Хромой Бес - Страница 9

– Что говорят там о войне, сеньор испанец?

Дон Клеофас ответил:

– Теперь война повсюду.

– А все же с кем вы собираетесь воевать? – спросил француз.

– Со всем миром, – ответил дон Клеофас, – дабы повергнуть его к стопам короля Испании.

– Но клянусь, – возразил француз, – прежде чем король Испании…

Не успел мусью закончить, как дон Клеофас сказал:

– Король Испании…

Но Хромой, перебив его, шепнул:

– Позволь, дон Клеофас, ответить мне, ибо по образу жизни я испанец, и с кем иду, за того стою. Сейчас я восславлю короля Испании так, что эти пьянчуги заткнутся. Пусть прочтут летопись нашей страны и узнают, что король Кастилии наделен даром изгонять бесов, а это более доблестное дело, чем исцеление золотушных.[65]

Видя, что испанец умолк, чужеземцы стали исподтишка посмеиваться, но тут Хромой, который успел переодеться в кастильское платье, оставив турецкое в заоблачной гардеробной, уселся поудобнее и начал так:

– Сеньоры, вам собирался ответить мой друг, но сие надлежит сделать мне, как старшему. Покорнейше прошу выслушать меня со вниманием. Король Испании – это борзой благородных кровей, который гордо шествует по улице, и пусть все шавки, сколько там их ни есть, выскочат полаять на него, он и ухом не поведет, пока шавок не наберется столько, что одна из них, приняв его презрение за смирение, дерзнет приложиться к его хвосту, когда он свернет за угол. Тогда он вмиг оборачивается, бьет лапой направо и налево, и все шавки, обезумев от страха, пускаются наутек – их точно ветром сдуло, – и на улице воцаряется тишина: шавки пикнуть не смеют, лишь в ярости грызут булыжник. То же происходит со всеми врагами Испании – королями, наместниками и вельможами, – все они шавки супротив его католического величества, и горе тому, кто посмеет цапнуть его за хвост! Наглец получит такой удар лапой, что другим неповадно будет, и они в ужасе разбегутся.

Чужеземцы начали браниться, и француз сказал:

– Ah, bougre, coquin espagnol![66]

Итальянец подхватил:

– Forfante, marrano spagnuolo![67]

Англичанин туда же:

– Испанский nitesgut![68]

А немец был до того пьян, что только кивал, милостиво разрешая другим выступать вместо него на этом заседании кортесов.

Дон Клеофас терпением не отличался. Видя, как они взъярились на его приятеля и изрыгают вперемешку с винными парами потоки хулы, он, следуя поговорке «кто дает быстро, дает дважды», опрокинул скамью, на которой сидели двое чужеземцев, и набросился на них. А Хромой, поспешив на подмогу, принялся так ловко орудовать костылями, что зашвырнул француза на крышу трактира в трех лигах оттуда, итальянца – в нужник в городе Сьюдад-Реаль (смерть под стать месту, коим они грешат[69]), а англичанина – головой в котел с кипятком во дворе одного крестьянина из деревни Адамус, собиравшегося ошпарить кабана. Немца же, который бухнулся в ноги дону Клеофасу, Хромой, посоветовав проспать хмель, забросил в Пуэрто-де-Санта-Мария,[70] откуда тот выехал две недели назад. Трактирщик хотел было вмешаться, но вмиг очутился в Перальвильо,[71] среди вяленых останков казненного ворья – там ему и место.

После этого оба приятеля сели за стол и не спеша приступили к уничтожению трофеев, захваченных у неприятеля. Когда они уже сделали последние ходы в сей приятной застольной игре, вошли в трактир погонщики мулов, стали кликать хозяина и требовать вина, а вслед за ними во двор въехала труппа актеров; направляясь из Кордовы в столицу, они собирались подкрепиться. Дамы в мантильях, в шляпах с перьями и в полумасках ехали в удобных седлах, к которым подвешены были туфли с серебряными пряжками. Мужчины – одни с дорожным мешком и без подушек, иные и без того и без другого – сидели на свернутых плащах, засунув сумки за спину, а валлонские воротники – в шляпы. Музыканты путешествовали кто с одним стременем, а кто и вовсе бесстремянный, и везли гитары в футлярах; слуги же ехали на крупах – одни были в чулках и башмаках со шпорами, другие в сапогах с отворотами, но без шпор, третьи подгоняли своих мулов и тех, на которых ехали дамы, просто палками. Имена у большинства были валенсийские, актрис звали либо Мариана, либо Ана Мария, и все они говорили громко и высокопарно, как на сцене. Въезжая во двор, они беседовали о том, что Лиссабон ими опустошен, Кордова повергнута в изумление и Севилья оглушена, а теперь-де они едут брать приступом Мадрид, и одною только лоа, которую везут для начала, сочиненною неким стригальщиком из Эсихи,[72] без сомнения, посрамят всех актеров, приезжающих в столицу. Мужчины, провор но соскочив на землю, учтиво подставили руки своим супругам, помогая им спешиться, и все стали взывать к хозяину, «а ему не жаль их было».[73]

Примадонне расстелили на земле коврик, она уселась, и остальные принцессы ее окружили, а директор труппы, пастырь этого стада, принялся хлопотать об угощении.

Хромой сказал студенту:

– Этого директора я ненавижу лютой ненавистью за то, что моих товарищей обижает.

– Как так? – спросил дон Клеофас.

Бес ответствовал:

– Второго такого бездарного актера в целом мире не сыскать, а туда же, берется представлять чертей на праздниках тела господня. У нас в аду его прочат в настоящие черти, чтобы представлял актеров, ежели нам вздумается разыгрывать комедии. Да вот беда – нынешние комедии не годятся даже для преисподней.

– Я тут приметил среди актеров, – сказал дон Клеофас, – одного молодца, которому когда-то в Алькала чуть не исполосовал физиономию. Он отбил у меня мою милашку, девчонка влюбилась в него по уши, глядя, как он изображает датского короля.

– Видно, она была датская принцесса, – сказал Хромой. – Хочешь, отомстим и директору, и актеру? Я это мигом устрою. Сейчас они будут распределять роли в комедии, которую везут в Мадрид, в придачу к лоа, – вот увидишь, что тут начнется.

И впрямь, пока Хромой это говорил, суфлер вытащил из мешка тетрадки с ролями из комедии Кларамонте,[74] каковые он кончил переписывать в Адамусе, где перед тем останавливалась труппа.

– Я полагаю, – сказал суфлер директору, – что следовало бы заняться распределением ролей, а тем временем нам приготовят обед и появится, надо думать, хозяин трактира.

Директор согласился: он всегда следовал советам суфлера, почитая того за величайшего знатока комедий, – суфлер когда-то учился в Саламанке[75] и имел прозвище «Философ». Тетрадку с ролью первой любовницы вручили Мариане, жене кассира, помогавшего, кроме того, менять декорации. А когда роль второй любовницы дали Ане Марии, жене баса и плясуна на праздниках тела господня, эта дама швырнула тетрадку наземь, заявив, что поступала в труппу с условием играть первые роли по очереди с Марианой, а ей, видите ли, всегда дают вторые, хоть она их всех может поучить играть на сцене, ибо играла с величайшими актрисами и была прозвана второй Амариллис.[76] На что Мариана ей ответила, что она недостойна смотреть даже на то, как играет ее, Марианы, башмак, после чего Ана Мария спросила, с каких это пор Мариана так возгордилась – давно ли она брала взаймы у нее, Аны Марии, весь костюм Дидоны, вплоть до нижней юбки, когда они в Севилье ставили великую комедию Гильена де Кастро,[77] и тем не менее провалилась, так что из-за нее освистали всю труппу.