Хроники Известного космоса (сборник) - Страница 21
Он напечатал: «Сколько времени будет заряжаться батарея?»
Панель почти сразу стукнула. Но Кзанол не успел получить ответ.
Внезапно сквозь заднее окно хлынул ослепительный свет. Кресло превратилось в кушетку, громко зазвенела музыкальная нота, и навалилась тяжесть. Ужасная тяжесть. Корабль не был рассчитан на столь большое ускорение. Это длилось около пяти секунд. Потом…
Грохот – как будто по кораблю шарахнули створки гигантской свинцовой двери.
Давление ослабло. Кзанол поднялся на ноги и уставился через заднее окно на светящееся облако – раньше оно было фузором. У машины нет сознания, которое можно было бы прочесть. И если машина решила предать тебя, ты нипочем не узнаешь этого заранее.
Панель мозга снова ухнула. Он прочел: «Время для перезарядки батареи…» Далее шел спиральный иероглиф, знак бесконечности.
Прижав лицо к пластине из плавленого алмаза, Кзанол наблюдал, как горящая энергостанция скрывается среди звезд. Мозг, должно быть, сбросил ее в тот момент, когда она стала опасной. Вот почему она летит в полумиле за кораблем: потому что фузоры иногда взрываются. На миг, перед тем как Кзанол окончательно потерял ее из виду, свет снова вспыхнул ярче солнца.
«Бум!» – сказал мозг.
Кзанол прочел: «Новая оценка времени полета до Тринтуна» – и знак спирали.
Ударная волна от удаленного взрыва достигла корабля. Звук напоминал хлопок двери.
Теперь можно не спешить. Кзанол долго стоял перед настенной картой, глазея на сапфировую булавку.
Крошечная звездочка в крошечном самоцвете подмигивала, суля ему два миллиарда рабочих в полностью индустриализованном мире; суля богатство и власть, превосходящие даже то, что было доступно его деду, великому Ракарливу; суля сотни жен и десятки тысяч слуг, которые будут исполнять все его капризы на протяжении долгой праздной жизни. Он ритмично жевал, и пищевые усики по углам рта непроизвольно извивались, точно потревоженные земляные черви. Его сознание было заполнено запоздалыми сожалениями.
Когда тнуктипские рабы Плорна создали антигравитацию, его деду следовало продать плантацию. Плорна можно и нужно было вовремя убить. Кзанолу следовало оставаться на Тринтуне, даже если бы пришлось добывать средства существования, трудясь до изнеможения. Ему следовало приобрести запасной фузор, а не второй скафандр, роскошную противоперегрузочную кушетку, набор ароматизаторов для системы, вырабатывающей воздух, и сапфировую булавку, купленную на последний коммерциал.
Был день, когда он сидел, вцепившись в сине-зеленый шнур, который мог сделать его либо владельцем космического корабля, либо безработным и нищим. Вокруг все мчался и мчался сгорбленный белый скелетоподобный образ: скаковой виприн-мутант, самое быстрое животное в Галактике. Но ради Силы! Его скакун оказался быстрее всех. Если б он только выбросил тогда эту нить…
Еще какое-то время Кзанол вспоминал свою жизнь на обширной плантации, где стал взрослым: «Ракетные бревна Кзатита», с фактической монополией на твердотопливные деревья. Ах, вот бы вернуться туда… Но территория «Ракетных бревен Кзатита» уже десять лет назад превратилась в посадочную площадку космопорта.
Он подошел к шкафу и надел скафандр. Там их было два, включая запасной, купленный на случай отказа первого. Глупо. Если скафандр подведет, все равно умрешь.
Кзанол провел толстым пальцем вокруг аварийной кнопки на груди. Скоро она понадобится; но пока не время. Есть еще другие дела. Нужно обеспечить себе лучшие шансы на выживание.
На панели бортового мозга он напечатал: «Рассчитай курс на любую цивилизованную планету с минимальным временем полета. Сообщи срок прибытия».
Мозг довольно замурлыкал. Иногда Кзанол думал, что тот бывает счастлив, только когда трудится изо всех сил. Он часто старался отгадать мысли машины, лишенные эмоций. Раздражало, что нельзя прочесть ее сознание. Подчас его даже беспокоила неспособность отдавать мозгу команды иначе как через панель управления. Возможно, мозг был слишком чужим; тринты никогда не вступали в контакт с чем-либо, кроме протоплазменной жизни. Дожидаясь ответа, Кзанол в порядке эксперимента попытался дотянуться до спасательного выключателя на спине.
Не получилось; но это и менее всего беспокоило. При нажатии на аварийную кнопку включится стазисное поле скафандра и время внутри его перестанет течь. Только аварийный выключатель будет немного выдаваться из поля. Он специально размещен таким образом, чтобы его мог нажать спаситель Кзанола, а не сам Кзанол.
Бум! «Ответ не найден» – показал экран.
Вздор! Потенциал батареи огромен. Даже после гиперпространственного прыжка она должна содержать достаточно энергии, чтобы направить корабль к какой-либо цивилизованной планете. Почему же мозг?..
И тут Кзанол понял. Корабль, вероятно, имел запас энергии, чтобы достичь нескольких миров, но не так много, чтобы потом замедлиться до скорости любой конкретной планеты. Что ж, все правильно. В стазисном поле Кзанолу будет все равно, с какой скоростью он врежется.
Он напечатал: «Не учитывать торможение по прибытии. Покажи курс на любую цивилизованную планету. Минимизируй время полета».
На ответ потребовалось лишь несколько секунд.
«Время полета до Автпруна – 72 тринтунских года, 100,48 суток».
Автпрун. Что ж, не так важно, куда Кзанол попадет; как только выключат его генератор поля, он запрыгнет в корабль до Тринтуна. Найдет ли Ракарливун какой-либо другой разведчик за семьдесят два года? Вероятно.
О дух Силы! Кзанол поспешно напечатал: «Курс на Автпрун отменить» – и обмяк в кресле, потрясенный ошибкой, от которой его спасло лишь чудо.
Если он врежется в Автпрун на скорости свыше девяти десятых световой, то убьет больше миллиона жителей. И это при условии, что он попадет в океан! Ударная волна обрушит все летающие объекты в радиусе тысячи миль, потопит острова, снесет здания на половине планеты.
За такой просчет его подвергнут смерти после года пыток. Пытки в телепатическом обществе с развитой наукой – нечто ужасное. Студенты-биологи будут наблюдать и лихорадочно записывать, в то время как члены Коллегии наказаний будут тщательно обрабатывать его нервную систему стимуляторами…
Постепенно ему стала ясна общая ситуация. Он не может попасть на цивилизованную планету. Хорошо. Но он не может попасть и на планету рабов, поскольку наверняка обрушит несколько дворцов надсмотрщиков и убьет невольников, сто́ящих миллиарды коммерциалов.
А если лететь сквозь систему в надежде, что увеличенная масса его корабля будет замечена? Нет, он не осмелится. О том, чтобы оставаться в космосе, не может быть и речи, ведь запросто выскочишь из Галактики. Он представил себя навсегда затерянным между островными вселенными: корабль постепенно рассыпается, спасательная кнопка истаивает в блестящее пятнышко под воздействием межзвездной пыли…
Нет!
Он осторожно потер закрытые глаза пищевым усиком. Можно ли совершить посадку на луне? Если удар будет довольно мощным, вспышку могут заметить. Но мозг недостаточно точен, чтобы на таком расстоянии нацелить этот удар. Орбиты лун меняются, а надо будет удариться о луну цивилизованной планеты. Автпрун был из них ближайшей, но тоже слишком далеко.
И в довершение всего Кзанол понял, что дожевывает последний гнал. Он сидел, ощущая жалость к себе, пока гнал не закончился. Но потом встал и начал мерить шагами пол.
Ну конечно!
Он застыл в центре кабины, обдумывая свое озарение, отыскивая в нем недостатки. Найти их не смог. Поспешно напечатал на панели мозга: «Рассчитай курс на пищевую планету, минимизируя время полета. По прибытии кораблю не нужно замедляться. Сообщи все подробности».
Его усики обвисли, расслабившись. Все будет хорошо, подумал он, нисколько в этом не сомневаясь.
В Галактике не так много планет, пригодных для протоплазменных форм жизни. Природа ставит необоснованно много условий. Чтобы гарантированно иметь нужный состав атмосферы, планета должна находиться на определенном расстоянии от солнца типа G[7], соответствовать определенному размеру и иметь огромную до уродливости луну в своем небе. Назначение луны заключается в том, чтобы смести прочь бо́льшую часть планетной атмосферы, обычно около девяноста девяти процентов. Без луны подходящий для обитания мир становится совершенно необитаемым: у его воздуха сокрушающая плотность, а температура – как в раскаленной печи.