Хранительница врат - Страница 17

Я без труда нахожу тропку, которую мы с Соней обнаружили еще вчера вечером, почти сразу же, как разбили лагерь. По понятным соображениям у нас вошло в привычку подыскивать какое-нибудь укромное местечко неподалеку от каждого нового лагеря. Тропинка идет среди деревьев, что обеспечивает достаточное укрытие — в таком путешествии, как наше, без подобного уголка не обойтись. Тропка ведет к ручью. Я издалека слышу, как он журчит.

Не желая оповещать Луизу о своем приближении, я стараюсь идти осторожнее, оглядываюсь по сторонам в поисках подруги, но нигде не вижу ее. Не могу найти — покуда не выхожу на опушку перед ручьем.

Там снова становится заметно светлее, и глазам требуется несколько мгновений на то, чтобы привыкнуть, однако потом я различаю фигурку Луизы, склонившейся над краем воды. «Да наверное, она просто умывается», — говорю я себе, хотя каким-то внутренним чувством уже знаю: дело совсем не в этом.

Если я пойду прямиком через полянку, она сразу заметит, а этого мне не хочется. Поэтому я крадусь вдоль края опушки, стараясь не высовываться, а подобраться к берегу потихоньку. Хорошо, что ручей так громко журчит: журчание заглушает звуки моих неуклюжих шагов и хруст сухих веточек под ногами. Оказавшись наконец близко к берегу, я вижу, чем именно занимается Луиза.

Она смотрит в оловянную миску — одну из тех, из которых мы едим. В миске поблескивает вода, но больше с моего места ничего не разобрать. Да она же гадает! Пытается что-то увидеть в миске, как в чаше для гадания! На самом деле, не такое уж оно и важное, это мое открытие. Конечно, мы все трое договорились не пользоваться нашими способностями, если только это не требуется для нашей общей цели: покончить с пророчеством. Но, возможно, Луиза решила посмотреть в чашу, чтобы узнать, далеко ли гончие, или нет ли на пути еще каких-нибудь врагов.

Ее занятие кажется совершенно безобидным. На первый взгляд.

И все же, пока я смотрю на Луизу, у меня возникает ощущение, будто что-то тут неладно. Не сразу удается понять, в чем именно дело, но зато потом я наконец осознаю, что же меня так смутно беспокоило.

Правда состоит в том, что мы не принимали и не принимаем никаких решений по поводу пророчества — наших ролей в нем, нашей силы, наших действий — не посоветовавшись друг с другом. А Луиза отправилась гадать посреди ночи, оставив палатку на свой страх и риск, не побоявшись того, что вокруг могут рыскать адские гончие. Ушла, не сказав ни единого слова. Вопрос напрашивается сам собой. Что она скрывает?

Пока мы складываем вещи и готовимся к очередному дню пути, настроение у всех такое же хмурое, как и небо у нас над головой.

Вернувшись в палатку, я разбудила Соню, а Луиза появилась вскоре после того. Я ничуть не удивлена тем, как она объяснила свою отлучку — потребовалось отойти по личным надобностям, а нас будить не хотелось. Даже когда она снова вылезла из палатки и отправилась завтракать, я не рассказала Соне, что шпионила за Луизой утром. Сама не знаю почему, но из всех странных и непостижимых вещей, что случились за минувший год, эта вот недавно появившаяся меж нами с Соней и Луизой скрытность и отстраненность тревожит меня сильнее всего.

Пока мы складываем вещи, Эдмунд вовсю подгоняет нас. Я ощущаю беспокойство в его необычно резких приказах, но когда он хватается за ружье, мне становится по-настоящему жутко.

— Ждите здесь, — бросает он нам и, круто развернувшись, скрывается в чаще.

Мы замерли на прогалине и смотрим ему вслед. Мы совсем недавно в пути, но даже за эти несколько дней успели привыкнуть к определенному распорядку — распорядку, в который входят ранний подъем, одевание, торопливые сборы, быстрый завтрак перед отъездом и очередной день в седле. Но этим распорядком совершенно не предполагается, чтобы Эдмунд бросался в лес с ружьем в руках.

— Что это он? — прервала молчание Соня.

Я качаю головой.

— Понятия не имею. Наверняка это совершенно необходимо.

Соня с Луизой стоят все в том же остолбенении, не сводя взгляд с леса. Мне же, как обычно, не хватает терпения: я не могу ни стоять, ни сидеть, и расхаживаю по лагерю взад-вперед, волнуясь, как там Эдмунд, и прикидывая, сколько нам следует его ждать, прежде чем пускаться на поиски. К счастью, долго искать ответа на этот вопрос не приходится, потому что Эдмунд вскоре возвращается на поляну. И он очень спешит.

— По коням! Скорее. — Он быстрыми шагами устремляется к своему коню, не глядя на нас. Секунда — и он уже в седле.

Я ни о чем не спрашиваю его. Он не стал бы так торопиться и подгонять нас, не будь у него на то веской причины. Однако Луиза не столь покладиста.

— В чем дело, Эдмунд? Что-то случилось? — спрашивает она.

— Со всем моим почтением, мисс Торелли, — цедит он сквозь зубы, — у нас будет полным-полно времени на расспросы после. А теперь время садиться на коня.

Луиза упирается руками в бока.

— А по-моему, я имею право знать, откуда вдруг такая спешка.

Эдмунд со вздохом проводит рукой по лицу.

— Дело в том, что гончие близко — а кроме них, за нами едет кто-то еще.

Я судорожно вздергиваю голову.

— О чем это вы? Кто?

— Понятия не имею. — Эдмунд разворачивает коня к лесу. — Но что бы то ни было — точнее, кто бы то ни был, он едет верхом. Прямо за нами.

Утро тянется долго и тихо. Слышен лишь стук копыт, прокладывающих тропу сквозь лес. Мы мчимся через деревья, нередко растущие так часто, что кажется, протиснуться негде. Я пригнулась к шее Сарджента, и ветер швыряет мне в лицо шелковистую черную гриву. Волосы у меня растрепались от скачки, несколько раз я цеплялась ими за низко нависшие ветки.

Скачка оставляет много времени на всякие мысли. А мне есть о чем подумать: о моей сестре и нашей встрече на Равнине, о страхе за Джеймса, о Соне и о возникшей между нами пропасти, о нашем путешествии в Алтус и демонических псах, что гонятся за нами.

Но чаще всего мысли мои обращаются к Луизе.

Мне отчаянно не хочется верить в догадки, однако мысленным взором я вижу одни и те же образы: лицо Луизы, замершее в непривычном, почти сердитом выражении, — такой я ее теперь вижу каждый день с тех пор, как мы уехали из Лондона. Вижу, как она входит в палатку после частых и неоправданных отлучек. Вижу, как она сидит ранним утром у реки, тайно гадая по магической чаше.

Я, конечно, знаю, что это возможно — что призрачное воинство, падшие души хотят нас разобщить и наверняка попытаются это сделать. Наверное, я просто не осознавала, что они незаметно и постепенно начнут разрывать узы, которые я привыкла считать священными, узы между Соней, Луизой и мной — узы между двумя Ключами и мной, Вратами. Да, я была слишком наивна.

Настанет время, когда придется заговорить о предательстве Луизы, пусть даже и невольном. Однако сейчас, когда мы скачем во весь опор через лес, все ближе и ближе к Алтусу, я не могу позволить себе отвлекаться ни на что. Покамест остается лишь принять за данность: то, что известно Луизе, возможно, узнает и воинство. А значит, от нее следует скрывать все, что может пригодиться для победы Самуила.

Мы останавливаемся лишь один раз, совсем ненадолго — накормить и напоить лошадей. Быть может, виной тому мое воображение, но чудится, что по воздуху разливается недоверие — физически ощутимое, живое, трепещущее. Эдмунд занимается лошадьми, Соня с Луизой садятся отдохнуть под деревьями у ручья, а я нервно расхаживаю по поляне. Пока лошади остывают, никто не разговаривает, никто не задает вопросов ни о наших сегодняшних планах, ни близко ли мы уже к океану — что означает, близко ли мы к Алтусу.

Нервы у меня натянуты точно струны, от все нарастающей тревоги, которую я начала ощущать еще во время утренней скачки. Эта тревога не имеет никакого отношения к Луизе — она напрямую связана с теми, кто гонится за нами по лесу. Я уже научилась серьезно относиться к такого рода ощущениям — что на Равнинах, что в нашем мире, — ибо они обычно внушены моими недавно обретенными талантами и способностями. В навязчивом, сосущем где-то под ложечкой чувстве я распознаю предупреждение: гончие нагоняют. В каком-то крохотном, темном закоулке души я слышу их дыхание.