Хозяйственная этика мировых религий: Опыты сравнительной социологии религии. Конфуцианство и даосизм - Страница 4

При подготовке данного тома издателем, редактором и переводчиком обсуждались различные подходы к переводу текста классика мировой социологии. Первой мыслимой опцией здесь, конечно, является консервативный подход к памятнику мысли, заключающийся в попытке по возможности сохранить не только авторскую лексику, стилистику, но и синтаксис. Однако этот вариант чреват очевидными стилистическими проблемами, вытекающими из стремления к практически буквальному переводу сочинения вековой давности. Поэтому нам пришлось отказаться от «архивирующей» стратегии в пользу неизбежно модернизированной формы передачи содержания. При этом переводчик не считал себя вправе полностью исправлять такие стилистические погрешности оригинального веберовского текста, как громоздкость конструкций в виде предложений-абзацев, постоянные содержательные и лексические повторы и т. д., исходя из того, что в данном случае речь идет о научно-предметном анализе, а не об изящной словесности. Лишь в крайних случаях он позволял себе «подправить» Вебера, прекрасно осознавая опасность осуществить при этом неосознанную интерпретацию идей автора. Понятно, что любой перевод является попыткой разрешить конфликт между императивами лояльности к языку оригинала и читабельностью переводного текста, и любое решение представляет собой более или менее приемлемый компромисс, никогда полностью не удовлетворяющий ни одну сторону. В особо важных с содержательной точки зрения случаях выбор сознательно делался в пользу максимально точной передачи содержания, даже ценой явного стилистического несовершенства, поскольку именно это является основной задачей издания сочинения выдающегося мыслителя.

Неоценимую помощь оказала кандидат философских наук, старший научный сотрудник ШАГИ РАНХиГС, преподаватель философского факультета РГГУ и ИВКА РГГУ А. Б. Старостина. Переводчик благодарит ее за ценные консультации по терминологическим вопросам.

О. В. Кильдюшов

Введение [17]

Под «мировыми религиями» здесь без всякой оценки понимаются те пять религиозных или религиозно обусловленных систем регламентации жизни, которым удалось объединить вокруг себя особенно большое число последователей: конфуцианская, индуистская, буддистская, христианская и исламская религиозные этики. В качестве шестой религии к ним следует добавить иудаизм: и из-за того, что в нем содержатся важные исторические предпосылки для понимания двух последних из названных мировых религий, и из-за его — отчасти действительного, отчасти мнимого — собственного исторического значения для развития современной хозяйственной этики Запада, что многократно обсуждалось в последнее время. Остальные религии затрагиваются лишь в той мере, в какой это необходимо для исторической взаимосвязи. Применительно к христианству мы отсылаем к ранее вышедшим статьям, помещенным в этом сборнике сочинений, и предполагаем, что читатель ознакомлен с ними.

Что понимается под «хозяйственной этикой» религии, надеюсь, будет прояснено в ходе самого изложения. Здесь нами рассматриваются не этические теории теологических компендиумов, которые служат лишь средством познания (иногда важным), а практические стимулы к действию, заложенные в психологических и прагматических взаимосвязях религий. Несмотря на эскизность последующего изложения, из него все же можно понять, насколько сложным образованием является конкретная хозяйственная этика и сколь многосторонне она обусловлена. Далее будет также показано, что внешне схожие формы хозяйственной организации могут быть совместимы с различными хозяйственными этиками и что они — в зависимости от своей специфики — оказывают различное историческое воздействие. Хозяйственная этика — это не простая «функция» форм хозяйственной организации. И наоборот: сама она не может прямо формировать их.

Ни одна хозяйственная этика не была детерминирована лишь религиозно. Она обладает некой — в основном определяемой экономико-географическими и историческими данностями — степенью автономии по отношению ко всем установкам к миру, обусловленным религиозными и иными «внутренними» моментами. Тем не менее одной из детерминант хозяйственной этики, но именно одной из них, является религиозная обусловленность способа ведения жизни (Lebensführung). А сама она, — конечно, опять-таки внутри существующих географических, политических, социальных и национальных границ — испытывает сильное влияние экономических и политических факторов. Перечислять эти зависимости во всех их подробностях можно бесконечно. Здесь речь идет лишь о попытке выделить основополагающие элементы способа ведения жизни тех социальных слоев, которые сильнее всего повлияли на практическую этику соответствующей религии и придали ей характерные черты, т. е. отличающие ее от других религий и важные для хозяйственной этики. Не всегда это один-единственный слой. К тому же в ходе истории определяющие в указанном смысле слои могли сменять друг друга, и никогда влияние какого-то одного слоя не было исключительным. Однако применительно к отдельной религии чаще всего все же можно назвать слои, способ ведения жизни которых был по крайней мере особенно значимым. В качестве примера можно привести конфуцианство — сословную этику книжно образованных светски-рациональных держателей кормлений. Кто не относился к этому образованному слою, тот не принимался во внимание. Религиозная (или, если угодно, нерелигиозная) сословная этика именно этого слоя определила способ ведения жизни китайцев.

Древний индуизм, напротив, опирался на наследственную касту книжно образованных людей, которые вне всяких должностей действовали как ритуалистические духовные наставники индивидов и сообществ и формировали социальный порядок, выступая в качестве надежного ориентира сословного деления. Лишь ведически образованные брахманы как носители традиции были полноценным религиозным сословием. Гораздо позже с ними стало конкурировать небрахманическое сословие аскетов, и еще позднее, во время индийского средневековья, в индуизме среди низших слоев возникла религия священного спасения во главе с плебейскими мистагогами.

Буддизм распространяли странствующие нищенствующие монахи, отказавшиеся от мира и предававшиеся исключительно созерцанию. Лишь они образовывали общину в полном смысле этого слова, а все остальные были религиозно неполноценными мирянами: объектами, а не субъектами религиозности.

Ислам первое время был религией воинов-завоевателей, рыцарского ордена дисциплинированных борцов за веру, только без сексуальной аскезы, как у христианских подражаний ему, возникших в эпоху крестовых походов. Однако в исламское средневековье как минимум такой же значимости добился созерцательно-мистический суфизм и выросшие из него братства низших слоев горожан, напоминавшие христианских терциариев, но только получившие гораздо большее распространение; во главе этих братств стояли плебейские знатоки оргиастических техник.

Иудаизм после вавилонского пленения был религией буржуазного «народа-парии» — в свое время мы узнаем точное значение этого выражения; в Средневековье во главе его оказался слой литературно-ритуалистически образованных интеллектуалов, который все больше представлял пролетароидную, рационалистическую мелкобуржуазную интеллигенцию.

Наконец, христианство возникло как учение странствующих учеников ремесленников. Во все времена своего внешнего и внутреннего расцвета оно было и оставалось специфически городской, прежде всего буржуазной религией — в античности, в Средние века и в пуританизме. Главной ареной для него был западный город во всем его своеобразии, отличавшем его от иных городов, и буржуазия в том смысле, в каком она вообще возникла только там; это касается как античных общин благочестивых пневматиков, так и нищенствующих орденов высокого Средневековья и сект эпохи Реформации вплоть до пиетизма и методизма.