Хроника стрижки овец - Страница 12

Сидит этакий Швейк в пивной «У Чаши» – и опрокидывает одну за одной. А вдруг это вовсе не обычный алкоголик? Вдруг креативный класс переоценивает степень анчоусности данного выпивохи?

Обратите, кстати, внимание на название пивной, в которой сидит Швейк. «У Чаши», «У Калика» – так названо потому, что пражских гуситов называли «каликстианцами», «чашниками». Гуситы потребовали у римско-католической церкви индивидуальных чаш для причастия – и в конце концов своего добились. Однажды чашники восстали – и перебили угнетателей. И церковь реформировали, и попутно много господ порезали.

Не обольщайтесь, глядя на сонного алкоголика и работницу ткацкой фабрики, – возможно, это Ян Жижка и ваша персональная мойра.

Стоит только дернуть за ниточку – и пестрый коврик креативного класса расползется, ничего не останется вообще. Ворох разноцветного тряпья, клубок пустых амбиций, дрянненькие планы – и больше ничего, совсем ничего.

Существует закономерность: если мозги устроены так, что хочется честных выборов при отсутствии кандидата на выборы, – то эти же мозги полагают, что умение рисовать в изобразительном искусстве не обязательно.

Казалось бы, для того, чтобы плавать («честно плавать»), нужно налить в бассейн воду. Для того чтобы выбирать («честно выбирать»), нужно иметь альтернативного кандидата с программой. Для того чтобы создавать произведение изобразительного искусства («честно создавать»), нужно изображать.

Трудно плавать вне воды, выбирать без альтернативной идеи, изображать помимо изображения – но эта трудность преодолевается шаманским способом.

Если долго раскачивать лодку – все само устроится.

Йозеф Бойс был солдатом нацистской Германии, принес зло русским людям, летал над Россией, потом сделался авангардным художником – рисовать не умел, составлял разные предметы вместе, это называется инсталляция. Он был эпатажный человек, все время что-то делал смешное; отечественные юноши, рисующие пенис на мосту и лающие в голом виде, идут по его стопам. Студенты в Дюссельдорфе его обожали – и сейчас любят цитировать пророческие слова: лучшее, что вы можете сделать, – это взять топор и разрубить холст. Эту фразу, благоговея перед мудростью мастера, мне сказал в Дюссельдорфе юноша с оранжевыми волосами. Он тоже что-то свободолюбивое делал – писал или какал, не помню точно. Бойс был забавник: то лежал в снегу Чикаго, изображая мертвого гангстера, то соединял разные трубки и гонял по ним мед и сало. Как и про всех такого рода забавников, про него распустили слух, что вообще-то он рисовать умеет, это он нарочно не рисует. Так точно говорили и про Кабакова, и про Ворхола. Никто из них, конечно, рисовать не умел – Кабаков рисует на уровне «Веселых картинок», где долгие годы был иллюстратором, а Бойс рисовал на уровне ученика второго класса. В Дюссельдорфе плохо преподавали рисунок – а таланта пластического у парня не было. Но Бойсу это умение было не нужно. Он хотел иного: ему хотелось самовыражаться (есть такое малопонятное слово), являть миру сокрушительную волю. Особого послания (как говорят: «мессиджа») у Бойса не было – он говорил загадочно, как юродивый: мед, сало, демократия, масло, дискурс. Если послушает такую речь неподготовленный – подумает про Бойса: идиот. А люди подготовленные уважительно скажут: пророк. Правда, что именно он пророчествует, – неведомо. Но это и не важно. Важно раскачивать лодку. Бойса называют возвышенно и загадочно: шаман.

Бойс очень нравится мещанам: им вообще нравятся загадочные слова «демократия», «инсталляция», «деривативы», «дискурс» – мещанам кажется, что там, за этими высоколобыми терминами, сокрыто умное – а значит, и хорошее. Втюхивать мещанам демократию и инсталляции – работа легкая: надо рассказать, что авторитеты продукт ценят (в музее висит, богач купил, Черчилль похвалил, в лучших странах это носят), – и мещанин придет в неистовство…

Никогда мещанин не додумается до такой простой вещи, что никто бы не стал ему объяснять (и никто не объясняет) величие Сикстинской Капеллы – как никто не объясняет ему преимуществ любви к ближнему. Эти вещи самоочевидны – оттого как бы и не считаются за норму.

А вот то, что инсталляция есть искусство, а круговая порука обманщиков есть правовое государство – вот это мещанину втолковывает тысяча авторитетных специалистов.

Бойс занимался тем, что интриговал мещан, пугал их тем, что существует некая над-человеческая энергия (элементы, стихии) бытия. Это, вообще-то, абсолютно фашистская мысль – мысль неглубокая и пугательная. Вот вы, люди, вы просто живете – а есть стихийные силы, гуляющие по миру. И в подтверждение этих значительных слов Бойс показывал мещанам предметы, наделенные магической силой: мертвого зайца, сало, воск, мед.

Вот и все. И больше ничего.

Это очень бедная мысль.

Но мещанину она представляется грандиозной: стихии! образа нет! уууу! как страшно!

И то, что Бойс присовокуплял к этому набору слов громоподобные заклинания «демократия» и «свобода», – делало эффект сокрушительным.

Надо сказать, что обманщиков в мире много – не одни только банкиры. Спустя сто лет все более или менее разобрались в том, что Распутин был шарлатан. Надо надеяться, что с течением времени все подобное политическое шаманство будет разоблачено. А вот сколько времени должно пройти, чтобы фашистский летчик, рассказывающий публике, что образ умер и настало время стихий, – сколько времени надо, чтобы люди поняли, что на сцене перед ними обыкновенный Распутин, – вот это науке неизвестно.

Людей вообще манит всякая гадость. Мальчики хотят попасть в дурную компанию и ругаться матом, как большие; девочки едут к плейбоям на дачу, не заботясь о последствиях; а доверчивые мещане слушают рассказы о стихиях Бойса и о том, что образ умер, – а потом идут и требуют честных выборов.

И если мещане будут себя хорошо вести, к ним в бассейн нальют воду. Интересно, каково это: раскачивать лодку в бассейне с водой – до сих пор мы раскачивали всухую.

Наконец понял, что означает белая ленточка и оппозиционное движение.

Понимание было все время близко, так часто бывает, когда проблему в целом понимаешь, но последнего штриха нет.

Много спорили, всякий раз почти что доходило до выяснения истины – а срывалось.

Споры всегда упирались в стену.

– Вы против власти воров?

– Да!

– А вы против всех воров в принципе или только против этих воров?

– Важно свалить этих воров, а там посмотрим!

– Но те, кому вы служите и от кого получаете зарплату, они тоже воры.

Здесь разговор замирал, делалось неловко – зачем на личности-то переходить?

Или например другой разговор:

– Вы против этой власти!

– Да, власть губит страну!

– А у вас есть другая программа?

– Нет, но потом придумаем!

– А вы не думаете, что вы расчищаете дорогу другой воровской клике?

И опять разговор замирает.

Зачем предполагать в собеседнике такой низкий расчет? Он – просто недоволен, он хочет сказать ворам в лицо, что они – воры. Ну да, не всем ворам, а только некоторым, тем, кому сейчас принято это говорить. Но это ведь все равно неплохо!

Или третий разговор:

– Вы получаете зарплату высокую? Значит, вы тоже вор?

– Моя зарплата высока потому, что я хороший менеджер (журналист, пиар-агент, дизайнер, архитектор)! Я – не ворую! Ворует – Путин и его клика чиновников!

– Но разве ваш работодатель (заказчик, клиент, покупатель) не платит вам такую высокую сумму потому, что его собственные доходы огромны? А он министр, депутат, губернатор, одним словом – член команды воров. Если бы не общая система воровства, и ваши доходы были бы ниже.