Христианство на пределе истории - Страница 6

Нас подталкивают к «реформам». И правда, – когда живой организм живет, он развивается. Но нет ощущения, что всегда эти призывы идут от людей, желающих добра Церкви, и нет ощущения, что все предлагаемые реформы пойдут на пользу.

Нам говорят, что если Церковь начнет реформы, – то исчезнут основания для критики в ее адрес. Нам говорят, что, если Церковь начнет реформы, – это станет признаком ее жизнеспособности. Но на деле-то все наоборот: чтобы стать сегодня сторонником реформ – достаточно просто впечатлительности, внушаемости, «современности». Чтобы плыть по течению и пользоваться похвалами неверов, чтобы принимать комплименты по поводу своей «терпимости» и «открытости» от неоязычников – не надо мужества.[36] Но чтобы быть самими собой при любой погоде – нужно иметь больше твердости. Эту внутреннюю твердость и пытается распылить «дух времени», настойчиво влагая в умы нехитрую мысль о том, что Церковь должна догонять наше время, что мерилом для христианства является постхристианский мир, а совсем не Евангелие. Но на языке сегодняшней прессы «мужественными» называют отступников, безопасно диссидирующих под публичные аплодисменты, а «безвольными соглашателями» («не решающимися разорвать догмы церковных традиций») – тех, кто остается верен Православию[37].

Христианство сводят к словам, а словами учат играть. В «игровой» цивилизации постмодернизма подмена понятий происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает вдруг – а на чьей стороне он оказался-то. И вот, например, церковный (или уже антицерковный – как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: «Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма – разбив все туалеты в техникуме»[38]. Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но «актом вандализма» оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование. Ясное дело: баран нарочно отрастил себе рога, чтоб на волков охотиться…

А бывший доцент Петербургской духовной академии и игумен Вениамин (Новик) вдруг возлагает на себя новое монашеское послушание: «В перерыве игумен Вениамин (Новик) заявил корреспонденту „Метафразиса“: „У вас теперь работы прибавится, мы начинаем борьбу против главной тоталитарной секты в России – Русской Православной Церкви“»[39]. Монах, смысл своей жизни видящий в борьбе против своей Церкви, – это достойный представитель той самой постмодернистской игровой цивилизации, которая делает возможной любые сюжеты – вплоть до «интронизации» антихриста…[40]

Важно понять, что царство антихриста не устанавливается внешне-чудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе.

Современное католичество слишком льстит нынешней цивилизации, полагая, что она может переродиться в «цивилизацию любви», в Царство Божие на земле прежде Второго пришествия Христа и даже прежде воцарения антихриста. Профессор Женевского университета и один из ближайших сотрудников папы Иоанна-Павла II в области выработки социальной доктрины католичества Патрик де Лобье склонен именно к такого рода пророчествам. Как гласит предисловие к его книге, «вопреки трагической перспективе протестантского теолога Карла Барта, Патрик де Лобье, следуя за Лактанцием, Бонавентурой и Николаем Кузанским, считает, что Царство Божие осуществится в рамках истории, на земле. Это будет цивилизация любви, предвозвещенная Павлом VI и постоянно упоминаемая Иоанном-Павлом II»[41]. Лобье также считает, что его позиция не маргинальна в современном католичестве: "Папы от Пия XII до Иоанна-Павла II провозглашают возможность «новой жизни человечества в состоянии непрерывного прогресса, порядка и гармонии» (Пий XII. Новогоднее послание 1957 г. ), «новой, столь долгожданной Пятидесятницы, которая обогатит Церковь новыми силами… Новый скачок вперед в создании Царства Христова в мире» (Иоанн XXIII. Речь на закрытии Первой сессии II Ватиканского собора 1962 г. ). Павел VI произнес 25 декабря 1975 года свою памятную речь о цивилизации любви: «Цивилизация любви восторжествует над горячкой беспощадных социальных битв и даст миру столь ожидаемое преображение человечества, окончательно христианского»[42].

Но если действительно произойдет «окончательно христианское» преображение человечества (не отдельных людей, а всего человечества), – то откуда же после этого возьмется антихрист и его владычество? Тогда царство антихриста это daemon ex machina. В таком случае его вторжение есть чистая магия, а не итог нашей истории. Его приход лишен логики, а власть Христа над историей – лишена и смысла, и милосердия. Ибо зачем же Христос предаст людей, живущих в «окончательно христианской цивилизации любви» на поругание сатанинской магии?

Лобье полагает, что события Второго пришествия будут повторять события Страстных дней: Вербное воскресенье–Страсти–Пасха. Сначала торжество Христа-Царя, затем Его поругание, затем – новое торжество. Поэтому он часто говорит о том, что человечеству еще прежде антихриста предстоит увидеть Вход Господень в Иерусалим, который и ознаменует пришествие «цивилизации любви». «Эта Осанна истории должна будет подготовить апостолов последних времен, как некогда первых апостолов»[43]. «Эту историческую Осанну мы называем цивилизацией любви»[44].

Лобье убежден, что «видимое и временное проявление славы Церкви в рамках истории связано с примирением с избранным народом»[45], т. е. с Израилем. По его мнению, посещение папой Иоанном-Павлом II римской синагоги 13 апреля 1986 г. было «пророческим знаком, связывающим некоторым образом наступление цивилизации любви с примирением между христианами и евреями. Вы – наши старшие братья»[46].

Оказывается, евреи примут Христа раньше, чем примут антихриста. «Цивилизация любви станет возможна через единство христиан, примирение Церкви и Синагоги, когда Евангелие будет проповедано всем народам. Христиане и евреи выйдут из Иерусалима, чтобы встретить Его и возвратиться вместе с Ним»[47]. Так что же: весь мир примет Христа, причем уже не в рабском, а в Царском знаке, чтобы затем снова отречься от Него? Но тогда как же эта «цивилизация любви» вдруг сразу станет открыто сатанинской? Ведь одно дело – не узнать Христа, пришедшего в облике раба, а другое дело – бунтовать против Него после очевидной для всего мира новой Пятидесятницы…

К мечтам о «цивилизации любви» можно применить недоуменные слова святителя Григория Богослова: «У них есть и это, не знаю, откуда взятое, какое-то новое иудейство – бредни о тысячелетии»[48].

Что же служит основанием для этих странных предсказаний? Во-первых, верность некоторому духу, во-вторых, верность некоторым голосам. Дух, о котором идет речь, это «дух времени». Как сказал папа Павел VI, «глас времени – глас Божий»[49]. А голоса – это то, что слышалось некоторым католическим мистикам. Эти голоса предвозвещали «цивилизацию любви».

Лобье ссылается, например, на видения Маргариты Марии Алякок, которая приписывает Христу желание мирских почестей: «Как мне кажется, Он желает с пышностью и великолепием вступить в дом князей и королей и обрести там почести. Ему будет приятно увидеть великих мира сего поверженными и униженными перед Ним»[50]. Пред нами признак острой юдаизации католического мышления[51]. Ведь именно в иудаизме мессии приписывается принятие на себя земной славы и власти[52].