все ломятся, и все за деньгами охотятся в итоге.

Дым покрутил головой:

– Подождите, ребята! А для чего мы тут фабрику-то строим?

Все замолчали, посмотрели на него. Дана вдруг придвинулась ближе и сама перехватила его руку.

– Пищевая фабрика! – ​с энтузиазмом воскликнул Дым, – ​она же все мелкотоварное производство вытеснит, всех фермеров. Крупное производство же всяко выгоднее мелкого. Мы здесь сорок линий гидропоники закладываем. Две такие фабрики кормят весь Ленинград, вы в Ленинграде на базах были? Там куда круче, чем у Барса в магазинах! Там все есть и всегда, а если нет – ​заказ за сутки выполняют. И все на автоматике, инженеры работают, биологи, на базах – ​роботы. Так что еще полгода – ​и разорится весь этот ваш Снежный Барс. Пусть на производство устраиваются!

– Н-да, а ведь ты прав, – ​произнес Олег, – ​боюсь, когда это до них дойдет, они фабрику и взорвать могут.

– На Тайване взрывали такие, – ​усмехнулся Дым, – ​мы им показали.

– Да нет, наш Барс поумнее, – ​возразил Рашид, – ​эти взрывать не пойдут. Они и на производство устроятся, что вы думаете. Дипломы себе сделают. В кабинетиках сядут.

– И это тоже наше дело, – ​ответила Дана, – ​смотреть, чтобы они не сели в кабинетиках. Если мы не будем смотреть – ​то кто?

– Правильно! – ​согласился Дым, – ​кроме нас – ​некому.

И уже решительно, не стесняясь, обнял Дану за плечи.

Александр Рубер. День на экваторе

Транспорт космического лифта приближался к Земле, проходя последние сотни километров своего долгого двухдневного пути с геостационарной орбиты. Лифт постепенно сбрасывал скорость с почти тысячи километров в час так, что дополнительное ускорение, учитывая все еще слегка пониженную, по сравнению с поверхностью Земли, силу тяжести, было незаметно. Над восточной Африкой, где точно на экваторе, недалеко от берегов озера Виктория, находилась наземная станция лифта, уже светило солнце. Пассажиры лифта, проснувшись, собирались на завтрак в маленьком, но уютном ресторане. Внутренний радиационный пояс Земли был пройден еще ночью, защитные шторки, закрывающие окна, были подняты, и из находящегося на восточной стороне транспорта ресторана открывался великолепный вид на Индийский океан. Среди пассажиров были двое, слегка загорелый молодой человек, одетый в белоснежную рубашку и светлые брюки, и стройная девушка с русыми волосами до плеч, тоже одетая в светлое, сидевшие за одним столиком.