Хранитель ключа - Страница 10

– Наоборот…

– Неважно! О чем я?.. Основой страны должна быть крепкая самодержавная вертикаль! Демократия нам вредна. Ибо выборы – это треволнения, а нашему народу волноваться нельзя ни в коем разе. Надобно чтоб без выборов – от сына к отцу. Вернее, наоборот. Для этого перво-наперво надобно восстановить крепостное право!

– За этим никто не пойдет, – покачал головой Лехто.

– Как это не пойдут?! – искренне возмутился Костылев. – Пойдут бывшие помещики-крепостники. Ну и будущие тоже… мы пообещаем тем, кто придет сейчас, душ по пятьсот. А кто позже – только по двести. Крепостнический строй – самый человечный. Только при нем человек это главное богатство.

– Помещиков мало.

– А помещики приведут своих будущих крепостных крестьян!

– А тем-то что обещать будешь?

– «Тем-то» это кому? Крестьянам? А мы им воли пообещаем! Как в Отечественную войну, в тысяча восемьсот двенадцатом. Ну и царя твердого… Да пойдут! Никуда не денутся! Все продумано.

– Все равно как-то странно. Зачем им бороться за то, чтоб их закрепостили, а потом освободили? Ведь они и без того свободны?

Колдун горько вздохнул: с какими идиотами приходится работать.

– В Европе нас не поймут-с… – сказал он.

– А нам Европа – не указ. У нас эта… Суверенная страна.

Костылев был явно рад тому, что вспомнил этакое редкое слово: «суверенная». Ну что попишешь – царь все-таки. Газеты читаем!

Лехто вздохнул еще раз. Одним глотком допил уже остывший кофе. Завернул чашку в припасенную суконку – чтоб не разбить. Спрятал ее в баул. «Все же уезжает», – подумал Костылев.

– Ну а вас, я так думаю, первым же указом надо назначить придворным магом…

Убийственный, по мнению Афанасия, аргумент прозвучал совсем не так, как задумывалось. И сначала Афанасий решил, что колдун его вовсе не расслышал. Собрался повторить свой аргумент снова, уже царским голосом, но Лехто покачал головой:

– Пост придворного мага мне совершенно не нужен. Но соглашусь, какая-то правда в ваших словах есть. Пожалуй, мы возьмем их за основу. Впрочем, – продолжил маг после паузы, – давайте поговорим о делах.

– О делах? – удивился Афанасий.

А о чем же они говорили только что?

– Сегодня утром нас окружили.

– Кто? Сколько?.. Ну вот… А так хорошо день начинался.

– Кажется, красные, силами от батальона до двух. Думаю, около полудня пойдут на приступ. Потому я отдал распоряжение где-то к десяти часам готовиться к прорыву.

Афанасий немного опешил: если колдун отдает его сотне распоряжения, тогда какой из него, Костылева, царь? Лехто, похоже, угадал мысли Афанасия:

– Да полно вам! Я просто не стал вас будить, беспокоить. Подумал, что вы заняты вопросами глобального планирования.

На столе рядом с жестянкой каши, куском хлеба в треноге стоял еще не убранный хрустальный шар. Лехто щелкнул пальцами – внутри хрусталя поплыли картины: их село со стороны. Люди с винтовками, в дрянном обмундировании. Звезды на фуражках… Мелькнул пулемет. Вот человек, видимо командир, но отчего-то в солдатской шинели, смотрит через бинокль. Рядом с ним другой, одетый в кожанку.

– Воевать надо по-суворовски, не числом, а умением. Тем паче, – Клим Чугункин хохотнул, – численное превосходство у нас имеется.

– Ну и где вы видите численное превосходство? – печально спросил Аристархов.

При этом комбат смотрел в свой трофейный бинокль в ту сторону, где, вероятно, находился противник. Но Чугункину показалось, что его собеседник вопрошает: где это самое преимущество? Где, я вас спрашиваю? В бинокль его рассмотреть не могу! И сказано это было так спокойно, что комиссар смутился:

– Ну как же… Вы сами говорили, что у нас семьсот штыков… А у противника – полторы сотни.

– Полторы сотни конных да две тачанки. А конный пешему, знаете ли, не товарищ. У них, можно сказать, классовое неравенство. К тому же фронт окружающего всегда длинней фронта окруженного.

На этот довод ответа не нашлось. Все же военным специалистом был не Клим Чугункин. А вот комбат Аристархов служил еще в царской армии, прошел если не всю империалистическую, то значительную ее часть. А он…

– Суворов вообще оказывает дурное влияние на командиров и солдат, – продолжал Аристархов. – Чего стоит его глупое выражение насчет дуры-пули и молодца-штыка. Попробуй повоевать нынче штыком – много побегаешь? Я так думаю, что до первого исправного пулемета.

– Ну, тогда были другие войны…

– Ничего подобного. Вы не слышали про то, как убили адмирала Нельсона? Жили они, кстати, с Суворовым в одно время. Адмирал во время битвы прохаживался по своему кораблю, а какой-то солдат, не читавший генералиссимуса Суворова, но достаточно меткий, опознал Нельсона по ордену и всадил в него пулю. Отсюда вывод нумер два: если не хочешь попасть на прицел какой-то деревенщины, не читавшей умных книжек, – не выделяйся. Лучшая форма командира та, которая не отличается от формы рядового.

Комиссар замолчал в растерянности: казалось, что Суворов вполне благонадежный легендарный командир, сродни богатырям былинным. Возможно, за критику светлого образа полководца Аристархова следовало бы заподозрить в инакомыслии. Однако последний тезис об униформе как нельзя лучше соответствовал приказу об отмене знаков различий и званий.

Появился денщик Аристархова. Конечно, после революции номинально он перестал быть прислугой офицера. Но, тем не менее, свои старые обязанности продолжал выполнять прилежно. Чугункин было думал сделать выговор военспецу, но денщик быстро пришел к выводу, что комиссар – тоже начальство, стал прислуживать Климу. И комиссар довольно скоро проникся скромным обаянием буржуазии. Оказалось, что денщик чай готовит вкусный, одежку стирает чище, штопает лучше. Ну в самом деле – каждый должен заниматься тем, что у него лучше получается, в чем есть необходимость. Ведь никто не требует, чтобы денщик готовил лекции о международном положении, следил за моральным состоянием вверенной части. Кстати, о части… Клим напустил на себя строгость и серьезность. Дескать, он, комиссар, выше всей этой демагогии военспеца:

– Товарищ военный специалист! Изложите, пожалуйста, диспозицию.

Комбат потер подбородок:

– А что тут излагать. Все просто до безобразия. Деревня, из нее два пути. Одна из дорог ведет на лесопилку, другую мы сейчас оседлали. Если они уйдут в лес, то тем лучше – выбраться на конях они оттуда не смогут. Останется только прочесать массив.

Дорога из деревни лежала меж двумя холмами, как раз на одном из них они сейчас и находились. Чугункин осмотрелся, прищурившись: он видел перед собой поля, дорогу и деревушку в ее завершении.

– А если они постараются обойти нас полем? – спросил комиссар.

– Они не пойдут через поле. Часть его перепахана, как видите. В этом случае им придется оставить тачанки и двигаться медленно. А потом все равно выбираться на дорогу. Я поставил пикеты, на случай подобного маневра. Если оный случится – мы перегруппируемся!

В голове у комиссара Чугункина запылало. Как это так – выставить почти весь батальон в одном месте, а в остальных – лишь слабые пикеты? Это что, называется окружить противника? Правильно его предупреждали: надо быть бдительным, а то, что творится сейчас, – это заговор военных специалистов!

– Правом, данным мне Революционным советом Республики, приказываю произвести перегруппировку немедленно!

– Хоть пулеметы оставьте на месте! – воскликнул Евгений.

– К слову, а где наши пулеметы?

Аристархов прикусил язык. Если бы помалкивал, глядишь, все и обошлось. Но приходилось отвечать:

– Один стоит меж холмами. Оба других – на высотах. То бишь на холмах. В случае прорыва противника по дороге мы откроем фланкирующий огонь…

Евгений кивнул и показал головой на стоящий рядом «Льюис».

– Да вы что! Вы же форменный вредитель!!! Немедленно распределить пулеметы равномерно по всему фронту! – распорядился Чугункин. Потом, подумав, что враг может ударить и через холмы, смягчился: – Впрочем, один пулемет оставьте при нас. Мало ли что взбредет в голову этим бандитам – вдруг решат прорываться по дороге…